История первая. Следователь Следователь Людмила Полищук в 1986 году работала в чернобыльской зоне — выясняла причины аварии. Теперь она лежит в Тульской областной психиатрической больнице. У нее органическое поражение головного мозга. — В эту больницу я раньше направляла подследственных на судебно-психиатрические экспертизы. А теперь вот сама стала пациенткой... — вздыхает Людмила. — После возвращения оттуда я уже не могла работать в прокуратуре. Вы не представляете, как это страшно — понимать, что ты психически нездорова! Людмила в больнице уже не в первый раз. Она — инвалид второй группы. — Дома-то по пять раз на дню приходится "скорую" вызывать, — жалуется женщина. — И мальчишки мои, сыновья, тоже болеют. Они же "чернобыльские" дети. Сейчас вот ютимся в крошечной квартирке. Все про нас давно забыли... Тогда, в 1986-м, о последствиях Чернобыля говорить было еще рано. Официально сообщили, что от острой лучевой болезни пострадали 134 человека: прежде всего пожарные и работники станции. 28 из них умерли сразу. Симптомы заболевания были классическими, изученными еще на примере Хиросимы: тошнота, рвота, резкое изменение состава крови, инфекционные осложнения. Никаких иных диагнозов не ставилось. Считалось, что от ядерного взрыва может быть только лучевая болезнь. И, следовательно, лет через 10—15 — раковые опухоли. Но если радиация влияет на все внутренние органы, то почему бы ей не влиять и на мозг — субстанцию тонкую и чувствительную? Четвертый блок фонил в течение всего 1986 года. Свинцовый саркофаг трещал по швам. "Он опять плачет", — привычно поэтизировали очередной выброс ликвидаторы. Многие рисовались — ходили по зоне без респираторов. Глотали зараженную пыль, пили горькую. Идти на работу подшофе было психологически легче. Каждый с нетерпением ждал, когда же он наберет критические 25 рентген, чтобы покинуть зону. Забыть о ней навсегда. Правда, определяли этот показатель "на глазок", поэтому абсолютное большинство его переплюнуло. Вернувшись домой, ликвидаторы чувствовали себя плохо. — Ужасно болит голова, — жаловались они близким, — как будто по ней мешком ударили. Дышать невозможно. Простые вопросы ставят в тупик. Иногда не можешь вспомнить собственное имя. Это что, мы сходим с ума? Некоторые чернобыльцы начали терять элементарные навыки — забывали очень простые вещи. Переходя улицу, они лезли прямо под колеса машин. Водители врезались в придорожные столбы. Монтажники плевали на всякую технику безопасности и срывались. 51% всех умерших за прошедшие 13 лет ликвидаторов скончались от совершенно нелогичных, на посторонний взгляд, травм или отравлений. При этом больше чем у половины из них в крови не обнаружили ни грамма алкоголя. Для сравнения: от рака умерло 12% ликвидаторов, от сердечно-сосудистых заболеваний — 35%. История вторая. Шахтер — Я шахтером в Чернобыле работал, с 29 мая по 14 июня 1986 года. Поехал на эту аварию вроде как добровольцем. — У нас же всегда добровольно-принудительная система была. Сам-то я из Тульской области, из города Винева. Я прокладывал туннель под четвертым реактором. В белом костюме ходил, в марлевой повязке. Работал по 3 часа в день. Получал хорошо — 1200 рублей домой привез. По тем временам это были очень большие деньги. Только мне они сейчас не нужны: здоровье я там потерял. Работать на своей старой шахте я уже через два года после приезда не мог. Голова гудела, да и уставал сильно. Даже от звука чужого голоса меня всего перекореживало. Сяду, бывало, голову обхвачу и мучаюсь. В 1994 году дали мне 3-ю группу инвалидности. По этой, как ее... тьфу ты, не помню совсем — память дырявая стала. Короче, нервная система у меня не в порядке. Вот теперь каждый год лежу в больнице. А если не лежать, то инвалидность отнимут. И на что тогда жить? Именно психическими отклонениями у чернобыльцев одним из первых стал заниматься заместитель директора Института рентгенорадиологии (сейчас Российский научный центр) Олег Щербенко — еще в те давние, "закрытые", времена. — Я изучил истории болезни многих чернобыльцев, — рассказывает Олег Ильич. — Подобные поражения головного мозга — энцефалопатии — это форма лучевой болезни. Существует определенная группа людей (приблизительно 15 человек из 100), для которых слабым местом в организме являются сосуды мозга. Наружное облучение влияет сильнее всего именно на них — меняется их реакция на физиологические воздействия. Когда им нужно расширяться, они сужаются, и наоборот. Мозг за считанные годы как будто состаривается лет на тридцать. Нарушается мозговое кровообращение, у больного появляются судороги, слабеет память, наступает импотенция. Самый тяжелый вариант — полная умственная деградация. Гипотезы поначалу выдвигались самые фантастические. Вроде той, что облученный мозг ликвидаторов начинает пожирать сам себя — оттого, дескать, и безумные головные боли. Поговаривали еще, что в чернобыльском слабоумии виновато пьянство. Пенсии ликвидаторам положили приличные — хоть залейся. Многие и пили, чтобы заглушить физическую боль и страх перед будущим. Но если после их смерти всплывал диагноз "алкоголизм", то близкие вообще лишались права на любые денежные компенсации. Поди докажи, что цирроз печени у чернобыльца случился от облучения, а не от водки. В Московском научно-исследовательском институте психиатрии помощь ликвидаторам стали оказывать 8 лет назад. Тогда, в годы яростного отрицания всей советской эпохи, с чернобыльцами носились как с писаной торбой. Считали их самыми яркими жертвами системы. И денег на лечение не жалели. Курс лечения в Институте психиатрии длился полтора месяца. Обходился он государству примерно в три тысячи рублей на каждого человека. Часть средств давал Минздрав, часть поступала от многочисленных чернобыльских союзов. Но постепенно спонсоров совсем не осталось. Теперь региональные власти считают, что их инвалиды должны лечиться в местных клиниках, которые и следует финансировать. Но туда деньги тоже не поступают. — У большинства чернобыльцев присутствовали стойкие депрессии, нарушения сна, склонность к самоубийствам, — рассказывает директор института Валерий Краснов. — Правда, это не те психические заболевания, при которых изменяется личность человека. Чернобыльцы просто очень ранимы. И пока мы не можем избавить ликвидаторов от их страхов — мы лишь приостанавливаем течение их болезни. Раньше у Краснова одновременно лежали по 25—30 ликвидаторов. Теперь на все отделение — 5 больных. О былом великолепии напоминают лишь импортный телевизор в красном уголке да мягкая мебель. История третья. Атомщик Лицо у Николая серо-землистого оттенка. Синие губы, отсутствующий взгляд. Каждый шаг дается ему с трудом, но он все-таки старается побольше гулять на свежем воздухе. Не хочет чувствовать себя приговоренным. В 1984-м, после окончания института, Николая распределили на чернобыльскую атомную станцию. Работал он в отделе ядерной безопасности и контроля надежности. Когда произошла авария, Николай с друзьями рыбачил на речке Припять. Под утро увидели вспышку в небе и услышали грохот. Потом над лесом тревожно закружились вертолеты. — Я очень за жену испугался, — объясняет Николай, — она как раз вторым ребенком беременна была. Через несколько дней удалось ее вместе со старшим сыном эвакуировать в село Яблонько. Позже они совсем уехали, к родителям. Сам же Николай оставался в опасной зоне аж до 1988 года. Хотя чувствовал себя очень плохо: болела голова. В сентябре 1986-го у него родился второй сын, Павлик. Сейчас врачи подозревают у мальчика эпилепсию. Жена Николая, бывшая воспитательница детского сада, несколько раз лежала в психиатрической больнице. Симптомы те же: резкая потеря памяти и страшные головные боли. А вот сам Николай признать себя больным долго отказывался. — Я на новой работе долго никому о Чернобыле не говорил, — вспоминает он. — Все начальники думают, что у них сразу будут какие-то льготы требовать. Физическим трудом только и спасался — пока силы были... А по ночам спать не мог — кошмары снились. Опомнишься утром — и словно не спал совсем. Как пьяный — от малейшего ветерка шатаешься... Тульская областная психиатрическая больница — одна из немногих, где пока еще не отказались от чернобыльцев. Они лежат в отделении пограничных состояний. Раньше здесь лечили "афганцев". Сейчас привозят больных с "чеченским синдромом". Но чернобыльцев больше всего — несколько палат. — Ситуация резко ухудшается, — говорит завотделением Нина Савватеева. — У нас в 1997 году лежали 90 человек. А за последние три месяца — уже 44. Поступают ликвидаторы не просто с головными болями и депрессиями, но даже с мягкими формами психических расстройств — такого раньше никогда не было. Встречаются и тяжелые случаи слабоумия. В какую палату ни зайдешь — одни спины. Лица отвернуты к стенам. Читать и смотреть телевизор из-за постоянных головных болей чернобыльцы не могут. — Вот лежим, отдыхаем, — вздыхают пациенты. — Здесь нам спокойнее... А у самих руки трясутся, голоса дрожат. Как начинают рассказывать про свои болячки, сразу путаются: "Из головы все мигом вылетает, вы уж нас извините..." Распорядок дня в больнице разнообразием не отличается. Подъем в 6.30 утра. Завтрак, лечебные процедуры, занятия с психологом... Многие лекарства пациенты покупают сами — на одни капельницы уходит свыше 500 рублей в месяц. Идеального средства от подобных поражений мозга пока не существует. В институте рентгенорадиологии есть особый гомеопатический препарат, который делают из мозга зародышей свиньи. Он вроде бы помогает, но стоит безумно дорого. История четвертая. Мать 72-летняя Клавдия Петровна Матюшкина осталась на старости лет совсем одна. Ее сын, Александр, был ликвидатором 1988 года. Получил инвалидность из-за отека мозга. Скончался скоропостижно в 1998-м. Но не "от головы", как предрекали врачи, а от сопутствующего заболевания — некроза поджелудочной железы. Если бы причиной смерти сочли отек мозга, то Клавдия Петровна могла бы рассчитывать на какую-то денежную компенсацию. А так получается, что Чернобыль и вовсе ни при чем и пенсия матери не положена. — Ему всего 49 годков исполнилось, — рассыпает женщина веером по столу фотографии сына. — Да будь она проклята, авария эта! Кому он нужен в итоге оказался? Даже семьи у сыночка не было. Все болел, мучился... Перед смертью я его хоть побаловала немного — костюм купила, телевизор цветной. А теперь унижаюсь, хожу по комиссиям, копейки выпрашиваю — а как иначе концы с концами свести? Господи, ну не виноват же он, что умер не от того, что ему в бумагах понаписали. Почему же мое горе никого не волнует! Депутат Госдумы и коммунист по убеждению Олег Шенкарев считается большим знатоком чернобыльской проблемы. При его участии разрабатывались соответствующие законы на Украине и в Белоруссии. Пытался он изменить и российское законодательство. Слишком уж много средств, по мнению Шенкарева, выделяется ежегодно из бюджета на последствия какой-то давней катастрофы — около 3 миллиардов рублей. Нужно немедленно сократить пенсии ликвидаторам, большинство из которых, как считает депутат, липовые. Сейчас пенсия чернобыльцев напрямую зависит не только от той зоны, где они находились во время ликвидации аварии, но и от прежней зарплаты. Например, шахтеры, которые работали непосредственно под реактором, получают по 5—10 тысяч. А военные, на которых не распространяются льготы гражданских добровольцев, всего лишь по 300—400 рублей прибавки к основной пенсии. Так вот, в Госдуме рассматривается проект закона, по которому все пенсии будут перераспределяться. А следовательно, уменьшаться: инвалид 1-й группы по новым правилам получит не более 3 тысяч. Да и самих инвалидов должно значительно поубавиться. Никаких психических отклонений у чернобыльцев Олег Шенкарев, инициатор законопроекта, не признает. От ядерных облучений, уверен он, бывает только лучевая болезнь — за нее и следует платить. По России таких ликвидаторов человек 300 всего наберется — так что выйдет большая экономия государственных средств. А остальные болячки только от лени и разгильдяйства. — Над нами же весь цивилизованный мир смеется, — подвел черту депутат Шенкарев. — Никакого чернобыльского слабоумия в природе не существует. Просто всем этим психиатрическим организациям нужны деньги. И поэтому они придумывают всякие страшные диагнозы. Все беды у нас в стране от желания поменьше работать и побольше получать! — Взять бы тех, кто говорит, что мы здоровые, и посадить на эту нашу "большую" пенсию, — бурно реагируют пациенты тульской больницы. — Мы на эти деньги и семьи содержим, и лекарства покупаем. Последнее у нас отнять хотят, чтобы мы все побыстрее передохли и никого не мучили. — Вы их, пожалуйста, не слушайте, — смущенно улыбаются врачи. — Это у них от болезни нервозность появляется. А так они добрые... Похоже, чернобыльская проблема зашла в большой тупик. Люди страдают, а политики объявляют их симулянтами. Ученые и рады бы продолжить свои исследования, но у них нет денег. А в мертвом городе до сих пор "плачет" покрытый бугристыми морщинами саркофаг... * 30-километровая зона вокруг четвертого реактора, непригодная для жизни.
