В Москве немало примет ушедшей эпохи. Нет-нет да и наткнешься где-нибудь на каменного Ильича, простершего длань в светлую даль, до которой мы так и не дошли. А в другой раз набредешь на дом пионеров, куда еще мальчишкой бегал в судомодельный кружок, а теперь здесь мелкооптовая торговля английской обувью, изготовленной в городе Кимры. Но больше всего от тех, прежних времен в нашем городе осталось досок почета. Впрочем, какие там доски! Это иной раз затейливые архитектурные сооружения из бетона и нержавеющей стали, напоминающие чем-то колумбарии возле крематория. Подобные грандиозные капища почета воздвигались, как правило, в людных местах, неподалеку от очагов власти, а таковыми являлись райкомы партии. Кстати, в зданиях бывших райкомов обувью и ширпотребом теперь не торгуют, там, как и прежде, сидят чиновники, торгующие более серьезными вещами. Но это так, между прочим... А вот на территории завода или фабрики, возле административного корпуса, можно обнаружить почетное сооружение поскромней, но обязательно с какой-нибудь художественной выдумкой в оформлении. Если предприятие, допустим, раньше работало на космос, то непременно будет взлетающая ракета из какого-нибудь высокотехнологического сплава. Если же мы попали на территорию пищекомбината, то неизбежны стилизованный сноп, кукурузный початок или корова с выменем, похожим на гроздь сталактитов. А вот в вестибюле, например, поликлиники вы, если повезет, обнаружите уцелевшую от прежних времен доску почета в ее, так сказать, классическом виде — средних размеров стенд, укрепленный на стене рядом с плакатом, объясняющим, как бороться с кишечными или половыми инфекциями... Но при всей несхожести этих досок почета у них есть теперь одна общая, сразу бросающаяся в глаза особенность: отсутствие фотографий. Они безлюдны, как брошенные города. А ведь прежде можно было увидеть и химика, склонившегося над колбами, и строгую учительницу с указкой, и рабочего у станка, и руководителя, нажимающего кнопку селектора... И лица были хорошие, честные, добрые. Конечно, немного застывшие в почетном позировании. Но это всегда так. Взгляните хотя бы на фото в собственном паспорте. Кстати, вопрос о том, кого помещать на доску почета, серьезно, даже коллективно обсуждался. Это сейчас можно с тремя судимостями стать олигархом или, будучи под следствием, заседать в правительстве, а тогда застукали в проходной с тремя похищенными плавленными сырками "Дружба" в кармане — и никакой ты уже не пищевик-ударник, а негодный несун и расхититель народной собственности. Долой с доски почета! "Ну конечно, и газировка в те времена одну копейку стоила", — хмыкает любезный читатель. "И водку по талонам продавали", — соглашусь я. И жуликов было достаточно, и проходимцев, и карьеристов... Я, кстати, об этом писал в своих повестях "ЧП районного масштаба", "Сто дней до приказа", "Апофегей" еще тогда, когда критиковать советскую власть было делом таким же неблагодарным, как сейчас ее хвалить. Я не романтик, а реалист, и отлично понимаю: не такими уж идеальными были те люди с досок почета. Наверняка кто-то в свободное от ударного труда время крепко выпивал, кто-то нарушал супружескую верность с непосредственным начальством, а кто-то тайком подтибривал общенародную собственность или занимался приписками... Но они, те люди с досок почета, были символами тогдашних представлений общества о добродетели, о нравственности, об идеале. Представлений, близких к общечеловеческим. Меня никто врать и воровать ни в детском саду, ни в школе не учил. Настойчиво учили любить КПСС. Впрочем, не настойчивее, чем сейчас учат любить демократию. Но я о другом, я о том, куда же девались с досок эти идеальные люди? Они же не вымерли, не эмигрировали, их не унес ветер... Нет, ветер унес другое. В известный момент в нашем обществе на государственном уровне была отменена добродетель. Временно, разумеется, на период первичного накопления и формирования нового класса, ибо отдать немногим принадлежащее как бы всем, оставаясь в рамках традиционной морали, невозможно. Под видом десоветизации прошла десовестизация страны. Кстати, я проверял: из лексикона журналистов слово "совесть" практически выпало. Вот тогда-то с досок и стали исчезать хорошие люди. Ну сами подумайте, каково было бы директору, обанкротившему завод (чтобы по дешевке его приватизировать), идти в свой евроотремонтированный кабинет и глядеть на фотографии не получающих зарплату ударников? Или, скажем, каково президенту банка было бы ехать на работу в "мерсе" мимо лучших людей района, денежки которых он, игранув в ГКО, перекачал в "Бэнк оф Нью-Йорк"? Что поделаешь, эпоха такая — планово безнравственная. А заполнить опустевшие доски снимками Березовского, Мавроди, Шумейко, Абрамовича и других ударников перераспределения собственности нельзя — есть в их лицах что-то непристойное. Мы с вами воспитаны в этике линейного прогресса и убеждены, будто новое всегда лучше, нравственнее старого, а человек, внедряющий в жизнь новое, заведомо лучше, порядочнее того, что отстаивает прошлое. Первый — Бэтмен, второй — Человек-пингвин. В жизни все сложнее. Конечно, обновление неизбежно, но мудрость реформатора заключается в том, чтобы дать обществу ровно столько новизны, сколько оно способно выдержать и в экономическом, и в гуманитарном смысле. Реформы в нашей стране стали гуманитарной катастрофой. Давно замечено, устоявшееся общество, со сложившейся системой отношений всегда терпимей и гуманней. Вспомните, как в прежние времена было трудно уволить нерадивого сотрудника — профком с парткомом грудью встанут, да еще комсомольская организация подтявкивает. Да, производственный процесс страдал, но у нерадивца мать-старушка, дети и жена бранчливая. Жалко человека! В консервативном обществе зло наказывается гораздо чаще, чем в обновляемом. Вообще новизна сама по себе жестока, и если добро должно быть с кулаками, то новизна обязана иметь при себе визгливую фредикрюгеровскую бензопилу, чтобы искоренять все старое и лишнее. Публицисты частенько вспоминают садистку Салтычиху, даже пытаются иной раз выдать ее за символ дикой, жестокой России. Но ведь Салтычиху в конце концов посадили в темницу, на цепь, а вот Чубайса, ободравшего всю страну как липку с помощью ваучеров, кто-нибудь хоть на денек за галстук к батарее привязал? Нет, он главный энергетик страны! Или еще пример из истории. В последние годы много написано о том, с какими жестокостями и чудовищными утратами была связана коллективизация в деревне. Сейчас-то "колхоз" стал ругательным словом, а тогда, после революции, идея коллективного труда на земле была последним писком мировой социально-экономической мысли. Так что раскулачивали и ломали хребет деревне из самых прогрессивных, самых добрых побуждений! Увы, всякие серьезные перемены влекут за собой недуги морали, общество как бы поражается своего рода вирусом нравственного дефицита. Но об этом через неделю. А тех, кто хочет со мной поговорить, я приглашаю 19 октября в 16.00 на презентацию моего нового романа "Замыслил я побег..." в книжный салон "Молодая гвардия" (Б. Полянка, 28).
