Последние три-четыре года никак не могу составить типовой портрет почитателя Григория Алексеевича Явлинского. Нет, отдельных представителей любителей "Яблока" знал, и даже очень хорошо: и литераторов, и ученых, и киношников — по старым еще временам — лично, и обнимался с ними, ликующими на митингах конца 80-х — начала 90-х, как с абсолютными единомышленниками. Да, наверное, таковыми мы тогда и были. Собственно, первый звонок прозвучал, но мы его не заметили, в сентябре 1993 года, когда хасбулатовский Верховный Совет низложил Ельцина и избрал президентом Руцкого. Мало кто уже помнит, но "летчик-президент" видел премьером своего будущего правительства не кого-нибудь, а как раз Г.А.Явлинского. В те часы, когда вооруженные штурмовые колонны "оплота демократии", густо разбавленные баркашовцами и тереховцами, под водительством макашовых и ачаловых шли громить мэрию и "Останкино", а мы по призыву Гайдара и Ахеджаковой собирались безоружные у Моссовета отстаивать свою свободу, Григорий Алексеевич, возможно, прикидывал "за" и "против" этого лестного предложения. Вы скажете — бред?! Ой ли. При голосовании пункта по импичменту президента — "расстрел парламента" — монолитная партия Явлинского проголосовала 24 "за" и 22 "против". Довольно показательный расклад. Когда во втором туре президентских выборов Ельцин—Зюганов в 96-м году Явлинский призывал не голосовать за коммунистов, но в то же время и голосовать за Ельцина только при выполнении им совершенно невыполнимых условий, странным это уже не казалось. Очевидно, поражение свободы (а победа коммунистов только это бы и означала) меньше пугало "Яблоко", чем продолжение ельцинской революции, где Григорию Алексеевичу светила семипроцентная незавидная роль вечного аутсайдера. Но все эти соображения, казалось бы, относятся скорее к личности самого Явлинского. А как же его демократический, интеллигентный электорат? Если вождь во имя совершенно справедливых, глубоко моральных, но абсолютно нереальных в данном историческом контексте идей готов поставить под удар чуть ли не единственное действительно выдающееся завоевание революции 90-х — свободу, значит, ее ценность им ставится не очень высоко. Значит, за него голосуют люди, тоже не слишком ее ценящие. Выходит, живя в несвободе, они ощущали ее отнюдь не как невыносимый гнет, а как вполне приемлемую форму существования. "Вот я здесь под гнетом, и, несмотря ни на что, творю, реализую себя, чего бы я не совершил при свободе..." Для многих, очевидно, оказалось, что как раз при свободе реализовывать при равной конкуренции и нечего. Вот вам и феномен Зиновьева, Максимова, может быть, в какой-то мере и Солженицына. Тяжка оказалась ноша свободы! Люди дела, девизом которых является достижение возможного, а не хныканье по недоступности сияющих идеальных высот, адаптировались к возможностям, предоставляемым свободой. И сделали уже много. И сделают еще больше, если им не помешают. Не стоило бы и говорить так много о партии и ее лидере, которые заведомо не станут никогда главной политической силой, если бы не опасность реставрации несвободы, где их по сути предательская роль может нам дорого обойтись.
