Я отправился на Хоймаркт, одну из центральных площадей города, где за позеленевшим памятником какому-то кайзеру раскинулся павильон с анатомическими препаратами (прошлым летом на этом же месте тусовалась "Большая восьмерка"). С мавзолейной очередью вступаю внутрь, затаив дыхание и стиснув зубы, ожидая ужасов и ароматов застенка кунсткамеры. Но... вокруг зеленеют растения, бойко журчат фонтанчики, через прозрачный потолок брызжет солнышко. Прям ложись и загорай. Глядь! А за кустом уже чье-то обгоревшее на солнце тельце мелькнуло. Ну, думаю, гляну. И правда, вальяжно развалившись, словно на пляже, подперев рукой голову, нудится эдакая дамочка. Присмотрелся, и, ой батюшки, она вовсе не загорела. На ней не то что лица, но и кожи нет, и глаза стеклянные, и живот распорот, а в нем 8-месячный, как извещает табличка, зародыш. Так я увидел первый "пластинат" — консервированный труп, не гниющий, не воняющий, блестящий и свежий. Словно пряник. Служат пластинаты главным образом пособиями для студентов-медиков. До них, по самой передовой технологии, препараты плескались в формалине. Но такая консервация недолговечна, да и вдыхание формалина преждевременно стирает грань между анатомами и их "клиентурой". У пластинатов же ядовитый запах отсутствует. Профессор фон Хагенс и свое собственное тело завещал науке, уполномочив его препарировать Анжелину Валли, супругу, коллегу и соратника. Что же произойдет с безвременно усопшим профессором? Бездыханное тело свезут в Гейдельбергский институт пластинации. Анжелина Валли, которая значительно моложе своего 54-летнего мужа, расположит его на анатомическом одре и, надрезав ногу, доберется до главной артерии; за ночь, для предотвращения гниения, в систему кровообращения профессора "зальют" 10—20 литров формалина. К утру тело с кожей, упругой, как на тамтаме (шутка ли, прибавить за ночь 20 кг!), как раз поспеет для морозилки, где его доведут до кондиции -70°С. После этого ленточной пилой, действующей по принципу электрической хлеборезки, останки, словно копченую ветчину, настругают тончайшими пластами и удалят из них воду — виновницу распада клеток. "Распластанное" тело Анжелина Валли поместит в ванну с ацетоном, пока это вещество не вытеснит всю водицу, а затем отсосет его вакуумным насосом. Одновременно с этим благодаря возникшему в клетках вакууму их наполнят силиконом со спецдобавками. Вот в них-то и "зарыта собака": состав эликсира пуще глаза берегут в старинном здании университета, в сейфе за семью печатями, в переоснащенном под нужды анатомии винном погребке, потайной ход куда ведом очень узкому кругу. Чтобы пласты тела супруга были без бугринки и выступа, Анжелина завальцует их промеж двух стеклянных пластин. А в конце отправит их в газовую камеру, на просушку. Воистину, немцы и газовые камеры неразделимы... — В таком виде, — не без гордости сказал мне профессор фон Хагенс, — останки могут храниться до 50.000 лет! Производство одного пластината длится полгода и стоит в среднем 60 тысяч марок. Помимо материалов обработка требует 1500—2000 человеко-часов работы! К своему открытию профессор пришел почти архимедовским путем. Однажды в 1977 году, будучи молодым восточногерманским специалистом, фон Хагенс воскликнул: "Эврика! Почему для консервации почку погружают в вещество, а не наоборот?". Сказано — сделано! В свое время — за попытку сбежать из ГДР — фон Хагенс два года отсидел на тамошнем кичмане, пока власти ФРГ не выкупили его. Этот мужчина с бледноватым лицом, с научной одержимостью в очах и белыми ровными зубами никогда не расстается с черной долгополой шляпой. Из-за нее противники честят фон Хагенса "трупным Бойзом". Он же гордо величает себя "пластинатором" и зовет себя не только рабом науки, но и служителем муз. Еще студентом, во время работы в анатомке, Хагенс любил "оживить" препарируемых по-босяцки перекинутым через шею шарфом или же подвешенной сигареткой. Пластинация делает тело абсолютно пластичным, с придания трупу живой позы и начинается "anatomy art". Все экспонаты абсолютно скальпированы и освежеваны, опутаны "проводкой" нервов. Лишь у одного персонажа есть кожа, да и то она макинтошем перекинута через руку. Есть и лежащие, и стоящие, с дружелюбными азиатскими лицами (часть экспонатов — киргизы и китайцы), с ехидными усмешками скелетов, с минами страдальцев. Но ни одного злобного. Даже у "качка", выскочившего из собственного, оставшегося стоять рядом, скелета. Помимо него тут разминается целая "группа здоровья": спаррингующиеся фехтовальщики, бегун, метатель лассо и шахматист за доской, с раскроенной черепушкой и закипающим от напряжения мозгом. "Зачем я перебрал вчера?" — пронеслось в моей голове, когда закололо в правом боку при виде печени алкоголика. И полной грудью вздохнул, что завязал с куревом, при виде прокопченных никотином раковых легких. Уже шесть лет трудится плечом к плечу с фон Хагенсом и наш соотечественник профессор-анатом Эдуард Борзяк. По его словам, филиалы института фон Хагенса процветают в Китае и Киргизии. — Вы первый русский журналист, интересующийся этим, — печально вздыхает он. — Мы бы хотели открыться и в России, но не можем найти серьезных партнеров. В России это пока никому не нужно. А жаль. Дело-то полезное, прогрессивное... Кельн.
