Автор романов "Змеесос", "Якутия", книги рассказов "Искусство — это кайф" Егор Радов написал странный рассказ. Иные могут причислить его к порнухе. Но если вдуматься, то можно обнаружить, что прозаик заглянул в некий параллельный мир и, пребывая среди странных обитателей виртуальной реальности, не скрывает своей улыбки. Поскольку искусство — это великая игра, то автор с веселостью молодого нарцисса выдумывает всякие плотские удовольствия, и получается пародия, некое издевательство над порнолитературой. Опиши он это все всерьез, неминуемо сочинение превратилось бы в пошлость и непечатность. "Я всего лишь изменил угол зрения, — говорит Радов, — заставил персонаж играть во все это, прикидываться. И получилась маленькая антиутопия". Сейчас в издательстве "Гилея" выходит наиболее полный свод рассказов и повестей Егора Радова, названный "Рассказы про все". Фрагменты из рассказа Егор РАДОВ Зовите меня Суюнов. Когда я смотрю на себя в зеркало, меня охватывает восторг, изумление и счастье. Я дотрагиваюсь до мочек своих ушей большими пальцами рук — и истома нежности пронзает меня, словно первые пять секунд после введения в канал пениса наркотика "кобзон". Я трогаю мочки ладонью и погружаюсь в сладкое бесконечное умиротворение, напоминающее пик действия ХПЖСКУУКТ. Я подпрыгиваю, хватаю мочки указательным и большим пальцем, начинаю онанировать, то разжимая, то снова сжимая их, и предчувствие великого, сильного, огромного оргазма обволакивает мою голову, повергая меня в трепет, блаженство и страсть; мочки как будто заполняют меня целиком, я весь преображаюсь, теряю свет в глазах, понимание и стыд, и бешеный конец затопляет меня всего, отзываясь пульсацией крови во всем теле, судорожным сердцебиением и изливанием семени внутрь. Мне кажется, я не забеременел, я думаю, что могу ощутить сам момент зачатия, самоосеменения, и я боюсь умереть от любви и счастья в тот миг, и мне страшно, я все как волшебство. О, Иван Теберда!.. Сегодня было хорошо. Я припудрил уши, расчесал лобковую область и застегнул чемодан. Я решил полететь в Америку — страну педерастов. Я — монолиз. Монолизы составляют примерно половину русских и четверть украинцев. Мы трахаемся через мастурбацию мочек своих ушей. Американцы — педерасты. Немцы — подмышкочесы, французы — говно. Австрийцы делятся на мужчин и женщин, папуасы различают двадцать девять полов. Теберда! Мне страшно думать о возможностях, открытых перед ними. Но извращения запрещены. Родился монолизом — дрочи уши. Если педераст — поступай соответственно. Я боюсь законов, боюсь отрезания своих ушей. Они так прекрасны, что если я смотрюсь в зеркало, я тут же возбуждаюсь и начинаю немножечко потрагивать мочки. И если это случается в общественном месте — ужасно! Мне не раз уже приходилось платить штраф. О, Теберда! ...Сегодня я решил лететь в Америку. Там педерасты, а я — турист. Да, я хочу извратиться. Да, это стоит больших денег (американцам на все наплевать, кроме своих загорелых мужественных попок и денег). Я хочу! И хотя у нас тоже в принципе можно найти любые удовольствия и радости, я хочу уехать. Я хочу увидеть другую страну, посмотреть на небоскреб и прикоснуться к заднице Американской Мечты — главному их монументу, стоящему где-то там. И я полетел. Стюардесса с большим х..м на лбу спросила меня: — Коньяк, изжолку, мочу, воду? — Я хочу кольнуться, — сказал я робко. — Бой, ты дурак, шутишь?! — рассердилась она. — Иди-ка быстро в туалет, подожди. Я встал, но тут же самолет вошел в крутой вираж. Я упал на какого-то вьетнамца, напоминающего желе, и он начал меня обволакивать, урча. — Ты — ласковый, как груша в моей стране! — воскликнул он. — Иди в дупло! — крикнул я. — Я — русский! Он выделял какую-то пахучую вещь, напоминающую клей. Он был страшно похотлив. — Ты летишь в Америку, муздрильник... — мурлыкал он. Я не мог отпутаться от этого липкого человеческого существа. — Там свобода, там все. Ты — монолиз? — Да, — агрессивно отвечал я. И тогда этот гад начал раздражать мои уши своими щупальцами или чем-то еще, что выделяло тот самый клей. — А! — заорал я. — Я не готов! Мне очень-очень-очень приятно! Самолет опять сделал какой-то идиотский вираж (очевидно, пилоты занимались "тю-тю"), и меня тут же отбросило от вьетнамца. — Бой, ты здесь? — удивленно спросила стюардесса, которую я чуть не сшиб. Она направлялась к японцу с ночным горшком. — Я вас люблю, человечинка моя! — насмешливо заявил я, дотронувшись до своих мочек. — Быстро туда, — сказала стюардесса шепотом. Я помчался в туалет и заперся там. Через какое-то время раздался стук. Я отворил, и вошла стюардесса с огромным шприцем. — Что это? — оторопел я. — Это — "вань-вань"! — гордо произнесла она. — Лучшее вещество, последнее достижение подпольных дельцов. Вводится в спинной мозг. Для тебя бесплатно, но ты должен поцеловать меня в щеку. — Пожалуйста, — сказал я и поцеловал ее. Она тут же стала красной; х.. на лбу эректировал, и глаза ее наполнились спермой. — Невозможно... — выдохнула она. — Это — все... Я не знаю... не могу просить тебя еще... — Мы договаривались только на один раз! — рассерженно заявил я, обнажая спину. — Попрошу соблюдать! — Ну ладно, ладно... — залепетала она. — Я же просто так... Я почувствовал ужасную боль, как будто мне разламывали спину на две части, но как только я хотел повернуться и врезать этой гадине, тут же наступило такое бешеное наслаждение, тепло и счастье, что я упал прямо на туалетный пол, не обратив внимания на то, что я ударился затылком об унитаз, и провалился в какую-то сладкую вечность, к которой лучше всего подходило простое, короткое слово "рай". Я очнулся, когда самолет уже стоял на земле. Кто-то сильно стучал в дверь туалета, где я до сих пор лежал. Мочка моего правого уха была погружена в чье-то дерьмо. Это было немного приятно, но тут же я вскочил, немедленно вспомнив японцев. Моя спина страшно болела. Опять раздался нервный громкий стук. — Открой, кто там, или я сорву тебе нос! Я отворил, передо мной стоял пилот. Увидев меня, он приосанился и произнес: — Простите меня, сэр. Я думал, это Джонс, сэр. А это вы, сэр. Добро пожаловать в Америку, сэр. — Где небоскреб? — сонно спросил я. — Там, сэр, — отвечал пилот. Я вышел, взял свою небольшую сумку и затем вступил на американскую землю. Было жарко, повсюду ездили автобусы, управляемые загорелыми мужчинами. После разных формальностей я оказался в аэропорту. Прямо передо мной находился бар, в котором было виски. Я вошел, сел за стойку, ощущая дикую спинную боль. Иван Теберда! Подошел загорелый молодцеватый бармен, улыбнулся мне белозубо и потом зевнул: — Я хочу выпить чашечку виски, — заявил я. Он кивнул, налил. И тут я увидел, что справа и слева от меня садятся два парня. Они были американцы, румяные, как помидор, и в ярко-зеленых фермерских кепках, на которых почему-то было написано "х..". — Эй ты, мужчинка, — сказал один из них. — Мальчоночек, малек, пацан, — сказал другой. — Ты — русский?! Я отхлебнул виски и прибавил своему лицу решимости. — Монолиз! — гордо произнес я. — А ты не хочешь ли винтом? — спросил один. — Да, винтом не желаешь? Пятьдесят долларов плюс твоя попка, а?! Положение становилось критическим. Если бы у меня было два ножа, я зарезал бы их сразу в горла. Я улыбнулся и сказал: — О'кэй, ребятня. Они обрадовались, стали хлопать меня по спине, отчего я чуть не умер, и повели в туалет. — Наши туалеты — это не ваши туалеты, — говорил мне один из них по дороге. — Зови меня Абрам. — Да, ваши туалеты — дерьмо, а наши — отлэ, — восклицал другой. — А меня зови Исак. И мы все вошли в туалет и встали посреди него. — Ну и что? — спросил я. — Что? — отозвался один. — Что? — повторил другой. — Как это? — сказал я. Тут они расхохотались и ударили меня по жопе. — Малец, кажется, еще не пробовал винтом. Он — мальчик! Это ведь удача, Абрам? — Точно, Исак! Они заставили меня опуститься на колени, а сами встали у моих ушей справа и слева от меня. Один стоял лицом к моему лицу, а другой лицом к затылку. И вдруг они как по команде сняли свои штаны и трусы и обнажили огромные члены. Абрам крикнул: "хоп!", и они стали неистово трахать мои мочки с двух сторон в едином ритме. Вжик-вжик-вжик-вжик... Иван Теберда! Что за наслаждение?.. Что за чудо, что за прелесть, стыд, предел! Теперь я знаю, что такое извращаться! Теперь я понял, как прав был мой сука отцемать. Еще! Еще! Еще! И тут, в самый момент моего оргазма, когда голова моя словно расширилась до размеров Вселенной, раздался свисток. — Полиция! — испуганно заорали Абрам и Исак, быстро застегивая штаны. — Прощай, парень, мы найдем тебя. Твоя попка с нами! С этими словами они тут же влезли в какое-то окно и умчались. Я остался на коленях, как раз испытывая пик своего удовольствия. — А, русский, — сказал загорелый полицейский, — и сразу же начал! ...Ай-яй-яй! Турист!.. В каталажку его! К разному сброду. Он не должен общаться с настоящими мужчинами! Жаль, не успел поймать этих подонков... На меня надели наручники и куда-то повели. Я подумал, что вряд ли теперь увижу небоскреб. И все-таки мое настроение было прекрасным. Винтом!
