В этот день 121 год назад (или 122 — историки спорят) на свет появился Иосиф Сталин. Сегодня, заглянув в календарик, кто-то восхищенно цокнет языком по поводу рождения “вождя народа”, а кто-то назовет его убийцей-параноиком. Любопытно, но за последние годы число первых явно возросло, а вторые с недавних пор стали восприниматься, по крайней мере молодой публикой, как горстка сектантов, зациклившихся на репрессиях. И это многое говорит о нашем обществе...
Сегодня о Сталине для “МК” говорят два поэта — хотя они и очень разные люди, но их точки зрения по поводу Вождя Народов совпадают...
Евгений ЕВТУШЕНКО:
СТИХИ “НАСЛЕДНИКИ СТАЛИНА”, К СОЖАЛЕНИЮ, АКТУАЛЬНЫ
— Ошибка моего поколения “шестидесятников” в том, что в свое время мы считали Сталина предателем идей Ленина. Ленин действительно был выдающейся личностью, но он был выдающимся и по своей жестокости, когда он шел по живым людям к намеченной цели, не замечая, что от этого меняется сама цель. Но мы в нашей юности еще не знали многих фактов его биографии, хранившихся за семью замками. Считая Сталина автором ГУЛАГа, мы не знали, что Ленин в 1918 году организовал первый в Европе концентрационный лагерь на Соловках. В этом смысле Сталин оказался верным учеником Ленина. Он с преступной жесткостью продолжил акселерацию истории, насилие над ней. Насильственная коллективизация, обобществление — все это породило манию преследования по всей России. Сталин попытался изнасиловать психику людей, для чего он подкупал, угрожал, морально разлагал страну. В результате все обещания большевиков, за которыми пошел народ “Земля — крестьянам! Фабрики — рабочим! Мир — народам!” были не выполнены. Вместо многих эксплуататоров у нас оказался один гигантский эксплуататор — само государство.
К сожалению, мое стихотворение “Наследники Сталина” остается актуальным, как, впрочем, и “Бабий Яр”, потому что ностальгия по примату государства над людьми, да и в ряде случаев антисемитизм, все время проявляются.
На телевизионном обсуждении гимна я с горечью и грустью, переходящими в гражданскую боль, слушал выступление Райкова, Харитонова, Слиски. Они говорили так, как будто у нас не было ни речи Хрущева на ХХ съезде, ни демократизации нашего общества. Я поражался, простите меня за резкость, их низкой исторической и политической культуре, когда они говорили с таким пафосом о прошлом, как будто в нем не было “Архипелага ГУЛАГа”, где за колючей проволокой содержались миллионы людей. Они беспрестанно говорили, что не надо забывать наши победы. Это азбучная истина. Но разве можно забывать и жертвы в результате невиданного в ХХ веке самогеноцида.
Да, мы по праву должны гордиться нашей победой в войне против фашизма, но мы не должны забывать и то, что Сталин практически вел войну с собственным народом. То, что у нас еще есть такие бесчувственно-деревянные к жертвам собственного народа члены парламента, и служит доказательством разрушения нашего национального генофонда. Сталин неотделим от этого преступления.
Сталин искоренял тех, кто осознал его ошибки. И их признания в своей вине, выбитые в результате нечеловеческих пыток, внушали ему иллюзию, что эти люди действительно враги и заговорщики.
И Ленин, и Сталин — трагические фигуры, потому что их жестокий, не останавливающийся ни перед чем идеализм превращался в цинизм. Такой же трагической и неоднозначной фигурой был Дзержинский, но трагизмом его жизни нельзя оправдать те трагедии, которые он причинил стольким людям только за то, что они видели будущее России по-иному. Дзержинский когда-то в ранней юности, находясь в царской тюрьме, писал в своем дневнике, что он положит всю жизнь, чтобы разрушить все тюрьмы на земле. Да, в отличие от некоторых наших сегодняшних парламентариев, он был начитанным человеком и вовсе не бесчувственным до конца — он спасал многих беспризорников. И был безупречно бескорыстен. Но одновременно в нем жил и другой человек — фанатик, беспощадно уничтожавший всех, кого он считал врагами собственной цели. Думаю, что в конце концов сердце его разорвалось от того, что он понял, что цель, забрызганная невинной кровью, уже изменилась. Видимо, это ужасное осознание пришло и к Ленину перед смертью.
Что же касается Сталина, который, может быть, лично никого не убивал, но убил стольких людей и физически, и морально, и убил первоначальную идею, — то он расплатился за это страшным одиночеством в конце жизни.
Микоян мне рассказал, как однажды в Абхазии на озере Рица утром после тяжелой ночной попойки он увидел Сталина, бредущего по аллее и повторяюшего одну и ту же фразу: “Я несчастный человек. Я никому не верю”.
Так как же мы можем возрождать гимн, соавтором которого был человек, который никому не верил? Это будет непоправимой ошибкой, если следующим шагом после утверждения гимна будет восстановление памятника Дзержинского на Лубянке, ибо при всей его исторической уникальности Дзержинский был частью той политики недоверия к собственному народу — как и Сталин.
А я верю в Россию и в наш народ и поэтому надеюсь, что наше сердце, наш разум, наша историческая память не позволят нам искать будущее только в прошлом.
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ:
“К ГОСУДАРСТВЕННЫМ УСАМ ДОБАВИТЬ НЕЧЕГО”
— Когда-то я очень интересовался фигурой Сталина и написал стихотворение о его усах.
Кто в них верил.
Кто в них сгинул,
Как иголка в сухой копне?
Их разглаживали при гимне.
Их мочили в красном вине.
И торжественно над страною,
Точно птица хищной красы,
Плыли красною бахромою
Государственные усы...
К этому мне сегодня нечего добавить.
ОЛОВЯННЫЕ ФЕЛИКСЫ
Упавший Дзержинский разбился на
множество мелких Дзержинских,
солдатиков стойких
ЧК,
ГПУ,
КГБ.
У них в глазах оловянных
нет солнечных зайчиков жизни,
но жаждут
мундир оловянный
России скроить по себе.
Шляхтич сентиментальный,
расстреливатель кристальный
повержен был запоздало.
До этого рухнул он сам,
и спрыгнул из-под пьедестальной
шинели монументальной
удешевленных копий
карликовый десант.
Но в честность солдатиков этих мне почему-то не верится
и что за олово это —
не сталинская ли сталь,
когда, как в спортзале, в России
сопят оловянные феликсы,
влезая друг другу на плечи
и строя свою вертикаль.
Власть перестала быть пьяной,
но стала теперь оловянной,
и от стыда не закалывается —
прокалывается прокурор.
Россия между распадом
и оловянным взглядом.
Не лучше судья вороватый,
чем подсудимый вор.
Когда-то под кличкой Яцек
стал Феликс не сразу железным.
Он в царской тюрьме поклялся
разрушить все тюрьмы земли.
Жалел беспризорников он, а вот прочих ему не жалелось.
Чекисты стреляли в затылок
В глаза смотреть не могли.
Когда же, моя Россия,
не отведешь ты взора от нас на море и суше,
оставшихся без призора?
Если мы бьем кувалдой, а сверху не слышат — позор.
Нужно тепло России,
а не оловянный надзор...
Все мы клеймом промедленья
непоправимо меченые.
Очень похоже на подличанье
наше трусливое медленничанье.
Кто беспризорных шахтеров
и учителей сосчитает,
и беспризорны поэты —
воздуха не хватает,
И над котлом асфальтовым
греет промерзшие руки
как беспризорница, совесть,
возле бомжихи — науки.
А нежелезный Феликс,
когда-то сидевший за ересь,
так и оставшись подростком,
собой подстреленный влет,
среди промедлений позорных
скитается, как беспризорник,
но никогда пьедестала
в России уже не найдет.
