В католическое Рождество приходится гульбанить уже который год подряд, невзирая на сугубо православные “мегахаусовские”, так сказать, корневища. Поскольку на энто самое Рождество выпадает день рождения близкой и дорогой, отчасти родственной даже субстанции — “Радио Максимум”. Вот в понедельник стукануло ребятам 9 годков. Не юбилей, конечно, но эпоха. Ведь все 90-е мы прожили, включая по утрам “Максимум”...
Безусловно, бывали разные моменты. Когда продвинутее и моднее, насыщеннее “максимумовского” эфира сложно было что-то вообразить! Когда внезапный провал, скукотища в плей-листах вгоняли ну просто в депрессию! Сейчас — иная реальность, но случается порою повод предъявлять любимой радиоволне какие-никакие претензии. О них, впрочем, помолчим. Ведь нынешняя аура “Радио Максимум” в общем-то не в плей-листах. У “Максимум” есть то, чего больше не осталось ни у кого. На “Максимум” гогочут и хихикают в микрофоны звезды. Когда вокруг (на иных FM-отстойниках) — кромешная безголосо-безликая серость (тани ивановы-маши петровы щебечут, вызывая аллергию), здесь ну просто обойма убойнейших персоналий. Средь них же — супертроица недосягаемых: Митра, Абра, Костюшман. Все мыслимо-немыслимые шоу-бизнесовые премии уже собрали, все титулы и звания словили, но, слава Богу, не устают. Поток их стильного остроумия продолжает поднимать (в рейтингах) “максимумовский” эфир.
До Сани Абрахимова оказалось не добраться — тусовал еще два дня назад в Гонконге. А с Митрофановой и Михайловым мы целенаправленно поболтали в канун 9-летия станции (хотя, конечно, о чем нам базарить-то: знаем ведь друг дружку как облупленные; но — работа, знаете ли).
ТРИ пришествия Костюшмана
Костюшман — Константин Михайлов. Из тех самых актерских деток, на которых якобы отдыхает природа. Костюшман, впрочем, сам на ком хочешь отдохнет. На “Максимум” 8 с половиной лет. Два раза приходил, потом — уходил, сейчас вот завис здесь плотно, в статусе стебливого мегараздолбая и мегазвезды.
— Вообще-то я стать собирался кинорежиссером. Сразу после школы пошел в операторский цех “Мосфильма”: таскал тележки, заряжал пленку... Я не очень скучно говорю? Может, сленга добавить — а то как нормальный прямо выгляжу?
— Ты чего ж, на каждом шагу имидж ржачного раздолбая блюдешь как ока зеницу?
— Ну, в Интернете — очень стараюсь. У меня кликуха интернетовская — Робин Бэд. Ну — в пику Робин Гуду.
— Раздолбайский имидж слепил, когда с Максимовой начали на “Максимуме” убойное шоу “Жаворонки на проводе” вести?
— Я его не специально лепил, он сам попер. Но — со второй, так сказать, попытки. В первый “максимум-раз” я работал корреспондентом. Это еще в школе-студии МХАТ когда учился, пригласили попробовать голос для рекламных роликов. А я-то своего голоса ужас как стеснялся, и троебан с минусом у меня стоял по “сцене речи”. Не очень чистое дыхание... Поскольку нос-то перебит, причем неоднократно. Трудное было детство... Не подумай, это не папа меня утюжил, это боевые крещения в Марьиной Роще.
— Ну, папа-то у тебя (актер Александр Михайлов) вообще выглядит тишайшим человеком!
— Хотя однажды он меня по морде ох как съездил. Когда я “колес” наглотался, залез в шкаф и начал там ржать. Он вытащил и так звезданул — я через всю квартиру спланировал. Несмотря на это, я все равно всю наркоту, какая может быть, перепробовал.
— И героин, что ли?
— Все. Зато сам понял, что в овощ превращаться не хочу. Но о чем это я? Ты меня фокусируй, а то я такой человек интересный, многогранный для п... здежа! А! Ну, записал я пару рекламных роликов. А потом совпало: отца пригласили на первый фестиваль “Киношок” в Анапу, я поехал с ним и предложил “максимумовскому” начальству гнать оттуда репортажи. Первое мое включение в эфир было прямым, по телефону. И так понравилось! Стал корреспондентом “Киновидеоновостей”. Брал интервью, между прочим, у Роберта Рэдфорда, у Алана Паркера, у Андрона Кончаловского, ну и у Никиты (Михалкова. — К.Д.). С пьяных фестивальных гулянок-теплоходов (тогда модно было арендовать для тус теплоходы) такие смешные эфиры получались. К тому же эксклюзивные — никого из прессы эти пафосные компании близко не подпускали.
— А тебя, значит, как актерского сына всюду пригревали?
— Это вряд ли. Я — сын человека не ИХ уровня. Эта тусовка “детей”, поколение “новых циников” — Федя Бондарчук, Степа Михалков — всю жизнь куражились по-серьезному, в соответствии с калибром родителей. А я куражился по-тихому. И поступление в школу-студию МХАТ не было связано с отцом. Я пришел на первый тур тогда почти случайно, после дня рождения, пьяный вдугарину. Зато так перло меня, что сказали: талантливый. И взяли. Но Олег Павлович Табаков (ректор. — К.Д.) без особой приязни узнал через несколько месяцев, что я — сын Александра Михайлова. И сразу же стал относиться ко мне на порядок хуже.
— Так не любит твоего батюшку?
— Просто Табаков никогда не любил актерских детей. А я еще сразу нагло заявил, что актерством зарабатывать на хлеб не намереваюсь. И ушел с третьего курса — на Высшие режиссерские уже курсы. На два года засосало — и про “Максимум” напрочь забыл. Потом получил диплом, иду по переходу на Пушкинской, смотрю — Абрахимов. “Рыба моя!” — говорит. — “Где ты, как?”. А я уже часов двадцать — нигде: новоиспеченный безработный режиссер. “Так давай опять к нам...”
— И началась угарно-“жаворонковская” эпоха!
— Да уж, хотя я — убежденная хроническая сова. Как тяжело было каждый день приезжать на радио к 5 утра. Но я завелся, захотелось развернуться на этом поприще-то! Люблю я это слово — на жопу похоже. Как сел на это ПОПрище, как начало меня нести. (А Козырев, программный директор, разрешал нам творить эфире черт знает что). А потом — сломался: пошли всякие параллельные телепроекты — нереально стал уставать.
— Ну и ушел. Долго шарахался, на “Европе плюс” оказался — суперзвездой эфира там стал. И все равно вот — на “Максимум” возвернулся...
— Почему тянет в родительский дом? Хрен его знает. Здесь я впервые вышел в эфир. И еще — вид из окна студии на “Максимум” (переливающаяся неоном Пушкинская площадь. — К.Д.) не сравнится ни с чем...
— Когда тебе 30 лет, а слушают тебя в основном тинейджеры, звонят и закидывают мессиджами пейджер — что чувствуешь?
— Ну, раздражает, когда они тупить начинают, конкретно так тормозить. Иногда я не сдерживаюсь. Оборешь их — но им нравится почему-то. Часто тявкаюсь с упырьками и по Интернету тоже.
— Ты — весь из себя плейбоистый: вечно загорелый высокий блондин в очках... Соответствуешь мечтам о тебе слушательниц?
— Они почему-то считают, что я должен быть похож на Дэкстора Холланда (“Offspring”) или на какого-то там козлика из “Backstreet Boys”.
— Сколько за один эфир раздолбайских шуток из себя выкачиваешь?
— Иногда — ни одной. А иногда — каждый выход (то бишь штук 30 за вечер. — К.Д.). Как попрет. Я же не готовлюсь заранее.
— Самые удачные хохмы последних дней?
— Ну, вон, про песню Марка Кнофлера. Марк не бернес, не твен, не рудинштейн и даже не шагал, Марк пел... Ну, для тинейджеров это, конечно, довольно интеллектуальная игра слов. Так-то у меня все шутки: жопа, попа, сам дурак!
— Сам ты человек музыкой увлеченный? А то вон один мой знакомый пошел давеча устраиваться кое-куда радиоди-джеем, и ему сказали: вполне подходишь. А для него, что Михаил Круг, что “Радиохэд” — все один звук...
— Честно говоря, специально я ничего не слушаю. Дома включаю только компьютер и видеомагнитофон. Радио — никогда. В машине слушаю Амар Диапа — египетского исполнителя, кассету которого привез из поездки в мой любимый Шарм-эль-Шейх. Могу сказать, от чего в эфире “Максимум” меня корежит: от “Offspring” и от “Blur” — “Song №2”. И от всякого заезженного старья. Хотя с удовольствием крутил бы старенького Питера Гэбриэля, “Радиохэд” и “депешей”... А из свежего добавил бы в эфир немного рэпа, крутил бы сейчас Eminem. Но это не от меня зависит. От начальства.
— Тебе не кажется, что золотое время “Радио Максимум” уже позади?
— Оно точно — не сейчас. Оно еще впереди. Нужны креативные люди, нужны кардинальные шаги. И “Максимум” тогда выстрелит еще погромче, чем четыре года назад.
— Ты считаешь “Максимум” — модной радиостанцией?
— Понятие “мода” — очень относительное. Мы модны для определенного слоя людей, для яппи.
— Но ты же не до пенсии будешь сидеть в ди-джеях радио для яппи?
— Не знаю. Я очень хочу снимать кино. И сейчас вот сплю по три часа — снимаю клип одному известному музыканту. Но кому — не скажу. Сглазить боюсь.
Гипотенуза Митрофановой
МИТРА — Маргарита Михайловна (или Ритик) Митрофанова. Главный голос “Максимум”. Уже семь лет. В эфире — абсолютно такая, как и в жизни (стебливая и взбалмошно-смешная). Ну, за исключением дюжины нецензурных слов, которые старается все же в микрофон-то не говорить. Вечно запарена на похудении и на том, кого же выбрать из вереницы иностранных женихов. Последняя любимая присказка: “Если сегодня не катит, то завтра — гипотенуза!”
— Я вот чего думаю: ну какое там интервью! Капа, ты ж меня за эти годы изучила всю вдоль и поперек!
— Но я же не могу за тебя все взять и нафигачить. Давай уж, как порядочная, отвечай на вопросы по серьезке! У тебя вот имеется какая-нибудь романтическая “стори” появления на радио?
— Да простая история. На какую-то вечеринку я пришла к друзьям, к американцам, уже вся из себя навеселе. И мне представляют человека: вот программный директор “Радио Максимум” (Алик Каспаров тогда им был). Я обомлела: “Максимум” тогда (в начале 90-х) было просто глотком западного воздуха. Всего две русские песни в эфире крутились: Никольский и Сташевский.
— Уже смешно...
— Ну, я и кинулась: ой, я тоже хочу... (В смысле — на радио. — К.Д.). А я тогда только закончила университет и работала в клубе “Секстон Fozd” на Соколе...
— В рокеро-байкеровской тусовке, что ли?
— Ну. Трудовые договора какие-то как молодой юрист помогала им оформлять, да и вообще — по хозяйству металась... Со своим бойфрендом Рыжим там познакомилась (с которым и провела наибольшее количество жизненного времени). Ну вот: взяли меня на “Максимум” на “подхват” (подменять ди-джеев, если кто в отъезде или заболеет. — К.Д.). И вдруг произошла смена руководства (Миша Козырев пришел программным), стали упорядочивать эфир, проводить жесткий отбор ди-джеев. Я для этого тоже чего-то записала и загремела в больницу с воспалением тройничного нерва. И вдруг Миша звонит: выбирай себе любое время, какое хочешь. Так приятно было! Выбрала день, с 3 до 8. Я же ночной человек, в вечном загуле, поэтому по утрам сложновато мне работать.
— Ты же, блин, юрист! Серьезно-денежная профессия! Мама с папой не пилят, что детство-то, мол, все в заднице играет?!
— Первые пять лет ди-джейства сильно пилили. А сейчас у меня уже — признание и неплохая, надо сказать, по нашенским меркам заработная плата. Успокоились.
— Хотя да. Родители-то у тебя, особенно мама, очень продвинутые, тусовочные люди! Мама то магазины молодежные открывала, сейчас вон занимается моднючим богемным клубом. В Англию давеча ди-джейско-дизайнерский десант вывозила, груженный нелегальной цистерной самогона. Который в Лондоне на абсент обменивали, типа...
— Да, мама — человек в теме. Старается быть своевременной. Но она, кстати, мне сейчас говорит, что все эти тусовки — пустая трата времени!
— А ты все равно каждую ночь зажигаешь?
— Сейчас уже меньше. Но тусовки же — часть работы. Из общения с умными, разными людьми черпаешь эмоции, шутки, модные “фишки”, чтоб разукрашивать эфир-то. Подпитываешься как бы на этих тусовках. Хотя здоровью это, конечно, вредит.
— То бишь добропорядочная мать семейства, в свободное от работы время варящая мужу щи, — не сможет стать радиозвездищей?
— Ну если щи постные — таким же постным будет у нее и эфир.
— Дружба со всяческими музыкантами никогда не мешала работе? Вот у Земфиры сейчас жуткие “контры” с “Максимум”. И ты, получается, между двух огней: и — Земфире близкая подруга, и — корпоративные интересы имеются?
— Если человек мне дорог и как воздух необходим, я отделяю интересы “фирмы” от своих собственных. Я, например, тесно общаюсь с Мишей Козыревым (хоть он и нетерпимый конкурент для “Максимум” нынче)!
— А еще ты очень дружишь с “Иванушками Интернешнл”... Не вредит ли имиджу героини рок-радио дружба с попсой?
— Никогда даже в голову не приходило подобной нелепой мысли.
— Вот сколько тебя знаю, ты всегда запарена на одной вещи — на похудении...
— Мой пунктик это. Потому что набрала сильно. Рассматривая старые фотографии, говорю: это Рита не семь лет назад, а семь килограммов назад. Хотя по большому счету — на радио-то не видно.
— Ты считаешь “Максимум” модной радиостанцией?
— Мы — не модные сейчас. Но — качественные. То есть “Максимум” отвечает вкусовым запросам людей таких... Нормальных.
— Не лохов?
— Ну да, в общем.
— Что бы ты включила в плей-лист “Максимум”, а что бы выкинула?
— Меня трясет от засилья в эфире “Scorpions”. А вот по одной песне в эфир поставить бы “Bee Gees”, “ABBA”, “Boney M”, старенького диско — не стало бы плохо никому. Еще бы — ранних “A-Ha”, “Duran Duran”, Брайана Ферри...
— А что-нибудь актуально-модное?
— Из актуально-модного я бы на “Максимуме” крутила больше ремиксов на всякие гитарные группы.
— Тебе не кажется, что золотое время “Радио Максимум” — это середина 90-х? И оно уже позади?
— Ну, это как о жизни говорить. Если думать, что золотое время у тебя было с прошлым бойфрендом, то теряется вкус жизни и дальнейший смысл. Что же до моих возрастных изменений, я буду смотреть: насколько начнет тяготить меня молодежная музыка.
— Вот, кстати: когда тебе 30 лет, а аудитория твоя — в основном тинейджеры, не чувствуешь диссонанса?
— Поскольку я тут как раз почувствовала приближение старости (когда был день рождения в январе), я специально поехала с официальным дружественным визитом в США на всякие радиостанции. Смотреть: как там поставлен возрастной вопрос. И увидела, что ди-джеи там, местами, ровесники моего папы. Седовласые дядьки вовсю пашут на утренних шоу. Что меня чуть-чуть подуспокоило. Ну, конечно, в чем я никак не могу поддержать уже нынешнюю молодежь — это в рэпе и хип-хопе. Это уж — извиняйте...
— Но ты что, до пенсии, что ли, намерена быть радио-ди-джеем?
— А во сколько сейчас пенсия?
— Кажется, лет в 50. Или — в 55...
— Ну, такие долгосрочные планы не строю. В близких планах же у меня создать уже семью хоть какую-нибудь.
— Причем желательно — где-нибудь в заграничье? С зарубежным, так сказать, прынцем?
— Совковость вокруг и грязнейшая атмосфера в Москве сильно меня расстраивают: когда рубашка в конце рабочего дня становится черной, будто побывала в шахтерском забое! Так что любой заснеженный Стокгольм в этом смысле меня больше устраивает...
— Но еще больше устраивает засаженный пальмами Рим, куда ты не случайно же летаешь почти каждый месяц?
— Да! Но Италия — тоже в экологическом плане страна неблагополучная. Вот в Германии все постерильней. В общем, зондирую Европу потихоньку... И в каждом порту, как говорится, у меня по девушке.
