После того как датский суд отложил решение вопроса по делу Ахмеда Закаева на две недели, эмиссар Аслана Масхадова вернулся обратно в свою камеру предварительного заключения. В деле Закаева, таким образом, возникла пауза. “МК” решил воспользоваться ею, чтобы задать несколько вопросов бывшему секретарю Совета безопасности России Ивану Рыбкину, который встречался с самым известным сегодня датским зэком и около часа беседовал с ним непосредственно в камере.
— Иван Петрович, зачем вы вообще поехали к Закаеву? Это после теракта в Москве, после того, как Россия официально обвинила его в террористической деятельности...
— Мне Закаев не сват и не брат. Не скажу, что мне удовольствие было общаться с ним... Поехал к Закаеву, потому что хочу сломать ожесточение между русскими и чеченцами. Мои лучшие годы жизни прошли на Северном Кавказе.
— Вы общались и с датскими политиками, и с адвокатами Закаева. Что они говорят по поводу переноса суда на две недели?
— Вот вам мнение датской стороны: запрос Генпрокуратуры на экстрадицию Закаева оформлен во многом поспешно и крайне неряшливо. Там даже отчество Закаева стоит не настоящее (правильно — Ахмед Хаидович). А место и дата его рождения: в одном месте написано одно, в другом — второе!
Что говорить? Запрос составлен по-нашему — кондово. Неряшливость вот эта наша русская в Дании не проходит. Датчане смотрят на все это и думают, что этот человек просто попал под горячую руку. Из-за этого и будут у нас еще проблемы. Датский суд просто взял тайм-аут, чтобы внимательно изучить все обстоятельства и с точки зрения датского, и с точки зрения российского права.
— Вы думаете, что, если все бумаги будут оформлены правильно, отношения между Москвой и Копенгагеном станут теплее?
— Прежде всего российской стороне сейчас вместо того, чтобы делать громкие заявления, нужно все оформить грамотно и обоснованно. У нас очень часто руководствуются политической целесообразностью, закрывая глаза на юридический аспект. Ведь Дания, как и вся Европа, стала симпатизировать Путину, когда он после 11 сентября выступил в поддержку борьбы с международным терроризмом. Сейчас это все губится этим стремлением под шумок решить свои внутренние политические проблемы, расправиться с оппонентами.
— Как же так получилось, что с Закаевым, который уже был объявлен в международный розыск, кто только не встречался, даже прокурор Карла дель Понте? И сам Закаев, зная, что за ним охотится Интерпол, свободно разъезжал по всей Европе.
— Скажу честно, когда я встречался с Закаевым в августе этого года в Цюрихе, то я не знал, что он находится в международном розыске. Мы тогда разговаривали о том, что можно остановить боевые действия и сесть за стол переговоров. А то, что касается Интерпола, то 11 ноября 2001 года Закаев встречался с Виктором Казанцевым в Москве в “Шереметьево”. Если гражданин России Казанцев может встречаться с “разыскиваемым” Закаевым, то почему нельзя с ним встречаться гражданину России Рыбкину, гражданину России Хасбулатову, другим гражданам?
— Кстати, как вам удалось пройти в тюрьму?
— Я пошел туда вместе с английской актрисой Ванессой Редгрейв. Она обо всем договаривалась и сама заказывала нам пропуск. Там серьезная охрана и пропускная система, как и в наших тюрьмах. В главном полицейском управлении меня предупредили, что с арестованным можно говорить обо всем, но только не о “деле”. Мы разговаривали около часа в присутствии двух полицейских: мужчины и женщины. Причем женщина была старшей. Был там и переводчик с русского на датский. Тоже из местного полицейского управления. Они нас ни разу не перебивали, потому что мы соблюдали те правила, которые нам обозначили.
— То есть о “деле” — ни намека? Ведь Ванесса Редгрейв является еще и общественным защитником Закаева в датском суде, и что же, он даже не поинтересовался у нее ходом своего дела?
— У Закаева для этого есть несколько датских адвокатов, с которыми он встречается там же, в тюрьме. А мы поговорили о результатах чеченского конгресса, который прошел в Копенгагене. Конгресс принял резолюцию, которая осудила террористов. Резолюция была передана Аслану Масхадову, а он должен был передать это решение конгресса в Кремль. Я еще пошутил, что тюрьма — не лучшее место для переговоров, а разговаривать об этих проблемах нужно в Кремле.
— Говорят, у Закаева комфортная камера?
— В нашем понимании камерой это сложно назвать. Место, где мы встречались, состояло из двух комнат: прихожая и что-то вроде спальни. Я могу сравнить с московским общежитием квартирного типа. Комнатки там небольшие, телевизор, диван, жесткая кровать, компьютер, но Интернетом ему пользоваться нельзя. Вообще, это изолятор временного содержания, и в комнате он содержится один.
— Помнится, сразу после этой встречи в местном парламенте вам устроили пресс-конференцию...
— Да, и журналистов там было очень много, и вопросы мне задавали довольно резкие. Путину задавали такие же вопросы в Брюсселе, и он, увы, сорвался.
Меня, кстати, спрашивали в основном о Путине, я отвечал, что Путин всенародно избранный президент и он искренне старается, но тоже иногда ошибается.
Пока Дания будет изучать закаевское досье, самому Закаеву придется смириться с вынужденным постоем в “общежитии квартирного типа” — полицейском управлении Копенгагена. Максимальный период пребывания здесь составляет пять недель. Если и в этот раз решение по делу не будет принято, то эмиссара Масхадова либо отпустят, либо переведут в одну из 40 стационарных датских тюрем — всего в этой маленькой европейской стране 40 тюремных заведений. В одном Копенгагене сидят за решеткой 4200 человек. И только один из них, Ахмед Закаев, стал международным “авторитетом”.
