“Вы вменяемы?” — тепло улыбнувшись, спросила меня помощник прокурора Чертановской межрайонной прокуратуры. Пока я судорожно собиралась с мыслями, что ответить, собеседница зашла с другого бока: “Вы употребляете алкоголь?” Тут дело обстояло проще, и я кивнула. “Поздравляю! — в глазах визави мелькнуло сочувствие. — У вас есть все шансы закончить свои дни на помойке в коробке из-под апельсинов. Это если повезет. А если нет — вас просто закопают, как бомжа”.
Столь радужные перспективы мне сулили следующие обстоятельства: отсутствие семьи и наличие московской двухкомнатной квартиры. И даже если я не сопьюсь, останусь дееспособной и адекватной, лишить жилья меня сможет российский суд, самый гуманный в мире. Расхожее мнение, что без крова оказываются только “измученные нарзаном” деклассированные граждане, перестало быть актуальным.
Банальная “двушка” в непрестижном районе, на улице с романтическим названием Газопровод, вокруг которой уже четыре года не стихают судебные баталии, доказывает: это может случиться с каждым. Как случилось с Надеждой Зыбиной, работающей, непьющей, юридически грамотной молодой москвичкой, в одиночку воспитывающей сына-школьника. Эпопея с ее квартирой напоминает дурное кино из двух серий. Первая часть — постсоветский затянутый боевик с непрописанным финалом.
Этиловая смерть
История эта началась еще в 1998 году. Надежда с ребенком занимала одну комнату коммуналки. В другой была прописана одинокая гражданка Старикова, 1944 года рождения, злоупотребляющая горячительными напитками. Несмотря на полную несхожесть характеров и привычек, женщины не враждовали — слишком долго жили рядом и успели притереться друг к другу. В минуты нечастых просветлений Старикова могла и погулять с тогда еще совсем маленьким сыном Нади, и поболтать с соседкой за жизнь на общей кухне. Надежда не жаловала гостей Стариковой, и та честно выполняла законы общежития. До определенного момента.
Однажды Старикова представила соседке “сердечного друга” — молодого, с литыми бицепсами и орлиным взглядом Полада. Парень буквально поселился у своей немолодой пассии, но с соседями старался не встречаться, прыжками добирался до холодильника и вновь надолго затихал в комнатенке. Надя старалась не оставлять своего ребенка одного с нежданным квартирантом, но на его затянувшийся визит вынуждена была закрывать глаза: женское счастье — был бы милый рядом... А меж тем “милый” баловал свою подругу изо всех сил — презентами для любимой становились “чекушечки”. Старикова теряла человеческий облик уже не по дням, а по минутам.
— Я пробовала образумить Зою, — вспоминает Надежда. — Но смотрела в ее стеклянные глаза и видела: слов она уже не понимает. И вот однажды, я была дома, раздался телефонный звонок. Спрашивали, появится ли Зоя на рабочем месте. Я отправилась к соседке. Ее с утра уже облагодетельствовал Полад — на столе привычный натюрморт из бутылок. Зоя в полной отключке. Я попыталась ее разбудить, но ее голова безжизненно моталась и мычала что-то невразумительное. Через какое-то время звонок повторился, и я пошла посмотреть, не “прочухалась” ли соседка. Полада в комнате уже не было, а Старикова не дышала. Я в ужасе кинулась к соседу по этажу. Мы вызвали сначала “скорую”, а потом милицию...
Медики констатировали смерть от отравления этиловым спиртом. “Труп некриминальный”, — подтвердила и милицейская бригада. Мол, кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Старикова целенаправленно шла к своей кончине. То, что женщину систематически спаивали, не смутило правоохранительные органы, хотя соседи покойной настойчиво кивали на виновника произошедшего. Полада, правда, задержали до выяснения всех обстоятельств, но быстро отпустили. Состава преступления не обнаружили, и вообще, не нами замечено: “нет человека — нет проблемы”. Нет для государственной машины. У Надежды Зыбиной проблемы только начинались.
Надя справедливо полагала, что освободившаяся комната перейдет к ее семье. Все по закону — в очереди на улучшение жилищных условий Зыбина стояла уже лет десять. И тут ее огорошили: комната Стариковой продана! Более того, дама, практически не покидающая своей “берлоги”, умудрилась провернуть сделку буквально накануне своей кончины!
В жилконторе ее, оказывается, видел сосед. Старикова, c трудом удерживая равновесие, выводила подпись на документах. В углу ее скромно поджидала “группа сопровождения” — двое брюнетов, в том числе хорошо известный соседу Полад, и светловолосая девушка. Процедура купли-продажи завершилась, Старикову подхватили под руки и поволокли на выход. Уже в дверях Зоя обернулась к соседу и, махнув рукой, провозгласила: “Все! Продала! Переезжаю за город, на свежий воздух!” На следующий день ее не стало.
Известие о том, что соседская комната ушла в неизвестном направлении, ошеломило Надежду. Квартира не была приватизирована и по закону ни о какой продаже жилплощади речи быть не могло. Но неизвестные покупатели оказались юридически грамотными. Старикова, как выяснилось, свое жилище не продала, а... обменяла. На квартиру в общежитии, расположенном в поселке Маяк под городом Александровом Владимирской области. Вместе с известием о законности сделки в квартире Зыбиной появился и претендент на звание нового соседа — господин Нестеров. Нестеров развелся с супругой и приобрел стариковскую комнату через некое московское агентство “Центр риэлторских услуг”. Там-то ему и подобрали вариант с обменом.
Нестеров выкупил квартиру в поселке Маяк и ждал, когда риэлторская контора произведет обмен поселкового жилья на московскую комнату Стариковой. Он считал и считает себя законопослушным гражданином. Вся последующая заваруха вокруг искомых квадратных метров представляется ему верхом несправедливости и человеческой черствости. Заплатил — значит, мое! По совести, по закону. Возникает только один вопрос: представлял ли Анатолий Федорович Нестеров, куда именно он отправил на проживание беднягу Старикову? У спившейся одинокой москвички не было шанса выжить. Потому что жилья в поселке Маяк, прикупленного для нее честным и добрым господином Нестеровым, в природе не существовало. Выяснилось это почти случайно.
Мир — хижинам, война — жильцам
Зыбина обратилась в милицию с просьбой проверить обстоятельства этой странной сделки, а затем сама отправилась во Владимирскую область. Увиденное превзошло все ожидания.
Общежитие представляло собой полностью разрушенный барак — ни воды, ни электричества, ни коммуникаций, да и вся ветхая конструкция грозила рухнуть в любую минуту. Дальше — больше. Барак существовал на балансе поселкового совета. Спешно поднятые документы потрясли. По бумагам развалюха была... под завязку набита жильцами. Более того, мертвые души вели напряженную деловую жизнь, без конца обменивали свои комнаты, съезжались, разъезжались. За короткие сроки каждая из комнат “густонаселенной” общаги продавалась и покупалась по 15—20 раз. Причем цены варьировались от тысячи рублей до нескольких тысяч долларов. Паспортистки поссовета исправно ставили штампы о прописке и выписке. Какова была мзда за столь щепетильные услуги, из каких карманов она шла и в каких оседала — ни местному РУБОПу, ни ОБЭПу проверять было недосуг. Москва далеко, а в глубинке все вопросы решаются полюбовно. На секунду призадуматься, где все эти люди, чьи паспортные данные морем разливанным проходили через паспортный стол, — нет, не за это чиновникам платят зарплату.
— Скорее всего это мертвые души уже не в фигуральном, а самом прямом смысле слова, — говорит помощник прокурора Чертановской межрайонной прокуратуры, попросившая не называть ее фамилию. — Может, единицам и повезло, и они нищенствуют в какой-нибудь тмутаракани, но учитывая размах предприятия... Дело поставлено на конвейер, основной контингент — одинокие опустившиеся люди. Думаю, судьба их незавидна.
Схема переселения душ
Схема деятельности московских риэлторов проста. И доверчивым москвичам нелишне с ней ознакомиться.
Итак, имеется неприватизированное жилье, которое невозможно ни продать, ни купить. Имеется покупатель. Имеется и некий посредник, со всех сторон защищенный законом, который покупателю помогает за солидный куш. Гражданина из неприватизированной квартиры прописывают в другом месте, как правило, имеющем только юридический адрес. Хозяин юридически оформленного жилья, как тот же щепетильный господин Нестеров, получает въездной ордер на новую жилплощадь. Фирма-посредник — заветную сумму, а лоховатые москвичи отправляются по третьему адресу. И если их до этого не убирают с пути, получают немного денег на карманные расходы. Все счастливы: занавес, аплодисменты...
Зоя Старикова правил чужой игры не нарушила. 2 ноября Старикова меняет свою комнату на мифическую “квартиру” г-на Нестерова во Владимирской области, а 3 ноября прописывается в Тверскую область к некой старушке Глазковой, ведать не ведавшей о том, что к ней кого-то подселили. При “разборе полетов” Глазкова оказалась близкой родственницей местной паспортистки. 4 ноября Старикова быстренько продает “квартиру” во Владимирской области и опять покупает “двушку” в Тверской области, но уже в другом поселке. В последнем стариковском приюте милиция нашла обитателей, очередных жертв обаяния предприимчивого Полада. Два бывших чертановских аборигена, однажды протрезвев, обнаружили себя в Тверской губернии. Их московские квартиры прибрала очередная “законопослушная фирма”, к которой ни у кого нет претензий. Разделить сплоченную мужскую компанию и предстояло гражданке Стариковой. Если бы она дожила. Потому что малограмотная, пьющая женщина, совершив за какую-то неделю аж четыре сделки с жильем, умерла аккурат в день получения денег.
— Конечно, меня можно обвинить в корысти. Мол, сражается за вторую комнату всеми доступными способами, — вздыхает ее бывшая соседка Зыбина. — Не скрою, этот аспект чрезвычайно важен — растет сын и в одной комнате нам тесно. Но меня просто покоробила безнаказанность и цинизм, царящие на квартирном рынке Москвы. По сути, я единственный сколько-нибудь близкий Зое человек, мы долго жили под одной крышей. И то, с какой легкостью кто-то поставил крест на ее судьбе, не могло оставить меня равнодушной.
Слепонемоглухая Фемида
С этого момента начинается вторая серия эпопеи, по жанру — совковая производственная драма. Гражданка Зыбина рассудила, что помочь ей может только суд. Точно так же, но уже с подачи “Центра риэлторских услуг”, рассудил и гражданин Нестеров. Московская Фемида оказалась не только слепа, но еще и глуховата. Голоса здравого смысла она услышать не пожелала. А буква закона оказалась для Нади Зыбиной прописанной ижицей.
Анатолий Нестеров подал в суд иск на то, что Зыбина не впускает его в приобретенную комнату. Зыбина подала встречный иск — о признании обмена фиктивным. Судебный процесс длился целый год, и в конце 1999-го Чертановский суд принял решение в пользу Надежды Зыбиной. Нестерова выписывают из коммуналки и выселяют во Владимирскую область. За что боролись — на то и напоролись. Управление муниципального жилья снимает Зыбину и ее сына с очереди на жилье и отдает им вторую комнату. Справедливость вроде бы восторжествовала. Но...
Пожить в отдельной квартире им пришлось недолго. В мае 2001 года Нестеров обратился в Верховный суд, который внес протест в президиум Мосгорсуда об отмене принятого решения. Чертановский суд, недолго думая, принятое в пользу Зыбиной решение отменил. В августе в процесс вмешалась Чертановская прокуратура и возбудила уголовное дело по факту мошенничества — всплыли фальсифицированные документы, представленные адвокатом господина Нестерова. И тут вся бурная судебная деятельность зашла в тупик. Почему? Внятного ответа нам получить так и не удалось.
— Я не знаю, почему это дело спустили на тормозах, — говорит помощник прокурора Чертановской прокуратуры.
Обвинение в противозаконности сделки по Гражданскому кодексу можно доказать по всем пунктам. Но, видимо, никому, кроме Зыбиной, этого не нужно. Мосгоржилсервис ответственности не несет, префектура сняла очередницу Зыбину с учета и в очереди не восстановит. Финансовых возможностей выиграть дело у риэлторской конторы не в пример больше. А то, что именно “Центр риэлторских услуг” стоит за спиной Нестерова, совершенно очевидно. Остается надеяться только на объективность судей. Будем ждать суда. Но надежда слабая — считается, что сделка оформлена юридически грамотно.
...В последнее время главными действующими лицами отечественного телемыла стали славные и доблестные служители российской Фемиды. Потребовался новый герой — адвокат, следователь, судья. Простой, как правда. Неподкупный, как комиссар Каттани. Способный приголубить сирых и убогих, утереть вдовьи слезы, пожалеть сиротку. Перипетии телесюжета зрители частенько примеряли на себя. Ибо в нашем отечестве, как известно, от тюрьмы да от сумы не зарекаются. Но если казенного дома законопослушному гражданину избежать еще, может, удастся, то лишиться честно нажитого добра он может в любой момент.
В благополучный исход Надя Зыбина уже почти не верит:
— После моего последнего посещения прокуратуры мне ненавязчиво намекнули, что дело бесперспективно, на прокурора начинают давить сверху, затронуты интересы тех, кто гораздо сильнее и богаче меня.
Кстати, к вопросу о богатых и сильных. Заинтригованные непотопляемостью “Центра риэлторских услуг”, мы решили познакомиться с ним поближе. Прикинулись потенциальными покупателями московских хором и сели за телефон. Общение с генеральным директором оказалось необычным.
Во-первых, предприниматель общается с клиентами лично, демократично минуя агентов. Во-вторых, что забавно, в московской риэлторской конторе нам не смогли предложить ни одного варианта. И рекомендовали не обращаться к ним раньше февраля.
Поняв, что телефонного общения с “Рогами и копытами” не получится, мы отправились в контору знакомиться лично. Легенда была новой — мы хотели расселить коммуналку и избавиться от спившегося соседа. И не прогадали. Риэлторы оказались понятливыми и словоохотливыми. Сыпали цифрами, диктовали номера своих мобильных телефонов. Вариантов обмена оказалось в избытке. На прощание нам улыбнулись и успокоили: “Не бойтесь, никто вашего соседа к батарее приковывать не будет. Мы же не звери. Все у нас по закону”.
