Сегодня все хоккейные болельщики поднимут рюмки и выпьют не чокаясь. За него — 8-кратного чемпиона мира, двукратного победителя Олимпиад... Да не в титулах дело. А в том, что Валерий Харламов стал великим при жизни и поистине легендарным после трагической гибели.
Он покинул нас очень рано, в 33 года. Сегодня ему исполнилось бы 55...
“Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно — с песню. Будь она, эта песня, длинной, она не была такой щемящей.
Длинных песен не бывает...”
Василий Шукшин. “Верую”.
...Недавно взял на хоккей мальчишку-соседа. На трибуне сели рядом с Борисом Майоровым. По ходу игры Борис Александрович несколько раз акцентировал мое внимание на том, что нападающие не могут обыграть даже одного защитника, а уж двух... “Да, это не Харламов”, — в очередной раз вздохнув, махнул рукой Майоров. “А как играл Харламов?” — вдруг спросил мой юный друг. Долго пытаясь подобрать правильные слова, я ответил просто: “Лучше всех”. Майоров кивнул.
Конечно, можно было бы ограничиться перечислением его титулов. 11-кратный чемпион СССР, 8-кратный чемпион мира, двукратный чемпион Олимпийских игр. За сборную СССР провел 286 игр, забросил 185 шайб. Но и все это не передаст величия Харламова на льду, его гениальности.
Сегодня 14 января. В этот день сборная обычно возвращалась из заокеанского турне. Хоккеисты, побросав дома покупки, с женами и подругами собирались у Харламова. В один вечер праздновали Новый год, Старый Новый год и день рождения Валерия. Вкусно ели, выпивали, танцевали. И здесь он был король. Музыкально одаренный, ритмичный, легкий, он без устали танцевал под любую мелодию. Так было в доме родителей на Хорошевке, так было в его семейной квартире на проспекте Мира...
Его жизнь оборвалась 27 августа 1981 года. Валере было всего 33. Сегодня ему бы исполнилось 55...
* * *
Анатолий Владимирович Тарасов говорил мне:
— Харламов, безусловно, сильнейший форвард в истории мирового хоккея. Он одновременно владел тремя скоростями: взрывной быстротой передвижения и маневра на льду; молниеносной реакцией на малейшие изменения игровой ситуации, на действия партнеров и соперников; быстротой мышления. По отдельности эти достоинства встречаются нередко, но одновременно — у единиц. Они-то и возвели Валерия в ранг великих.
* * *
Первый матч сборных СССР и НХЛ в Монреале. Первый период — 2:2. Во втором — Харламов виртуозно забрасывает две шайбы. Много лет спустя, будучи в Москве, вратарь канадцев Кен Драйден вспоминал: “Именно Харламов надломил нашу могучую команду (и поверг в шок страну. — Б.Л.), снял вопрос о победителе. Я такой игры нападающего больше не видел”.
Во втором матче ему сдался выдающийся голкипер Тони Эспозито. В интервью газете “Торонто Стар” он сказал:
— В колоде Боброва два козырных туза — Третьяк и Харламов. Первого невозможно переиграть, а второй — “раздевает” пару Степлтон—Трамбле. Это фантастика! В мировом хоккее нет защитников, способных ему противостоять...
* * *
Перед глазами момент: Харламов обыгрывает троих, играючи забрасывает шайбу. В ложе прессы бурные обсуждения: а где же были защитники? Иван Трегубов, в те годы еще живая легенда нашего хоккея, медленно и очень внятно объяснил: “Ушли под лед”.
* * *
Снова вспоминаю Тарасова:
— Обводка Харламова — легенда. Переиграть, перехитрить не одного, а нескольких, с легкостью поразительной, внушающей соперникам тревогу и неуверенность, — лучшие фрагменты хоккея на моей памяти.
* * *
Писатель Александр Нилин дружил с сыном великого Шостаковича — Максимом. Тот рассказал: “Дмитрий Дмитриевич, человек далекий от спорта, смотрел по телевидению хоккей. Глядя на игру Харламова, он сказал: “Какой удивительный талант, какое сочетание мысли и движения, какой бриллиант среди алмазов!”
* * *
1978 год. На “Волге” Харламов врезался в осветительный столб. Двухложечный перелом правой голени, перелом ребер, сотрясение мозга, множество тяжелых ушибов. Такие травмы исключают дальнейшее пребывание в спорте, а ему всего 28. Очередной чемпионат он встречал в больнице, а через несколько недель вышел на лед — в гипсе и с клюшкой. “С ней чувствую себя увереннее”. А на вопрос, болит ли нога, ответил: “Все болит”.
* * *
На излечении находился в госпитале им. Бурденко, под постоянной опекой врача ЦСКА Игоря Силина, который буквально обожал Харламова. Оперировал его хирург экстра-класса Андрей Сельцовский.
Силин вспоминал:
— Поясняю Валерию: “Счет 2:1 в нашу пользу. Нас — двое, болезнь — одна”. А он тут же: “Нет, 3:1, ты забыл Андрея Петровича”.
* * *
Тарасов рассказывал, что он посоветовал Харламову восстанавливаться, играя против 6—8 мальчишек — сколько будет. Они из кожи лезли вон, чтобы отобрать у него шайбу, а ему это помогало реанимировать свою знаменитую обводку. Через год сказал: “Закончу играть, буду тренировать мальчишек, я им должен, они мне очень помогли вернуться на лед”.
* * *
Харламова в первой тройке в то время заменил Анисин. Слава — классный нападающий, но не Харламов. К тому же Михайлов—Петров —Харламов — это не просто тройка. Они — друзья. Тренер Константин Локтев искал варианты возвращения Валерия на лед. Начинать ли ему новую жизнь в хоккее с четвертого звена, или поставить сразу в первое? Огромное значение имело мнение Петрова и Михайлова, а оно было однозначным — в первую тройку, к ним. Спустя годы Петров мне рассказал: “Валерка — он возвращение в первое звено через четвертое и третье мог воспринять как недоверие. Это понимали мы и бились за него. Это понимал и Константин Борисович”.
* * *
Весть о том, что в очередном матче с “Крыльями Советов” на лед выйдет Харламов, облетела страну. Из Ленинграда, Свердловска, Челябинска прилетели в Москву люди. Ажиотаж — сродни матчам СССР—НХЛ. Диктор называет составы: “Валерий Харламов — №17...” И переполненный зал, как один, встает: буря, шквал аплодисментов. Через годы хочу еще раз поклониться защитнику “Крыльев” Сергею Глухову. Скороход, боец, он не охотился за Харламовым, дал ему возможность играть, утвердиться, он понимал его значимость для нашего хоккея, для сборной. А Михайлов и Петров никогда раньше так щедро не одаривали партнера точными передачами. У них была цель: забить должен Валерий. И он забил. Помню, как после игры Локтев по-отечески обнял Глухова. Вот оно — спортивное братство.
* * *
В матче ЦСКА—“Химик” соперники нещадно били Харламова. В таких случаях обычно ответ получает тот, кто попадает под руку. Удар пришелся по Владимиру Смагину. Валерий ужасно расстроился и весь следующий день со знакомым журналистом они прочесывали Люберцы, чтобы найти квартиру Смагина. Нашли под вечер, а он — на хоккее. Помчались в “Лужники” и опоздали. Поздно вечером он дозвонился Смагину: “Володя, извини, погорячился”. — “Ничего страшного, все бывает”. Валерий впервые за те сутки улыбнулся.
* * *
...1969 год, Стокгольм. Его первая золотая медаль чемпиона мира. Перед награждением Тарасов извлекает из широченных штанин расческу и аккуратно причесывает Харламова, выравнивает пробор. На льду Валерий, чуть сдвинувшись за спину Мальцева, несколько раз целует медаль.
* * *
В Горьком вечером, накануне игры с “Торпедо”, он долго дозванивался до Москвы: его всегда беспокоило здоровье матери, у которой шалило давление. Мы остались за столом вдвоем. “Отец говорит, что все нормально, он не хочет меня огорчать”. А затем: “Привез маме из Америки красивые кофты. На работу надела один раз — сотрудница упрекнула: твой сын с клюшкой бегает, а вон какие вещи привозит. А мы тут всю жизнь горбатимся...” “Отсталый ты человек, — успокоил я его, — не знаешь, что в нашей стране зависть — нормальное состояние человека. Он не задумывается, почему у него нет машины, его точит червь — почему машина есть у соседа”. Валера улыбнулся: “Странно. У Бориса (Михайлова. — Б.Л.) машина есть, у Пети (Петрова. — Б.Л.) — тоже есть, так я только рад. Помогаю им мыть. Чего завидовать?”
* * *
Потом машина, конечно, появится и у него. В харламовской “Волге” 00-17 (17 — его игровой номер) мчим через Арбат на проспект Мира, Кикабидзе поет: “Мои года, мое богатство...” Валерий: “Какое богатство? Тарасов был всегда недоволен, все не так. Локтев ворчал. Теперь по Тихонову выходит, что вообще играть не умеем. А вот Всеволод Михайлович (это о Боброве. — Б.Л.) рассказывал, что Борис Андреевич Аркадьев придерживался принципа не мешать мастерам играть, не донимать нравоучениями”. — “Без тренеров ты не стал бы Харламовым”. — “Тренеры столько же вложили и в Сашку (фамилию опускаю.— Б.Л.), а толку?” Что я мог ему возразить?
* * *
Дмитрий Рыжков, журналист:
— У соседки Харламова — день рождения. Валерий заскочил домой буквально на пять минут. Переступив порог ее квартиры, он опустился на колено и поцеловал женщине руку. Не было времени на цветы и подарок, но он нашел способ, на который способен далеко на каждый, — выразить уважение к старшему человеку.
* * *
В Лейк-Плэсиде одна фирма в рекламных целях одела хоккеистов в модные утепленные куртки. Харламов поменял свою на другую, большего размера, и тут же подарил Владимиру Винокуру: “Не мерзни, а то станешь жертвой искусства”. Намного раньше он привез специальный чемодан для концертного костюма и галантно преподнес артисту со словами: “Театр начинается с вешалки”.
* * *
Харламовы и Кобзоны дружили семьями, вместе проводили отпуск. У меня в архиве есть фотография: Валерий и Иосиф — на причале, в руках Кобзона большая рыбина. Но фотография — не для публикации: они в трусах, стоят к зрителям задом. На обороте харламовская надпись: “Отгадай по трусам — где я, а где Иосиф?” Очень любил творчество друга, посещал концерты, знал многое из его репертуара. Но особенно любил песню “Белые крылья” Шаинского и Харитонова.
* * *
Валерий заехал ко мне домой за лекарством. С порога отец отчитал его за то, что он хотел расплатиться: “Запомни, порядочные люди за хлеб и лекарство денег не берут”. Пригласил отобедать, Валерий отказался: “Некогда”. Но минут на десять задержался. Отец: “Дай хоть на тебя натурального посмотреть, без формы”, — и остался недоволен: “Такой же дохляк, как мой писатель”. Разговор зашел у них на тему женитьбы. Валерий сказал, что вроде жена у него есть, ждут ребенка, но вот дело до росписи что-то не доходит. И здесь отец ему выдал все, что, видимо, предназначалось мне... Не знаю, повлиял ли разговор на решение Валерия, но вскоре они с Ирой расписались. А она при встрече всегда передавала привет отцу, справлялась о его здоровье.
* * *
“...Никуда не поеду: Ирка ждет, Сашка еще не спит, у родителей три дня не был”, — как отрубил Валерий. “Ты прав, но Женя Баталов просил хоть на полчасика”. Задумался, а потом: “Состоялось. По коням”.
В зале — в касках, спецовках — человек двести. Разговор задушевный, с шутками. И вдруг: “А сколько вы получаете?” Зал загудел: “Замолчи, бухгалтер”. Но Харламов, как на льду, реагирует моментально: “А вы в какой должности, сколько получаете?” — “Инженер, больше двух сотен выходит”. — “И Туполев инженер. Только один из вас за ЖЭК играет, другой — за сборную страны”.
* * *
После матча, на ходу облизывая пересохшие губы, спрашивает: “Как я играл?” — “Кокетничаешь? Ведь три забросил!” — “А Сам говорит, что играл на блондинок. А что, блондинки не люди?” Сам — это, конечно, Тарасов. Было у него такое выражение.
* * *
1980 год, кинотеатр “Варшава”. Проводы из сборной Михайлова. Я поднял бокал за его жену Татьяну, за ее умение всегда быть рядом, одной поднимать двух мальчишек, всегда доброй, улыбчивой, умной. Валерий подбежал к Тане, долго ее целовал. Борис выкрикнул: “Ты что, за всю команду, что ли?” А он в ответ: “Нет, это только за нашу тройку”. Подошла Ира: “Спасибо за правду, за слова теплые, она и в нашей семье родная. Скоро и Валерку будем провожать”.
* * *
...Понедельник — день тяжелый. Дождь мелкий, холодный, неба не видно. Черная, бесконечная крыша зонтов — очередь ко Дворцу тяжелой атлетики километра в полтора. Движется медленно. На плече у Петрова рыдает Сыч. Тихо, по-женски в уголке плачет Нелли Кобзон. Похороны — мероприятие распланированное: столько-то времени на прощание, столько-то на кладбище. А народ все идет. Кому-то из армейских начальников пришла в голову гениальная мысль: перекрыть доступ людей для прощания. Кобзон: “Вы что? Люди по зову сердца пришли. Да они дворец разнесут!”
* * *
Когда очень рано уходит из жизни выдающийся человек, личность, обычно говорят: “Бог забирает к себе лучших”. У меня вопрос: а мы что, должны оставаться с персонажами телепрограммы “Окна”?
* * *
Над кладбищем туча — огромная, стоячая. Сотни раз видел Тарасова: почти всегда сумрачного, мохнатые брови на переносице, очень редко улыбающегося, плачущего — первый раз. Думал, это дождь. Но микрофон выдал рыдания: “Он был великий хоккеист, потому что человечище был могучий”. И все увидели чудо природы: гроб сняли с лафета, люди взяли в руки комья земли, — и мгновенно исчезла туча, выглянуло яркое солнце. Тепло и ласку на прощание оно подарило любимцу страны.
* * *
Его мама прожила еще шесть лет в мучениях и страданиях. Ни на минуту не расставаясь с образом сына. Эти шесть лет жизни — заслуга ее мужа Бориса Сергеевича, дочери Татьяны, внуков Саши и Бегониты. Всегда вместе с семьей были Михайлов и Петров.
Сейчас у Бегониты своя семья. Уже есть годовалая Дашенька. Саша играет в команде Бориса Михайлова, СКА (Санкт-Петербург). Борис Сергеевич только зимой возвращается в Москву, а все лето и долгую осень живет на даче у Михайлова, здесь он родной.
Сегодня во многих домах помянут Валерия Харламова...
