Историю нашей страны не раз переписывали заново: “неленивых” хватало. Замарывались тексты в школьных учебниках, выдергивались страницы с портретами героев, в одночасье ставших “врагами народа”. К счастью, сохранились кадры кинохроники военных лет. А “врагов народа” теперь активно реабилитируют...
— Недавно мой знакомый из Киева привез местную газету с интервью вдовы маршала Еременко, — дрожит в телефонной трубке высокий женский голос. — Так там даже год пленения Паулюса перевран! Вдова говорит, что Еременко подарили трофейный пистолет немецкого фельдмаршала в 1942-м. Да тогда немцы еще вовсю огрызались! И вообще — Паулюса в плен брал мой отец, Иван Андреевич Ласкин, о котором в статье ни слова. Может, на Украине теперь пишут собственную историю Великой Отечественной войны?
Однокомнатная квартирка Елены Ивановны Ласкиной блещет чистотой. Обстановка самая — как бы помягче выразиться? — спартанская. В середине комнаты — журнальный столик, заваленный рукописями и документами. В противоположных углах — по-военному заправленная кровать и трюмо, в котором вместо зеркала голубеют цветочки ситца, натянутого в давно опустевшую раму. Из украшений — лишь пожелтевшие фотографии на стене. Хозяйка заметно волнуется:
— К маршалу Еременко я отношусь с большим уважением. Может, будь он жив, рассказал бы, как все обстояло на самом деле. Я, наверное, не решилась бы позвонить в редакцию, но эта статья разбередила старую боль, и так обидно стало за отца!
Вот, читайте, корреспондент спрашивает у Нины Еременко, “довелось ли Андрею Ивановичу встречаться с фельдмаршалом Паулюсом?” И вдова маршала отвечает: “Такая встреча произошла уже в начале пятидесятых... Как-то звонят нам... что Паулюс просит устроить ему встречу с генералом, взявшим его в плен... И мы полетели в Москву. Помню, как наш эскорт подкатил к даче. Мы вышли из машины... остановились. На пороге дачи появился Паулюс в парадном кителе. И все на какое-то время замерли — никто не решался сделать шаг навстречу...”
Вряд ли Паулюс замер от волнения. Просто он увидел не того генерала, чье лицо навек врезалось ему в память, а другого, кому, вероятно, приказали ехать на эту встречу. Но “рандеву” с “тем самым”, кто вывел его из штабного подвала уже не командующим, а военнопленным, не могло состояться. Все то время, что бывший немецкий фельдмаршал гонял чаи на бывшей подмосковной даче Калинина, пленивший его советский генерал находился в заключении.
— Как получилось, что героя Севастополя и Сталинграда, чье имя знали на всех фронтах, орденоносца, награжденного даже “Крестом за боевые заслуги Армии Соединенных Штатов”, арестовали в разгар войны?
— Жизнь отца вообще не баловала: его мать умерла, когда ему было полгода, а лет с 13 он остался полным сиротой. Когда в его село пришел Чапаев, папа, не колеблясь, вступил в Красную Армию. После Гражданской закончил школу (экстерном) и Академию имени Фрунзе. А в первый день Отечественной он, уже полковник, вступил в бой с немцами на границе с Бессарабией. Защищал Севастополь, вылетел оттуда лишь последним самолетом. Потом была оборона Сталинграда, операция по взятию Паулюса.
Когда 6-я немецкая армия капитулировала, отца перебросили на Северо-Кавказский фронт, тоже начальником штаба армии. Как-то к нему пришел начальник особого отдела генерал-майор Белкин и командирским тоном заявил: “Напиши на меня представление о награждении орденом Ленина”. По уставу представлять к награде гэбиста мог только Военсовет фронта, которому непосредственно Белкин и подчинялся, но отец, конечно, мог исхитриться, включить его в свои списки или похлопотать, замолвить словечко. Но он был очень принципиальным человеком и ответил, чтобы Белкин обращался по инстанции, добавив: “Кстати, я совершенно не знаю, как выглядит ваша работа на фронте”. Белкин разозлился и пообещал: “Ну, ты меня еще попомнишь!”
В конце того же 1943 года Ласкина вызвали в Москву: его назначали на очень высокую должность — начштаба Украинского фронта. Сталин должен был подписать приказ через два-три дня, а пока ему сказали в Министерстве обороны: “Поезжайте в санаторий “Архангельское” и отдохните”. Из этого санатория в ночь на 20 декабря генерала и вывезли на Лубянку.
Допрашивал сам начальник Смерша Абакумов, требовал рассказать о преступлениях перед Родиной. Сказал, что Ласкина хотели арестовать еще в 1938 году вместе с “врагом народа” Федько (1-й замнаркома обороны, расстрелян в 1939 г. — Авт.), и пожалел: “Зря мы этого не сделали”. А потом добавил фразу, смысл которой генерал-лейтенант Ласкин понял лишь много лет спустя: “Ты еще и наших обижаешь, теперь узнаешь, кто мы!”
Суда над Иваном Ласкиным не было, в лагерь его не отправляли: все 9,5 года мотали по тюрьмам.
— А мы даже не знали, что отец жив. Жили с клеймом семьи “врага народа”. Старшую сестру — отличницу — в 9-м классе исключили из школы. Из квартиры нас выгнали, и мы остались без угла. Спасибо, на первое время приютили в Грузии мамины родственники. Когда она наконец устроилась на Тбилисскую обувную фабрику, дали крошечную комнатку. Мама работала в цехе, целый день с двумя раскаленными утюгами в руках готовила текстильные заготовки. Сестра, которая была талантливой пианисткой и рисовальщицей, с горем пополам устроилась секретаршей на копеечное жалованье. Она умерла совсем молодой: дочери “врага народа” отказались делать операцию. Мама пережила ее ненадолго...
Отец тяжело воспринял их потерю. Меня-то он знал мало: видел только младенцем, а вернулся, когда мне было уже 13. После реабилитации в 1953 году и до пенсии преподавал в военной академии. Материалы о нем хранятся в музеях Волгограда и Белоруссии, где он прожил свои последние 20 лет. Его портрет есть в книге “Великая победа на Волге” под редакцией Рокоссовского. А рукопись папиных воспоминаний “Размышления о прожитом и пережитом” так и осталась неопубликованной...
