Есть лица, над которыми не властны годы и беды. Существуют глаза, которые не тускнеют от времени. Лидия Николаевна Смирнова, народная артистка СССР — как раз тот самый случай.
То ли мужчины раньше сходили с ума смелее и бесповоротнее? То ли женщины рождались более роковыми? Иначе почему никто из нынешних звезд не может похвастаться такими страстями? Каждый свой день рождения, 13 февраля, юная красавица Смирнова получала корзину белой сирени от самого Исаака Дунаевского. Сирень — зимой, зима — в сирени! От блистательного поклонника у нее кружилась голова. Но и он получил отказ. Мэтр был так задет, что вычеркнул свою любовь из сердца.
Лидия Николаевна недавно перенесла тяжелую операцию на колене. И у нее не было настроения отмечать 88-летие. Но потенциальные гости просто ставили ее перед фактом — приедем поздравлять и все. “Мне это надо?” — возмущается Смирнова. Однако в ее возмущении — изрядная доля женского кокетства. Любовь, поклонение и восхищение “надо” каждому артисту. Поэтому она не без удовольствия проводит для меня экскурсию по квартире.
— Я четыре месяца не была дома, лежала в больнице, видите — разгром полный (порядок — идеальный. — Авт.). Вот корабль, который мне подарил Хо Ши Мин. А эта объемная картина из сандалового дерева — подарок Мао Цзэдуна. Я была в Китае много раз, и, знаете, в материальном плане они живут лучше нас. По крайней мере значительно лучше, чем живет народная артистка Советского Союза Смирнова.
— Кто-нибудь поддерживает вас в трудные моменты?
— А у меня никого нет. Только племянница Марина, дочь моей двоюродной сестры Людмилы, которая недавно ушла из жизни. Марина живет с мужем Володей, у них двое детей — Антон и Даша. Всю жизнь я им покровительствовала.
— Сейчас они помогают?
— Конечно. Правда, они слишком замотаны. Володя работает на двух работах, чтоб прокормить семью. Марина воспитывает детей. Я получаю пенсию, которой мне не хватает. Вот эта штука стоит 6 или 8 тысяч рублей (Л.Н. показывает на ортопедический ходунок. — Авт.). Мне подарила ее Наина Иосифовна Ельцина. Она проявила исключительное внимание, навещала меня в больнице. Наина Иосифовна поддерживает многих артистов.
— Вы совсем не помните своих родителей?
— Мою маму звали Татьяной. Я раньше и не знала... Не интересовалась никогда, как звали мою мать. И слова “мама” тоже не знала. Она нянчила моего девятимесячного братика, он вывернулся, ударился головой о каменный пол, прокричал несколько часов и умер у нее на руках. А она сошла с ума. Отец приехал с фронта, чтоб похоронить ребенка и устроить жену в сумасшедший дом. А меня, 4-летнюю, некуда было деть. Отец бросил клич среди родственников, откликнулись только его брат Петр и его жена, тетя Маруся.
Первое время я еще звала их папой и мамой. Потом у них появились свои дети. Когда я пошла в школу, они посадили меня за стол и сказали: “Мы тебе не папа и не мама. Зови нас тетя Маруся и дядя Петя”. Первое время я осекалась на слоге “ма...”, потом привыкла. Но с того самого дня я стала сиротой.
— Но вас воспитывали все-таки как родную или...
— Тетя Маруся была очень строгая, сильно меня лупила. Я росла трудным ребенком. Но я ей все равно благодарна, в результате ее воспитания я умею делать все. Всю жизнь сама готовила, убирала, стирала. Правда, сейчас я уже не могу обойтись без посторонней помощи.
— Что же случилось с ногой?
— Она начала деформироваться из-за поврежденного в юности колена. Много лет назад я получила травму на съемках казахской картины “Возвращение сына”. Я играла там главную роль. Моя героиня должна была в танце забежать по ступенькам в дом. И вот я вбегаю на крыльцо, доски проваливаются, и я падаю коленкой на чугунную рельсу. Боль адская, искры из глаз! У нас есть неписаный закон: пока режиссер не сказал “Стоп мотор!”, останавливаться нельзя. Я продолжала танцевать, но как только прозвучало “Стоп мотор”, потеряла сознание. Оказалось, что коленка совершенно раздроблена. Вызвали “скорую”, наложили гипс. С тех пор у меня постоянно болела нога, ее лечили, я терпела. Все делала вид, чтоб никто не знал... Еще когда мы праздновали в Доме кино мои 85 лет, я танцевала с Зельдиным и с Хмельницким.
— Я читала, что вы даже кульбит делали на сцене.
— Да, в ДК МАИ, но с тех пор уже порядочно времени прошло. Тогда мне было лет 70 всего. Я всегда очень быстро ходила, носила высокий каблук. Вы знаете, что я придаю очень большое значение женской походке? Это важная черта, о которой женщины совершенно забыли. Большинство ходит некрасиво.
— Вас кто-то учил красивой походке?
— Нет, просто я прошла хорошую школу: мои учителя — Александр Яковлевич Таиров, Камерный театр, Алиса Коонен. Там все имело значение — и пластика, и движение...
...Ой, я боюсь вас! У меня манера говорить все, что я чувствую. Меня захлестывают воспоминания, но не все можно выносить на бумагу. Я думаю: ну почему я согласилась встретиться с вами? Я ведь поклялась журналистов на порог не пускать. Один журнал со своим неосторожным интервью мне даже пришлось выкупать — в Доме кино два киоска скупила и потом сжигала на даче. Я так виновата перед некоторыми людьми... Язык мой — враг мой, он у меня слишком длинный. Клара Лучко ужасно меня ругала за болтливость: “Ты не имеешь права называть фамилии. Про себя пиши что хочешь, а про других — молчи”. Вот Клара — человек закрытый, никого не пускает в душу. Я завидую ее характеру.
— Да, но при чем здесь Таиров?
— Я хотела рассказать, что у меня был роман один, очень коварный. И как-то раз я показала своему возлюбленному, как я ходила раньше. И получила от него пощечину... И вы знаете, я была довольна!
— Вы написали очень откровенную книжку “Моя любовь”. Многих ею шокировали. Но там нет злобы, стремления обидеть.
— Махмуда (Эсамбаева. — Авт.) я все же раскритиковала. И Сергея Михалкова обругала достаточно сильно. Он опубликовал разгромную статью о комедиях, в том числе о комедии “Дача”, которую снимал талантливейший Константин Воинов. Группа из 78 человек была буквально растоптана его критикой. А ведь его мнение как первого секретаря Союза писателей имело огромное значение. Мы когда-то дружили с ним, я знала его еще со времен эвакуации, куда он приехал с фронта к своей семье. Помню, ему нечего было надеть. А я везла с собой, как ценность, пальто своего первого мужа Сергея Добрушина, который погиб на фронте. И дала его Михалкову поносить... После той статьи я позвонила и спросила: “Сережа, ты видел мою последнюю роль в картине “Дача”?” Он сказал: “Нет”. — “А как же ты писал?” Он ответил: “Ты же понимаешь, что мне дали задание, я писал по заказу”. Я страшно разозлилась! Однажды приехала на репетицию в Театр киноактера и увидела, как из своего подъезда вышел Михалков (он живет по соседству). Он собирался сесть в машину, я на него набросилась со своим возмущением. Он зашептал: “Тише! Шофер слышит!” Тогда мы окончательно рассорились...
Мой учитель Таиров повторял одну мудрую фразу: актер должен быть здоров! Но у кого что болит, тот о том и говорит. Поэтому продолжу рассказ про коленку. Начиная с прошлого года я испытывала невыносимую боль. Пришло время, когда я совсем не смогла ходить. Пришло время, когда отнялись ноги.
Лидия Николаевна выдерживает долгую паузу. У нее на глазах блестят слезы.
— Мне говорила Ванга, когда я была у нее, что я буду долго жить. И много плакать. И умру слепая. Я вынуждена верить Ванге, потому что другие ее предсказания сбывались. И не только в отношении меня. Я действительно долго живу...
— Не могу поверить, что это говорит такой человек, как вы!
— Об этом не будем, а то я уйду в сторону. Нашелся потрясающий врач — Федор Григорьевич Щербит. Он сказал: “Если бы вы согласились на операцию по замене колена искусственным суставом!” Операция очень сложная, а мне 88. Вроде по медицинским данным я в состоянии ее выдержать. В противном случае остаток жизни пришлось бы провести в коляске. И я дала свое согласие. Но операция стоит 3500 долларов. Наше государство народной артистке Советского Союза помочь не может. Поэтому коллеги написали прошение в Союз кинематографистов, и Михалков дал гарантийное письмо на половину суммы. Вторую половину взял на себя благотворительный фонд. Я очень признательна этим людям. Но ведь я снимаюсь 62 года, фильмы мои идут по телевидению.
— 62 года удержаться в нашем кинематографе — это, наверное, рекорд!
— Потому что для меня кино всегда было главным. Честно скажу, я до сих пор чувствую любовь зрителя. Конечно, раньше она выражалась сильнее. Когда я спускалась вниз, у подъезда всегда стояло несколько человек — поклонники, которые ждали меня, ходили на все премьеры. Помню, даже дрались между собой. Сейчас зритель стал прохладнее. Хотя последняя моя работа в картине “Наследницы” пользовалась большим успехом. Там снимались Акулова, Скобцева, Вертинская, Гузеева, Глаголева. Моя героиня пьет, курит, матом ругается, мальчиков совращает, в карты играет.
— Вам свойственны хоть какие-то из ее пороков?
— Нет. Выпивала я всегда скромненько. В роли курила три раза, в жизни — никогда. Каждый раз задыхалась куревом перед камерой, потому что нужно было курить по-настоящему, а я не умела. У нас были конфликты с Роланом Быковым, еще с кем-то из режиссеров из-за того, что я закашливалась и приходилось делать лишний дубль.
По-моему, в “Наследницах” роль получилась. Вообще, когда я играла такие гротесковые роли, как “Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен”, “Женитьба Бальзаминова”, — все говорили, что я открылась в новом качестве. Произошло это благодаря Константину Наумовичу Воинову. Начнем с того, что я его просто любила. А во-вторых, он был очень талантлив. Он открыл во мне характерную актрису, продлил мой творческий диапазон.
— Вы не жалеете, что так и не ушли от мужа — известного оператора Владимира Рапопорта, полжизни разрываясь между двумя мужчинами?
— Я испугалась. У меня было две причины. Первая — болезнь Рапопорта, у него был рак, и я об этом знала. Я действительно любила другого, и в какой-то момент мы с ним решили, что нам надо соединиться. Мы снимали комнату, и он пришел туда с двумя чемоданами. Из глаз прямо на чемоданы капали слезы. А я пришла без ничего и сказала, что не могу. И оказалась предательницей, потому что у него была хорошая семья, жена, дочка, которая его безумно любила. Он был так наивен, что предложил: “Все мы хорошие люди, давайте жить все вместе”. Я помню, как он на полном серьезе это говорил. Вопрос решался очень мучительно. Рапопорт стоял вот здесь, бледный, как простыня, когда он приехал за мной. Я не смогла уйти. Хотя и не любила мужа, говорила ему: “Рапопорт, я тебя не люблю, понимаешь?” Но я была хорошей женой, ухаживала за ним. Он знал, что я его не люблю, но ничего не мог с собой сделать. Он шел на все. Многие его упрекали, особенно друзья, мужики. Говорили, мол, гнать ее надо...
— Он боготворил вас, наверное.
— Когда бы я ни открыла глаза — он смотрит на меня. Он клеил альбомы с моими фотографиями, их у меня десятки. Видите, как любовно все сделано? Впрочем, я опять соскочила с темы... Нынешняя жизнь мне кажется странной.
— Вы чувствуете себя одинокой?
— Умерли мои друзья. Подруги все ушли из жизни. Я стала более одинокой. Я сейчас дружу с людьми гораздо моложе себя, с 70- или 75-летними.
— Многое в своем прошлом вы бы хотели изменить?
— Наверное, нет. Хотя были у меня и ошибки с романами. Один пожилой человек сказал как-то: “Знаете, Лидия Николаевна, почему про вас говорят, что вы б...?” Я изумилась: “Никогда не слыхала о себе такого. Но все же — почему?” — “Потому что, когда вы разговариваете с мужчиной, вы стоите на полшага ближе”. С тех пор я всякий раз делала шаг назад, увидев мужчину. На самом деле у меня никогда не было романов, подходящих к тому слову. Всегда ломались жизни, начинались невероятные страдания. Ведь все это были романы в подполье. А что за любовь в подполье?
— Правда, что Исаак Дунаевский предлагал вам руку и сердце? И почему вы отвергли такого мэтра?
— Ну, это произошло, когда я была такая юная. У меня был красивый муж, талантливый, образованный, на 10 лет старше меня... Все дело в том, что я не могла иметь детей из-за единственного аборта. Если б у меня были дети, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Чувство материнства обогащает женщину, делает ее полноценным человеком. Я его не испытала. Хотя много раз играла, и мне казалось, что я понимаю его. Но, наверное, это ошибочно...
Почему мы все время отвлекаемся? Самое важное — что после тяжелейшей операции я снова на ногах. Врач сказал, что это моя большая заслуга. Что я слишком смелая в свои 88 лет. Ведь можно сказать 88, а можно — без двух лет 90.
— Вы производите впечатление невероятно жизнелюбивого, мощного человека.
— Такое было. Но меня сильно травмировали последние события. Кроме роли в картине “Наследницы”, ничего особо радостного не произошло. А я ведь привыкла много работать — каждый день спектакли, концерты, съемки. Три созыва была депутатом Моссовета. Столько всего добывала для больниц, школ, добра много сделала. И сейчас мне немножко страшновато от одиночества.
— Вам надо держаться. И вы — молодец. Сами же сказали, что уже ходите.
В глазах Лидии Николаевны сверкают искры — не то слезы, не то звезды.
— Я даже без этой штуки могу ходить, но я полгода уже не выходила на улицу. Мне нужно спуститься — 38 ступенек. Сама я не могу их пройти. Кто-то должен меня вести. Если бы у меня была дочь или сын, какой-нибудь близкий человек, а то рядом совсем чужая девочка. Я так радуюсь ее добру, она улыбчивая, непосредственная. Но у меня нет столько денег, чтоб платить ей. Хорошо, что директор нашего Театра киноактера Олег Михайлович Бутахин сказал: “Вы для нас — икона”. И обещал по возможности помогать мне оплачивать сиделку. Она уходит в семь часов вечера — слышите тишину, которая сейчас? Вот такая стоит тишина. Я не включаю ни радио, ни телевизор, не могу переносить никаких звуков. Я сижу и думаю: скорее бы ночь, скорее бы заснуть.
— А книги?
— Я не могу читать. Я — это не я сейчас. Почему я согласилась с вами разговаривать? Не сделайте мне больно. Пожалуйста.
