“Ну вы, блин, даете!” — хохотали коллеги по работе, любуясь весь прошлый год нашими упругими животиками.
Говорят, что только гриппом люди болеют одновременно. А беременеют женщины все-таки поодиночке.
Опровергаем: наглая ложь. Корреспондентки “МК” решили стать мамами дружной компанией.
И совсем не по заданию редакции.
Красный халат. Зеленый халат. Коричневая жилетка, натянутая на громадный 42-недельный живот.
Эти три женщины были легендами нашего отделения жутких патологий. Они никак не могли разродиться. И поэтому с раннего утра до позднего вечера вышагивали по коридору. По слухам, чем больше кругов намотаешь, тем раньше отправишься в родовую. Но в каждом правиле есть свои исключения. Неунывающая троица, наверное, покрыла уже расстояние от Америки до Ирака.
На дворе стоял конец декабря. На нашем же этаже, за стеклянной дверью, где арендовала помещение частная клиника, делали праздничный педикюр две платные роженицы — к ним специально прислали после родов мастера.
А у нас была очередь в туалет. И в душевой нещадно дуло из окна. И на столе кисла бумажная елка “сделай сам”.
Ах, как мы завидовали счастливицам, приезжавшим в роддом на “скорой” и с песнями, то есть со схватками. Это только кажется, что стать мамочкой 31 декабря очень романтично. Таких героинь обычно показывают по телевизору в программе “Время”, в последнем сюжете. На самом деле родить в главную полночь года — кара небесная. Кожей чувствуешь, как ненавидят тебя акушерки. Согласно трудовому законодательству они слушают рев чужих младенцев, а не дуэт Пугачевой с Галкиным.
И все-таки недаром говорят, что в Новый год надо верить в чудеса.
…Люба прибыла в Москву в середине августа. На обследование, с Дальнего Востока. Перед поездкой выкрасила волосы перекисью в ультражелтый цвет. Тогда у нее шел четвертый месяц беременности. Теперь она была на восьмом. Цыплячьи, давно немытые пряди резали глаз на фоне чернющих корней. Но Любе было все равно.
“Плод умер на 26-й неделе. Сердце не бьется. Если хочешь жить — немедленно на чистку”, — грозили доктора. Умные люди. Гораздо умнее ее, закончившей восьмилетку на дому — врожденный порок сердца не позволил девушке посещать обычную школу.
— Мне ничего нельзя. Пить, спортом заниматься, плакать, смеяться… Даже сексом заниматься нельзя, чтобы не умереть во время оргазма. Зачем жить? — философствует Люба.
Ее парень ушел, когда узнал про диагноз и про ребенка. Но Люба так хотела этого малыша! Она дралась с медиками и боялась спать ночами, чтобы во сне не увезли на аборт. Она до последнего не верила, что детеныш погиб. Часами разглядывала в зеркало плоский живот. На 31-й неделе очередное УЗИ показало, что ребенок снова начал расти.
Доктора развели руками и привели к ней студентов на экскурсию.
На 37-й неделе Любу прокесарили. Новорожденную девочку, полуторакилограммовую, но живую, тут же забрали в Филатовку. “Говорят, что для меня было бы лучше, если бы я от дитяти избавилась. Сама больная — и она такая же. Но откуда им знать, что для меня лучше?” — поджимает бескровные губы Люба, собираясь в больницу, к дочери.
“Главное не родить, а доносить. А у вас поздний токсикоз и отеки, и лишнего веса 23 килограмма, потому что слишком много кушаете”, — ехидничала районный гинеколог, выписывая направление на госпитализацию. Она очень опасалась, что я отмучаюсь преждевременно.
— И не надейся. У нас здесь все перенашивают. Становись на четвереньки и читай любовные романы. Говорят, эти занятия стимулируют схватки, — зевнула одна из соседок по палате.
Только бы не в Новый год родить, только бы не испортить малышу день рождения. Ведь ему тогда не два подарка будут дарить, а один — таково всеобщее мнение, до истерики. Как будто бы это — сколько коробок с конфетами в будущем положат под елку — и есть для нас сейчас самое главное.
Всем нашим дружным отделением вышагиваем по длинному коридору. Вслед за двумя зелено-красными халатами и коричневой жилеткой носимся по лестницам с четвертого этажа на первый, хотим отделаться побыстрее.
“Муттер, муттер”, — опровергала я между схватками миф о том, что рожающие бабы кричат только на родном языке. “Ну ты и малохольная!” — веселился медперсонал.
И все-таки мы успели. Моя собственная дочь — рыжая и курносая “первоапрельская шутка” — появилась на белый свет декабрьской “лошадкой”, а не январской “козой”.
“Шампанское хочешь? — подмигнул белобрысый ординатор, мотавшийся с “утками” между молодыми мамочками.
— А что, разве какой-то праздник?
— Так е-мое — ты ж родила…
За три дня до родов я принесла домой восьмикилограммовый арбуз. За день — поплавала в Москве-реке. А за несколько часов — сидела за любимым компьютером и писала очередной текст. Раньше я думала, что истории о беременных, лазающих по деревьям на девятом месяце, — сказки. Оказалось, нет — это про меня.
Впрочем, вначале все было ужасно. Первые четыре месяца утро начиналось для меня с унитаза. Потом был унитаз в редакции, унитаз в городской Думе, унитаз в мэрии, унитаз на избирательном участке, где голосовал Лужков. Я ненавидела унитазы. И все чаще задавалась вопросом: “Почему люди не откладывают икру?”
Кстати, об икре. Самым страшным испытанием в то время для меня стало интервью с председателем Госкомрыболовства Наздратенко: три часа он показывал мне на карте пути следования кильки, минтая, палтуса и пр. и угощал бутербродами с красной икрой. Он не знал, что от рыбы и ее производных меня тошнило больше всего. А еще, как назло, в тот период я выиграла редакционный приз на месяц бесплатных обедов в нашей столовой — приходилось радоваться за коллег, которым я каждый день отдавала свои халявные три блюда.
Коллеги взирали на меня, ежедневно приходящую на работу, с тихим ужасом. Редактор молодежного отдела, мать двоих детей Люся Волкова, пообещала уступить свой кабинет на случай внезапных родов. А главный редактор, заметив семимесячную беременность, оторопело спросил: “Чем это кончится?..”
Кончилось все, впрочем, удачно — я успела прийти домой с работы за пять минут до отхода вод. Воды отошли стремительно, ведром. Первое, что я почувствовала, — досада. Было очень обидно, что не успела дописать две статьи на первую полосу. В таких невеселых мыслях я и отправилась рожать в один из самых пафосных роддомов Москвы.
Полтора часа в пробках муж нервно курил одну за одной, а я впала в транс. Вероятно, это была защитная реакция организма. Поэтому я стала идеальной пациенткой для сотрудников роддома: их хамство я встречала с полнейшим пофигизмом.
— Ну куда ж ты встала-то, недотепа, ты своими водами мне сейчас все полы перепачкаешь! — вскинула руки акушерка. — Отойди с дороги, не мешайся тут.
Так меня встретили в приемном отделении. Напрасно я брала с собой зубную щетку и расческу — после долгих уговоров мне разрешили взять лишь мобильник. Сжимая его в руке, как самую большую драгоценность, я отправилась в предродовую палату, где своего часа уже ждали три таких же несчастных. Одна ходила взад-вперед и без конца говорила про бутылку пепси, которая лежит дома в холодильнике, — врачи строго-настрого запретили пить, пока не родит. Другая монотонно считала вслух секунды между схватками. А третью донимал звонками молодой муж. Он не перестал звонить даже тогда, когда она в отчаянии послала его на три буквы. Потом всех дам по очереди куда-то увезли. А я осталась в полной темноте и полном одиночестве.
Подруги пугали, что в наших роддомах рожениц бросают на произвол судьбы: никто не подойдет, не подержит за руку, не скажет ласкового слова... “Какой ужас!” — думала я тогда. “Какое счастье!” — истина открылась мне лишь в предродовом отделении. Видеть не хотелось никого. Хотелось только, чтобы никто не трогал и не срывал одеяло. Но с последним было сложнее.
— Это казенное, с другой кровати! Зачем взяла — положи на место! — раздела меня какая-то медсестра.
— Как себя чувствуешь? — без интереса спросила вторая.
— Подыхаю!
— Ну и грубиянка, — вильнув задом, третья удалилась в темноту.
— Ты еще не знаешь, что такое схватки! — злорадно проинформировала четвертая. — У тебя сейчас только цветочки.
Но она не угадала. Когда через несколько минут я как сомнамбула вышла в коридор попросить что-нибудь обезболивающее, выяснилось, что я рожу с минуты на минуту. Поэтому вопреки ожиданиям я разрешилась за несколько часов до редакционной планерки.
Утром позвонил начальник.
— Ну как, родила? Вот молодец, поздравляю. Тут говорят, что-то ты залежалась — пора выходить.
Вот и пришлось выйти — первую заметку я написала через три дня после родов. Так что родить без отрыва от производства можно — теперь это я знаю точно.
Йога, медитация, детский шопинг, изучение журналов для беременных... И еще походы на аквааэробику. Все девять месяцев жизнь моя била ключом.
Я не хотела потом рассуждать, как одна мамина знакомая: “Порвалась, ребенка выдавливать пришлось — но такова тяжелая женская доля!”
Я была за естественные роды. Библию переводили неправильно: не в муках должна Ева рожать детей, а в трудах и по возможности безболезненно.
Продвинутых школ для беременных в Москве сейчас хватает, только выбирай. Ходят туда натуры творческие и, скажем так, финансово необремененные. Четырнадцать занятий стоит в среднем 200 долларов. Бывает и дороже: 25 “зеленых” за одно посещение. Зато попадаешь к единомышленникам: беременные дизайнеры, беременные пиарщицы, беременные коллеги-журналистки из модных изданий. Те, кто привык быть “the best”. “У меня уже четвертый ребенок, — делилась опытом одна мамочка, поправляя стильную оправу очков. — А со своим третьим, трехмесячным, я сплавлялась по реке на байдарках восемнадцать лет назад”. Этой тетеньке было хорошо за сорок. Выглядела она, дай бог, на двадцать пять.
В поисках самых лучших курсов я обошла примерно мест десять. Именно тогда и познакомилась с моим “ангелом-хранителем”, личным психологом в родах. Найди человека, с которым будет комфортно рожать, посоветовала подруга. “Только мужа не бери. Это обязательно должна быть женщина спокойная и все испытавшая!”
С психологом Аней мы оказались на одной волне. Молодая, а уже двоих родила. И еще дала путевку в жизнь доброму десятку “крестников”. Начиная с седьмого месяца, Анюта от меня буквально не отходила. Взяла на себя все переговоры с медиками в роддоме — предварительно мы объездили целую кучу престижных и не очень клиник. Учила правильному дыханию, про которое я сама в трудную минуту наверняка забыла бы. Учила нелегкому искусству общения с собственным телом: например, как садиться на шпагат, это мне помогло не порваться во время потуг.
То, что мои роды начались, первой тоже поняла Аня. “Вдох носом, озвученный выдох ртом”, — концентрировалась я, лениво заползая в ванну с маслами жасмина и гвоздики (очень помогают при схватках).
Напоследок мы устроили маленькое пиршество с тортиком и красным вином. В больнице сразу же отправились в родовую — мой малыш должен был вот-вот появиться на свет.
“Все хорошо, ты умница! Соберись с силами!” — склонилась надо мной Анюта, успевшая накинуть белый халат. “Какое счастье, что рядом близкий и все понимающий человек”, — пронеслось в голове, и я переключилась на ребенка. “Кто у нас?” — “Девочка и такая большая!”
Меня на два часа вывезли в пустой и полутемный коридор. За стенкой безнадежно разрывалась моя Катюшка. “Вам надо отдохнуть друг от друга”, — объяснили врачи. Иезуитская заботливость! Психолог Аня без устали курсировала между мной и дочкой, успокаивая нас обоих.
В больнице я провела всего три дня. И очень сожалела о том, что не решилась на домашние роды: в казенных стенах было скучно, душно и голодно.
А сейчас мы с четырехмесячной Катей осваиваем азы беби-йоги, плаваем в бассейне в фитнес-центре и учимся рисовать.
Когда я пришла в аптеку и попросила тест на беременность, ко мне обернулась вся очередь. А какая-то бабуля в синих кудельках и белых брючках, улыбнувшись, сказала: “Мои поздравления!”
Ничего удивительного: во Франции процент “залетов” очень низок — уж если ты забеременела, значит, действительно хотела этого. Тест показал две полосы. И я сразу же позвонила врачу, чтобы сообщить “такую сногсшибательную новость”. Но врач проявил мало энтузиазма. И только при встрече, прослушав на УЗИ, как бьется сердце будущего ребенка, удовлетворенно потер руки: “Очччччень хорошо”.
Во Франции гинекологи в девяти случаев из десяти имеют приставку “акушер” и являются добрым ангелом-хранителем вашей беременности. К ним пары обращаются еще до зачатия, чтобы свести риск возникновения каких-нибудь патологий у будущего ребенка до минимума. Мой доктор работает в частной клинике, так что еще за год до предполагаемой беременности я знала, что здесь же, в этой клинике, буду рожать и что он приедет на роды, даже если они случатся в три часа ночи. В этом преимущество частной медицины.
Стоит это, конечно, недешево, но в капиталистическом мире существует понятие “страховка”, которая покрывает даже передюраль (безболезненные роды). Сюда также включены все анализы, тесты и УЗИ, которые необходимо сделать даме в положении. Вот на эти анализы да УЗИ я и ходила на протяжении всей беременности. Чаще всего с будущим папой. Здесь никого не шокируют очереди из мужчин в гинекологические кабинеты, потому как на встречу с нерожденным пока ребенком ходит обычно вся семья — мамы-папы и даже уже имеющиеся дети.
Никого не удивляют и полные семейные сборы на курсах подготовки к родам: большинство дам приходят с мужьями и бойфрендами. Несколько месяцев подряд мы — беременные мамы и папы — являлись под строгие очи старшей акушерки клиники, отчитывались о своем самочувствии, а потом ложились на коврики и занимались йогой, учились дышать — чтобы родить, нужно научиться четырем видам дыхания — и медитировали.
“Я чувствую легкость во всем теле и радость от того, что внутри меня спит мой ребенок, — говорила нам акушерка, недовольно поглядывая на недоумевающих новичков-пап. — Папы, повторяю: представьте, что ваш ребенок спит внутри вас”.
Хочу сказать этим курсам большое спасибо от начинающей мамаши, потому что когда у вас “неожиданно” рождается ребенок — а где вы видели, чтобы он рождался точно в установленную дату? — только старающийся держать себя в руках папа может помочь роженице в предродовой палате, где она лежит, вся утыканная датчиками, и судорожно пытается вспомнить, какое дыхание нужно использовать сейчас (прерывистое, животом или полное).
Папа отслеживает на мониторе надвигающуюся схватку, и не то чтобы подсказывает, а показывает, как нужно дышать, потому как нерасторопные мамаши во время схваток имеют обыкновение разом все забывать. В моем случае мониторинг закончился сообщением акушерки, что дети обычно рождаются спящими: схватки действуют на них как качание колыбели. И вообще, пора идти рожать в другой зал — вот и доктору уже позвонили, он ужинал в ресторане, но с минуты на минуту должен приехать.
Через два часа в родовой рядом со мной сопело красное новорожденное существо с розовой бирочкой на запястье и с картонкой, разукрашенной зайцами: “Меня зовут Александра. Я родилась 30 числа, мой вес 3270 граммов. Я еще очень хрупкая, только мои папа и мама могут меня ласкать. И только после того, как вымоют руки!”
Я лежала на родовом столе и, как одна из героинь “Ивана Васильевича”, названивала всем по мобильному: “Вава, сейчас такую новость расскажу!” А ночью, попав к себе в палату, поняла, что страшно хочу есть. Медсестры и сиделки пошли подогревать мне ужин. Строго-настрого предупредив, что если я хочу в душ, то должна немедленно “нажать вот на этот звонок, мы сами вымоем вам голову”.
Наутро повалили бесконечные посетители. Приходили посыльные с цветами от друзей и родных. Приходили врачи — посмотреть молодую мать и новорожденную. Приходили сиделки — спросить: “Чего изволите?” Приходили медсестры — заполнить температурные графики. Приходили педиатры — проверить ребенка. Приходили люди с “волшебными чемоданчиками для новорожденных” с кремами-памперсами от разных брэндов в качестве рекламы. Приходили друзья. В моей одноместной палате, больше похожей на небольшой номер отеля, должно было скопиться такое количество микробов, что, наверное, хватило бы убить лошадь. Однако подобное паломничество для французских родильных отделений — самое что ни на есть нормальное явление.
Со следующего дня я решила не только оставлять на ночь Александру, но и мыть ее: это можно было делать в палате (где был не только душ, телевизор и маленькое бюро, чтобы писать письма и открытки, но и пеленальный столик с раковиной-ванной для малыша со всеми необходимыми шампунями-мылами-подгузниками). А можно — в общей туалетной комнате под руководством детской сестры. В этой “общей” всегда толпились папы. Папы не меньше мам хотели мыть и пеленать своих новорожденных красных сморщенных орущих чад, которым они умиленно повторяли: “Что такое, мое сокровище (моя куколка, мой орешек, моя лягушка)?”
Через пять дней я вышла из клиники. У меня начиналась новая жизнь, о которой я имела очень слабое представление. Доктор перед уходом протянул мне направление на восстановительную гимнастику и массаж. И сказал, чтобы через месяц я была у него. С ребенком и мужем. Все-таки это наш ангел-хранитель. Гинеколог с приставкой “акушер”.
