Вышел в свет однотомник Леонида Губанова, “кирпич” в фиолетовом переплете в “Поэтической библиотеке” издательства “Время”, изданный по Федеральной программе российского книгоиздания. В нем 700 страниц, нервных, ознобных, изумительных стихов. “Мы дети игральной кости с ресницами вещего персика...” — так охарактеризовал поэт свое поколение, что было дико и экзотично в стране, где официальная поэзия была “родом из Октября”. Стихи Леонида Губанова перечитал через много лет после их написания Сергей МНАЦАКАНЯН.
Леонид Губанов был трагической фигурой советской поэзии 60—70-х годов ХХ века. Когда еще школьником он оказался в литобъединении Центрального дома пионеров, окружающие увидели в нем незаурядные, почти гениальные перспективы. А он и был гением — правда, в итоге неосуществленным в полной мере, мучеником психушек, преследования спецслужб, мучеником глухоты и непонимания окружающих. Даже те из его знаменитых когда-то коллег — известных поэтов того времени, кто мог бы ему помочь, не сделали этого. Не смогли да и не захотели... Уж слишком не вписывался образ Леонида Губанова — Ленечки, как многие его называли, в писательский истеблишмент тех времен. При жизни он сумел напечатать в своей стране только несколько строчек. Ему оставалось последнее и единственное прибежище русского поэта — безысходный роман с алкоголем... После его смерти, наступившей, как он и предсказывал, в 37 лет — роковой возраст гениев и бунтарей! — его стихи также не вышли к широкому читателю. Но все же появилось несколько промежуточных изданий — первая его книга в составе коллективного сборника тринадцати рано умерших поэтов, подготовленного автором этих строк в 1989 году, и книжечка стихов “Ангел на снегу” в середине 90-х. Сам Губанов чувствовал связь времен, в его стихах живут имена Цветаевой и Пастернака, Мандельштама, Есенина — святые имена русской поэзии. В этом году исполнится двадцать лет со дня смерти поэта. “Я — колокол озябшего пространства...” — писал он о себе. Он и был колоколом — озябшим, таинственным, многоголосым...
