В этой службе работают в основном женщины. Им запрещено появляться на службе с замысловатыми прическами и с выразительным макияжем. Им никогда не придет в голову надеть яркие украшения и смешные заколки. Они ходят на работу в одинаковой форменной одежде — синих брюках и куртке с яркой полосой на спине.
Работа специалистов Центра экстренной психологической службы МЧС России обычно остается за кадром, но совершенно необходима во время трагедии. Ведь эти люди укрощают самую темную субстанцию — человеческое горе.
Интересно, что горе — сугубо человеческий феномен. Ни у каких существ в природе не принято хоронить своих собратьев, да еще переживая и оплакивая утрату.
Видимо, чтобы не бояться горя и иметь над ним силу, люди разложили его на составные части. Считается, что у него есть четыре фазы. Первая фаза — шоковая — длится около 9 дней. Первая реакция на известие: “Не может быть!” Вторая фаза — страдание — длится около 40 дней. Это период отчаяния. Человек чувствует пустоту, одиночество и брошенность.
Третья — адаптация, то есть приспособление к случившемуся, — длится до года. И четвертая — завершающая стадия — может тянуться до трех лет. В это время острое чувство утраты притупляется, жизнь постепенно входит в свою колею. Считается, что горе перестает иметь власть над человеком, когда в нем просыпается интерес к жизни. Но возможно это только в одном случае: если не загонять свои чувства внутрь, а разрешить себе прожить горе. Плакать, хоронить человека, говорить о нем, грустить и мучиться от его отсутствия. Вот тогда есть надежда, что привыкнешь жить без любимого.
Психологам МЧС чаще всего приходится работать с людьми в шоковом состоянии. Они никогда не ждут своих пациентов в кабинетах. Как и спасатели, они спешат туда, где может понадобиться их помощь, быстрая и эффективная.
Август 2003 года. Камчатка. Сюда бортом МЧС прилетела группа психологов, чтобы поддержать родных погибших в катастрофе вертолета. Той самой вертушки, в которой летел губернатор Сахалина Игорь Фархутдинов со своей командой.
— Мы работали с родственниками погибших на опознании в моргах Петропавловска и Южно-Сахалинска, — рассказывает старшая группы Ирина Лапатко, — встречали их на улице перед опознанием. Люди подходили беспомощные, в шоковом состоянии, в ступоре стояли перед моргом, не слыша наших вопросов. Казалось, никакая сила не заставит их перешагнуть этот порог. Важно было помочь им войти в эту дверь. Мы старались, чтобы человек разрешил своему телу хоть как-то реагировать на горе. Хорошо, если он плачет — это нормальная реакция на ненормальную ситуацию. Хуже, если у него все переживания внутри, тогда это может кончиться серьезными последствиями.
Психологи стояли рядышком и в самую страшную минуту — на опознании в морге.
— Жены работников администрации вели себя очень достойно, — отмечает психолог. — Зная, что вокруг люди, они старались держать себя в руках даже у стола на опознании.
Кто-то брал психолога за руку — так легче сделать жуткое открытие, кто-то отчаянно отталкивал, кто-то безучастно вглядывался в то, что осталось от любимого человека. Но большинство потерянно молчали. Для психологов это был знак: если люди не могут оттаять публично, надо работать индивидуально.
Поэтому после моргов психологи всю ночь ездили по семьям. Находили ту ниточку, за которую может схватиться оглушенный потерей человек. Если остались дети — уговаривали помнить о них. Жен часто переключали на незавершенные дела погибших мужей. Несчастные женщины, понимая, что есть дела, которые без них никто не закончит, находили тем самым хоть какой-то смысл в жизни, хоть какую-то душевную опору. Кто-то отказывался верить в постигшее его несчастье. Иногда помогала логика. В одном доме пришлось писать прощальное письмо погибшему, чтобы внутренне отпустить от себя близкого человека. Дома люди плакали, рассказывали о своей жизни до катастрофы вертолета, просили побыть еще…
Работая с семьями на Камчатке, психологи столкнулись с необходимостью говорить о смерти с двумя детьми, причем один мальчик еще не знал о гибели отца. Что делать, нужно ли малыша посвящать в грустные переживания семьи?
— Обязательно нужно, — уверена Ирина Лапатко, — так считают психологи всего мира. Если не сделать этого, то когда ребенок вырастет и узнает о потере, в его душе навсегда поселится чувство вины. Он не признается взрослым, но его будет мучить мысль: “Папа умер, потому что я что-то сделал не так”. Поэтому все дело в том, чтобы потихоньку, на его языке, рассказать ребенку о случившемся. Нужно ему объяснить, что это — “жизнь”, это “бывает”. И обязательно сразу дать понять малышу: его вины в этом нет.
Для этого с малышами играют в куклы, вспоминают сказки, где герой умирает. Иногда даже лепят из пластилина памятник погибшему отцу. Специалисты говорят также, что, как и взрослым, детям обязательно надо предоставить возможность побыть грустным и поплакать, “прожить горе”.
— Мировая практика говорит о том, что детей с трех лет надо обязательно брать на похороны родителя, — убеждена первый замдиректора Центра экстренной психологической службы Милана Коханова. — Мы не советуем ребенка изолировать, ведь он вернется в семью и не поймет, что произошло, будет сильно мучиться.
И тогда может произойти история, подобная этой.
У восьмилетнего мальчика погиб отец-милиционер, которого застрелил преступник во время задержания. На семейном совете второкласснику решили не говорить правды и объяснили, что папа “уехал в командировку”. Чтобы сохранить тайну, мальчика увезли на два месяца к бабушке в другой город. Когда он вернулся домой, взрослые продолжали настаивать: папа уехал. Однажды мальчуган остался дома один и по телевизору увидел сюжет, как папа задерживал бандита, а тот выстрелил, и папа упал на землю...
Когда мама пришла домой, сын не вышел ее встречать в коридор, как обычно. Он сидел на диване и смотрел сквозь обои. Ни на какие вопросы ребенок не отвечал и разговаривать отказывался. Испуганная мать бросилась по врачам, но никто не мог понять, что случилось со школьником, почему он не хочет общаться с миром.
На приеме у психолога мальчик безучастно сел на предложенный стульчик. На вопросы не реагировал, но согласился по просьбе психолога нарисовать карандашами всю семью. На листке из всей многочисленной семьи был изображен лишь папа — в форме...
После нескольких встреч с психологом ребенок начал разговаривать и потом рассказал о том, что его так испугало.
Помимо работы на чрезвычайных ситуациях психологи работают со спасателями, учат их самодиагностике, самопомощи и даже искусству медитации. Важно присматриваться к себе и, если не получается помочь себе самостоятельно, бежать к психологам.
Один спасатель, вернувшись из командировки, пожаловался:
— Заснуть никак не получается. Закрою глаза и вижу: развалины дома, а в клубах дыма и среди искореженных плит маленький плюшевый мишка валяется.
Это навязчивость — самая распространенная проблема у спасателей. Тут может помочь только специалист. Впрочем, самый большой стресс для спасателей — даже не кровавые ужасы и масштабы бедствия, а общение с людьми, потерявшими близких.
— Вот рыдает рядом женщина, и спасатели не знают, чем ей помочь, — рассказывает Милана Коханова, — мы учим их в первую очередь обращать внимание на тех, кто тихонечко сидит в сторонке, от них можно ждать самого страшного, а тех, кто мечется и плачет, надо отвести подальше от ямы, от работающей техники. С ними проще — выход эмоциям есть, и он обязательно закончится.
Психологи говорят, что профессиональный стресс спасатели зарабатывают не только насмотревшись на ужасы и окровавленные тела, но и... в ожидании командировки.
— Спасатели, которые двое суток дежурят и никуда не едут, часто тоже подвергаются стрессу, — говорит Милана Коханова, — не отпускает скопившееся напряжение, физическое и психическое. В этом случае нужен какой-то ритуал окончания дежурства, чтобы организм человека успокоился и дал себе установку: до пятницы я совершенно спокоен. За границей зачастую работает такой механизм: спасатели говорят друг другу мол, мне с тобой было хорошо эти двое суток, и благодарят за дежурство. У нас это совершенно не прижилось, но и без ритуала нельзя. Дома надо отдыхать! Но сказать, что мы придумали, не могу — это наш секрет с отрядом.
С помощью психологов все будущие спасатели теперь знакомятся с национальными особенностями оказания помощи.
— У мусульман, например, принято хоронить мертвых в день гибели, — объясняет Милана Коханова, — поэтому не нужно удивляться, что они ходят за спасателями и клянчат, чтобы те раскопали всех и прямо сейчас. А в Турции после землетрясения наши откопали тело женщины. Когда родные увидели, что ребята выносят его с завалов, закатили дикий скандал и потребовали, чтобы “неверные” не дотрагивались до тела.
Бывает, что насмотрится спасатель ужасов, ночью заснуть не может, и доктор предлагает ему полтаблеточки фенозепама. Вроде бы нечего страшного, лекарство знакомое, а из этого средства тяжелый выход утром: человек спит на ходу, чувствует себя разбитым, реакции замедленны. Так что спасателям рекомендуется поддерживать силы препаратами на основе растительных выдержек.
Иногда после сложных командировок спасателям нужна особая помощь.
Один из ребят вернулся после месячной командировки в Чечню и домой пойти не смог. Слонялся по отряду, а в семью как-то и не собирался.
— Странно, — вздыхал этот боец, — здесь огни на улицах, все улыбаются, вечером в театр ходят. Я боюсь идти домой, я здесь чувствую себя чужим.
Психологи общались с ним — ничего не помогало. И придумали. В деталях проиграли его возвращение домой. Как войдет, как обнимет жену, как сына на руки возьмет... Эта пара до сих пор вместе.
Спецкурс о самоубийцах попросили провести своих психологов сами спасатели. Ведь непонятно, как разговаривать с человеком, который стоит на кромке балкона и обещает прыгнуть вниз, как только к нему кто-то приблизится. Обучение начинается с групповой дискуссии на тему: готов ли я жить, сознавая, что не смог предотвратить гибель человека? Некоторые уверены, что с таким грузом не смогут жить, кто-то считает, что если человек не принял руку помощи, то и расстраиваться незачем...
— Разговаривая с потенциальным самоубийцей, — учила меня Милана Коханова, — спасатель в первую очередь должен показать человеку, что он ему не враг, и затем “вытащить” на свет божий ресурс, который прочно удержал бы его на земле. Что это будет — маленькие дети, пожилые родители, любимая девушка или бездомные собаки, — зависит от конкретной ситуации.
Психологи считают, что при выезде на угрозу суицида спасателям в первую очередь надо определить, насколько велика вероятность, что человек выполнит свое обещание. По статистике, большая часть самоубийств подростков — демонстративные, а вот пенсионеры чаще всего идут до конца. Но самое главное: если человек не сразу спрыгнул с балкона, выпил таблетки или влез в петлю — значит, есть червь сомнения и есть вероятность его отговорить.
У 15-летнего подростка не ладились отношения с родителями. Родители позвонили оперативному дежурному отряда поздно вечером.
— Мы поругались, сейчас сын заперся в ванной, — плакала мама в трубку, — говорит, что перережет вены. И пообещал, что если мы попытаемся выломать дверь, сделает это еще быстрее.
Психолог немедленно выехала на место, а пока попросила родителей занимать парня разговорами, чтобы у него не было времени отвлечься и выполнить свои страшные обещания.
Стоя под дверью, женщина долго разговаривала с подростком и через три часа парень, целый и невредимый, распахнул дверь. Иногда сама попытка суицида становится... отправной точкой к жизни.
Психологи рассказали мне о женщине, которая после одного из недавних терактов потеряла единственного сына. Спасатели застали ее, когда она собралась выброситься из окна многоэтажки.
— Сын был для меня всем, — призналась она и решительно добавила: — Ничего не говорите. Всего несколько часов отделяют меня от него. Мы всегда будем вместе!
Спасатели смогли разговорить несчастную. Выяснилось, что она верующий человек. И тогда переломной стала фраза о том, что ей должно быть известно, что Бог не признает самоубийц и на том свете она никогда не окажется вместе с сыном, а здесь, напротив, она могла бы многое сделать во имя его памяти. Женщина осталась жить.
Я спросила психологов, не бывает ли такого, что спасатель приходит на прием и говорит, что никуда больше не поедет, потому что работать не может — страшно.
— У нас все по-другому, — улыбаются психологи, — каждый рвется в бой. Живет, к примеру, человек рядом с отрядом. Пошел он вечером выносить мусор, видит: за забором какая-то возня, заглянул к своим и... улетел на чрезвычайную ситуацию. И вообще — спасатели не любят жаловаться на свои проблемы. А вот жены их иногда звонят: помогите! Муж вернулся из командировки странный, хоть разводись. Дома ничего не делает, на любую фразу реагирует как ненормальный. Мы женам объясняем, что за время командировки он привык к угрозе жизни, вот поэтому и реагирует на каждый шорох. А что по хозяйству не помогает — это временно. Просто у него сейчас система ценностей другая, самое дорогое для него — это жизнь, и ему непонятно, как можно ссориться из-за того, что он мусор не вынес...
Катастрофа вертолета на Камчатке не стала последней этим летом. Спустя несколько дней в Баренцевом море на дно ушла атомная подлодка “К-159”. Затонувшая субмарина утянула под воду не только моряков, но и все надежды, мир и спокойствие в душах их родных и близких. Баренцево море упирается и не отдает свои жертвы, и поэтому близких утонувших моряков впереди ожидает самое страшное испытание — неизвестностью. Человек, который не видел свою кровиночку мертвой, будет надеяться до последнего, как в Кармадоне.
— Наша психика так устроена, что где-то через год после похорон она немного стабилизируется, — объясняет Милана Коханова. — Лодку, в которой рассчитывают найти тела погибших, поднимут на поверхность не раньше, чем через несколько месяцев. Получается, родным нужно запастись мужеством, чтобы прожить год до обнаружения тела и потом еще не сойти с ума за год после похорон. Запаса прочности может не хватить. Причем я бы обратила внимание в первую очередь на мужчин. Им будет сложнее дождаться подъема подлодки. Ведь они хорошо переносят тяжелые, но кратковременные нагрузки. Женщины более выносливы. Кроме того, женщина может с десятью подружками обсудить свои чувства, поплакать. А у мужчины срабатывает социальный запрет на проявление слабости. Мужчины не плачут — они словно хоронят себя заживо...
