Он — законченный эгоист. Самовлюбленный тип, в глазах которого огонь зеленого цвета — цвета долларов. Отец из него никудышный. Не будет спасать сына от армии, если того прижмут. Пальцем даже не пошевельнет. Женщин меняет, как... ну вы знаете. И не стесняется этого. Расстался с другом, с которым вместе начинал и с которым прошел все беды и победы, и, похоже, не сильно этим фактом опечален. У него есть сумасшедшая популярность. Но нет миллиона. И, похоже, именно этот факт его печалит.
Может показаться, что он состоит исключительно из пороков... Но это не так. Впрочем, судите сами.
— Дмитрий, ей-богу, с Людмилой Гурченко проще сделать интервью, нежели с вами.
— Я думаю, с Людмилой Марковной сейчас проще сговориться. На тот момент, когда у Людмилы Марковны была “Карнавальная ночь”, с ней было так же сложно встретиться. На сегодняшний день у меня — “Карнавальная ночь”.
— А если завтра весь этот “карнавал” вокруг вас закончится, переживете?
— С таким же достоинством, как это пережила Людмила Марковна? Все эти 20 лет забвения и неработы в кино, с таким чувством собственного достоинства? Нет. Если завтра все закончится, я могу впасть в отчаяние или депрессию.
— Я уже вижу эту картину: Нагиев в приемной у дешевого психолога
— Абсолютно. Отчаяние и забвение.
— Еще неизвестно, как ваша судьба сложится, мало ли, вы завтра действительно не в фаворе окажетесь, а СМИ на вас обиду держат: мол, крутым был, не общался...
— Пока в фаворе, можешь гнуть пальцы. А как только интерес пропадет, я буду за вами бегать, но вы тогда сами никогда не снизойдете, чтобы написать о том, что когда-то был такой... певец Муромов. Количество интервью не зависит от количества напечатанного обо мне. Пресса дает в печать мою прямую речь, выдуманную от первого до последнего слова. Я собрал большую пресс-конференцию в Прибалтике. Конструктивного диалога все равно не получилось. Более того, на следующий день я прочитал в газетах заметки следующего содержания, дескать, “спасибо великому, снизошел до нас, плебеев”. Такая дрянь.
— “Снизошел великий”, говорите. Может быть, они правы. Мне знакомая журналистка сказала, что вы деньги просите за фотосессию...
— Ерунда. Если фотоссесия для журнала, то о каких деньгах идет речь? Она может идти в том случае, если нужно облачаться в костюмы каких-то фирм...
— И что, много берете за облачение?
— Мы же в России живем. Пока предлагают работать за бирюльку, в лучшем случае за рубашку, в которой сфотографировался. Я нешибко богатый человек, но, мне кажется, работать за рубашку...
— Да ладно, небогатый... Скромничаете.
— Я тут в вашей же газете прочитал, что моя зарплата составляет 10 тысяч долларов в месяц. Цифра взята абсолютно с потолка.
— Да? А я был уверен, что вы уже вплотную подошли к тому самому миллиону, который и является для вас конечным результатом.
— Нет, еще не заработал, но очень хочу. Приведу пример и постараюсь не называть имен. Скажем так, есть у нас один достаточно известный певец... Он в тот момент выступал без Монтсеррат Кабалье. Следующая картина: коридор, сей артист кричит на бедного администратора, который ему подал не то кофе: “Что ты мне, свинья, подаешь, у меня 8 миллионов в швейцарском банке...” Даже если у меня будет 9 миллионов, я надеюсь, Господь даст мне мудрости себя так не вести. Честно скажу, это только кажется, что я очень много зарабатываю. На самом деле я зарабатываю меньше, чем заслуживаю. Я же артист последней волны... Я не захватил первую волну, в которую вошли певцы, артисты, включая “Городок”. А первое — всегда интереснее второго. Нужно быть первым, поскольку это — самые большие дивиденды в восприятии публики и дивиденды в гонорарах.
— Сейчас никто и не помнит, что поет Ирина Салтыкова, но все знают, что такая есть.
— Все знают Валерия Чкалова, пролетевшего под мостом. Но каскадера, который делал это восемь раз во время съемок фильма “Валерий Чкалов”, не знает никто. Надо быть первым во всем. Мне не удалось. В силу возраста. Поэтому я стараюсь трепыхаться, находясь во второй волне, но это все уже немножко не то.
— У нас по ленте новостей проходила информация, что театр, в котором идут ваши спектакли, хотели взорвать...
— Шло второе отделение спектакля “КЫСЯ”, когда в кассу ДК Горького позвонила неизвестная телефонная террористка. Она заявила, что в 21.30 зал будет взорван. Все были в ужасе...
— И только вы сохраняли спокойствие и хладнокровие!
— Зачем же! Я был в таком же ужасе, в коем пребывал весь театр, и драпал как мог. Когда мы с труппой (ты бы видел эту картину — такая дружно-перепуганная компания) вбежали в гримерку и увидели, что там на окнах решетки... Скажем так, нам это не добавило оптимизма. Слава богу, что все это случилось во время антракта, паники среди публики удалось избежать. Но люди были эвакуированы из помещения столь быстро, что им не успели сообщить, что спектакль продолжится после проведения поиска взрывного устройства. К сожалению, большинство тут же разошлось. Нам же пришлось сидеть в гримерках до полуночи. Бомбу так, кстати, и не нашли.
— Писали, что скорее всего террористка — психически неуравновешенная поклонница Дмитрия Нагиева...
— Говорят. Хотя это всего лишь догадки. Ведь никого так и не нашли.
— Наверное, неразделенная любовь свела ее с ума, и она...
— Кстати, я всегда перед спектаклями провожу часть девушек на спектакль. Для этого администраторы во всех городах приносят мне порядка 20—25 контрамарок. Но я просто не могу чисто физически провести всех девочек.
— Вы как-то красиво сказали: “Работаю честно, настолько хорошо, насколько Господь наградил меня талантом. Если что-то не так, судите меня строго”. Очень схожее выражение выдал на-гора Сташевский, когда расставался с Айзеншписом: “Как дальше буду без Айзеншиса? Бог дал голос — не пропаду!” И в том и в другом случае много самоуверенности и тщеславия...
— Тщеславие, я думаю, у всех есть. Как бы люди, будь то депутат или артист, ни прикрывались: “Я хочу сделать что-то для людей, я хочу себя проявить”, первым все равно идет тщеславие. На втором месте — желание заработать. В моем случае — это уместно. Мне тоже надо заработать, чтобы мне не было стыдно перед моими детьми, что я им ничего не дал, кроме рассказов о том, как я в молодости садился на шпагат.
— Хочу заметить, что вы, будучи в образе женщины, чертовски привлекательны...
— Спасибо. Это, в принципе, мой бич с младых ногтей. Я, еще будучи подростком, ехал в троллейбусе, и мне молодой парень говорит: “Девушка, передай на билетик”. Я поворачиваюсь и обиженно: “Какая я вам девушка!” Ну, наверное, был похож на девушку... До старости ты смазлив, а после определенного возраста — сморщен.
— Это как?
— Если в старости я буду выглядеть, как Аль Пачино или Роберт Де Ниро.
— Кстати, о Де Ниро. В одном из своих первых интервью на вопрос журналиста: “Какие требования вы предъявляли режиссеру?” — вы ответили: “Ну что вы! Какие я могу выдвигать требования. Я же не Роберт Де Ниро!” Я так понимаю, сегодня вы уже Де Ниро!
— Чуть-чуть. Еще самую малость... Только вот это чуть-чуть меня никак не найдет. Я думаю, если бы мне посчастливилось сняться в фильмах... В таких знаковых фильмах: к примеру, для Де Ниро это был “Таксист”, для Аль Пачино — “Крестный отец”, для Ди Каприо — “Титаник”.
— Неплохой актер Лео Ди Каприо, несмотря на то, что вы продолжаете настаивать, что “это именно вы должны были тонуть в “Титанике”, а не этот смазливый юноша...
— Очень хороший актер, чего лукавить. Все равно ему посчастливилось. Это не было случайностью. У меня такого “посчастливилось” в жизни еще не было. У меня было “Чистилище”, картина, после которой на меня обрушился шквал главных ролей: я ходил по протоптанной дорожке от туалета к дивану между пачками сценариев и выбирал.
— И сами себя в этот момент безумно любили...
— Любил, гордился и даже завидовал стране, что она наконец обрела такого большого артиста с творческой фамилией НАГИЕВ. Но потом, как помните, пришел кризис, и все пошло прахом. Обвал. И мы отсасывали по полной программе: ни программ, ни кино, ни спектаклей, ни ролей. Ничего! И только сейчас немножко стало легче.
— Вы все время называете Питер периферией. И почему-то не спешите переезжать в Москву?
— Мечтаю работать в Петербурге, а продавать товар в Москву. Но это мечта. Поскольку много работы связано с Москвой, то приходится по полмесяца проводить — то там, то здесь.
— Я на днях по НТВ видел передачу, в которой рассказывали про Анатолия Собчака. Показали его предвыборные выступления, ведущим коих был г-н Нагиев. А потом показали помощника Собчака, г-на Путина, который беседовал с ведущим предвыборных выступлений г-ном Нагиевым. Вы работали в его штабе: а) ради больших денег; б) вы искренне верили в то, что Собчак — единственный верный кандидат; в) вы уже тогда знали, кем станет ВВП.
— С последнего варианта я бы и начал вопрос. Это моя беда и личная трагедия. Это ошибка, которую я не могу себе простить до сих пор. Поскольку я возглавлял молодежный штаб перевыборной кампании Собчака, а потом и Ельцина, то, естественно, я колесил по городам и весям. Делал это на автобусе “пазик”, впереди сидел Анатолий Александрович, а сзади я и Владимир Владимирович. Но в тот момент я не знал, что ВВП — это мой будущий хозяин. Особо мы с ним не братались. Он односложно отвечал на вопросы: да-да, нет-нет. Мы пили кофе за кулисами... Но взоры-то были все равно обращены туда — в сторону Анатолия Александровича. Как бы знать, где упадешь, соломку бы подстелил. На сегодняшний день из Администрации Президента на каких-то тусовках мне передают приветы. Но сказать, что я вхож и что мы старые друзья, не могу... Надо было подумать об этом заранее... (Дмитрий тихо смеется.) Тогда я был абсолютно искренен, мне очень импонировали Собчак и его команда, включая Путина. Денег за это не платили — тогда с этим была беда. Для меня, диджея радиостанции “Модерн”, которая к тому моменту уже давно погибла, это была большая честь — работать с Собчаком.
— Вы, наверное, когда работали на “Модерне”, часто пересекались с Сергеем Шнуровым — лидером группы “Ленинград”?
— Да, работали... Он пришел на последнем годе существования “Модерна”, и мы год работали вместе. Но, поскольку он был пиар-менеджер, мы редко пересекались. Он был сам по себе...
— Гена Бачинский и Сергей Стиллавин — тоже с вами работали тогда?
— Да — все вместе.
— А теперь они все здесь — в Москве.
— Это тоже беда нашего периферийного городишки.
— Вы раньше часто повторяли, что это нечестно, что “Городок” — на центральных каналах, а “Модерн” — нет.
— Мне и сейчас это не нравится.
— Да, но сейчас вы заговорили по-другому. Как-то по ТВ, нахваливая в сотый раз периферийный Питер, вы сказали, что именно он рождает лучшее: Кинчев, еще кто-то и теперь, видите ли, “Городок”. Значит, прошла обида, признали за “Городком” право на жизнь на центральных каналах. Или это просто лицемерие?
— Стыдно носить рваные джинсы, когда ты бедный и комплексуешь по этому поводу. Когда у тебя есть возможность купить то, что ты хочешь, но при этом ты ходишь в старых джинсах, ты не комплексуешь. Сейчас, немножко (я не говорю много) поднявшись и заработав какой-то минимальный статус, я могу себе позволить говорить хорошо о талантливых людях... без зависти. На сегодняшний день канал СТС стал четвертым по позициям в стране, и “Модерн” там более чем уместен.
— Мне не понравилось ваше выражение: “Я ненавижу актеров, которые сидят в кабаках и пьют с народом, строя из себя свойских парней...” Не любите их, но зачем же ненавидеть?
— Помните: “Будь ты проклят, ты всех нас продал. И те, кто пули вражеской не побоится...” Когда я вижу пьяного артиста в кабаке, сидящего с лысыми денежными уродами или, наоборот, с неденежными... Когда я это говорил, я имел в виду тех артистов, которые после спектакля стирают границы между сценой и жизнью. Они позволяют подумать, что можно подойти и похлопать по плечу Жванецкого или после возлияний пригласить группу “ВИА Гра” в сауну для их сексуальных утех.
— В какие-то моменты и Жванецкому, наверное, приходится иметь дело с подобными людьми...
— И мне приходится... Я также сижу в бане, но с надеждой в душе, что посиделка закончится какой-то работой для меня.
— Скажите, когда вы цитируете г-на с именем Клаус-Мария Брандауэр и акцентируете на этом цитировании внимание, вы: а) действительно знакомы с творчеством данного субъекта б) хотите выпендриться.
— Знаком постольку-поскольку. На его месте мог быть любой. Я с такой же легкостью мог произносить не менее красивую фразу другого умного человека. Тем не менее я знаю, кто такой г-н Брандауэр. Это не мой кумир, это просто понравившаяся фраза. Я вам скажу, что надо быть поистине талантливым человеком, чтобы только выучить такую непростую фразу, какими выражался Брандауэр. Мне только за это следует отдать должное, простой гопник ее не произнесет.
— То есть запросто поддержите светскую беседу?
— Я могу поддерживать любую беседу на любую тему. Могу общаться с кем угодно, вплоть до хамов. Они в своем роде тоже специалисты, только своего жанра. Я же работаю на телевидении, а там мне приходится поддерживать смешные разговоры, вести умные беседы. Могу вести похороны и свадьбы. Но это не значит, что я — эрудит.
— Вы сейчас сказали про похороны, и я сразу вспомнил Кушанашвили, который тоже этим промышляет. Как-то на одной из передач цикла “Большая стирка” собралась главная мужская троица нашего ТВ: вы, Малахов и Отар, где вы очень красиво друг дружку расхваливали...
— Я и сейчас был на “Стирке”, где выбирали “Лучшего мужчину года”...
— Победили?
B>— Путин. Я на втором месте...
— И снова ваш старый знакомый Путин... Задам вопрос и надеюсь не схлопотать по лицу. Вы — голубой?
— Могу ответить. Боюсь вас обидеть, но вы даже не представляете, точнее, вы будете поражены, узнав, сколько людей нетрадиционной сексуальной ориентации сегодня работает на телевидении. В моем случае (слухи о том, что я голубой) это связано со стиранием границ: я в юбке с приклеенными ресницами на экране... Раз ты в юбке, значит, ты — пидорас. А еще я десять лет в колготках...
— У вас на экране такие красивые ноги, вы их бреете?
— Не брею (Дмитрий поднимает штанину, а там такая волосатая нога...). Открою вам секрет: существуют плотные колготки, через которые не просвечивают волосы. У меня, как вы уже заметили, довольно волосатые ноги, хотя сам я не волосат. А по поводу нетрадиционной ориентации — как вам сказать... Мы с Сергеем Анатольевичем Ростом долгое время работали в паре. Это уже вызывает сомнения. Второе, я переиграл огромное количество женских ролей. Тоже отпечаток. Слащавая внешность — и это тоже. И кстати, если вы мне назовете хотя бы одного не “голубого” телеведущего, я вам поставлю бутылку. Так что это целый комплекс таких вот “еще”, тянущийся за мной шлейфом... Хотя если вы раскроете журнал “20 выдающихся событий 2003 года”, вы поймете, что из более-менее молодой телевизионной поросли я один с обычной сексуальной ориентацией. Если бы я позволял в свой адрес маленькие вольности, я, возможно, давно бы уже работал на одном из центральных каналов.
— Вы только что сказали: “Мы долгое время работали с Ростом...” Работали? Я не ослышался?
— Мы расстались.
— Окончательно?
— Да.
— У вас совесть-то есть?
— Да, к сожалению. У меня обостренное чувство совести.
— Еще и ранимый человек?
— Да.
— И наверное, и предательство не терпите?
— У меня очень узкий круг друзей, он не может предать, именно из-за того, что я этого боюсь.
— Вы не замечали за собой, особенно в связи с последними взрывами в Москве, негативного отношения к людям, скажем так, кавказской национальности...
— Я думаю, что оно, мое отношение, правильное. Для меня правильное. Я очень понимаю причину войны в Ираке. Правильно ее понимаю. Я понимаю Буша...
Это быдло — а зачастую это именно быдло: в шлепках и в халатах, — которые позволяют себе сидеть на детских площадках на корточках, лузгать семечки и громко говорить по-своему... И дети это слышат! Это неправильно. Мы, русские, настолько не уважаем себя, просто диву даешься. Как можно так себя не уважать? Мы теряем уважение, допуская такие вещи.
— Вы хоть перечитываете свои интервью? Вначале вы говорите, что “сегодня все решают деньги, а не талант”, далее наезжаете: “раз ты такой талантливый, чего сидишь и жалуешься, что такой бедный”. Я могу ошибаться, но логики в сказанном мало.
— Даже не знаю, как и выкрутиться. Мне кажется, найти деньги — это тоже талант. На сегодняшний день мало быть просто талантливым. Мне хватает мудрости осознавать, что если кто-то добился большего, чем я, значит, он просто лучше. В чем-то он лучше. И я могу долго рассуждать о том, что он же “голубой”, он же подставляет свой зад под кого-то, и от этого у него такие деньги. Но все это злопыхательство. Он просто лучше: талантливее, умнее. На сегодняшний день, если ты хочешь достичь высоких высот, ты обязан иметь рейтинг. Пускай это будет не вложение в тебя, пускай это будет высокий гонорар... хотя бы. Чтобы ты имел люфт для выбора того барахла, которое тебе предлагают. На сегодняшний день я имею возможность отказываться от работы в ужасающих сериалах. Хотя, может быть, я говорю так, потому что меня не очень туда и зовут. Я, наверное, просто себя успокаиваю...
— Действительно. Какая разница между “Кротом” или “Бандитским Петербургом”, той же “Каменской” и “Ментами”? Все одни и те же питерские бригады и актеры?
— Я же уже согласился, что просто таким образом себя успокаиваю. Мне все же кажется, что я разборчив и не мельтешусь при выборе картин.
— Вы такие бицепсы накачали для девушек или для собственного успокоения?
— Как бы и что бы я ни говорил, первое желание — нравиться. Конечно, для того, чтобы нравиться девушкам.
— Наверное, еще и с утра любите к зеркалу подойти-сказать: “Какой же я сегодня привлекательный...”
— Это очень узкий круг допущенных...
— Вы не поняли. Я сейчас не о девушках, которые вам это говорят, проснувшись с вами в одной постели. Представьте, что вы проделываете это (любование перед зеркалом) в одиночестве...
— Уже забавно.
— И тем не менее. Представьте: случилось так, что вы спали в одиночестве... Мне, к примеру, достаточно в субботу посмотреть в двадцать шестой раз картину “Покровские ворота”, чтобы всю следующую неделю чувствовать себя Костиком...
— К своему стыду, никогда не смотрел “Покровских ворот”. И есть фильмы, которые не хочу смотреть. Так что же мною движет?.. Наверное, внутреннее убеждение — не стареть. Ведь еще ничего не сделано, а уже скоро к старости надо привыкать. Видимо, этот страх помогает.
— Вы хороший отец?
— Разве можно быть хорошим отцом, когда видишь ребенка один раз в неделю? Потрепал по волосам, похлопал по плечу: “Ну как дела, сынок?” — и, не дождавшись ответа, уехал.
— Через 20 лет вам это аукнется...
— Я это понимаю. Но я также понимаю, что все, что я сейчас делаю, — это для него. Чтобы в будущем позволить ему если не Гарвард, то более-менее хорошее образование. Я пытаюсь воспитать в нем человека, который честен в своих отношениях... Мне очень важно его общение. По мере возможности я стараюсь давать это общение. Если еду в Москву на спектакли, то обязательно стараюсь взять с собой сына. И, проведя вместе два дня, я заполняю вакуум, который я же и образую. Сын об этой поездке вспоминает чаще, чем о каких-либо подарках. Мое редкое появление — всегда праздник. Может быть, я когда-нибудь и исправлюсь...
— Сколько вам было, когда вы потеряли девственность?
— Я считаю, что потерял девственность довольно поздно. Это был своего рода подарок на мое семнадцатилетие.
— Она была старше?
— Нет, я был старше... Что? Хотите узнать, как это было? Это было замечательно!
— Вы меня простите, но мне кажется, что вы чересчур перебарщиваете со своей гиперсексуальностью на экране...
— Вы же прекрасно понимаете, что это закон бизнеса. Неважно, что я делаю, — важно, что я существую. Может быть, это “перебарщивание” дает вам тему для вопроса. В вашей же, кстати, газете я прочитал: “Нагиев: оголяющий торс по поводу и без”. Если я этого не буду делать, такого заголовка в вашей газете не будет.
— Я так понял, ваше нежелание давать интервью связано с недоверием по отношению к прессе. Неужели все так плохо?
— Не далее как вчера я открыл газету — и там моя прямая речь про Валерия Яковлевича Комиссарова: “Я не знаю, почему Валера так решил...”
— Я читал. Там написали, что Комиссаров уволил вас (из “Окон”) за кражу денег...
— Это ложь и полный бред. Я не называю Комиссарова Валерой — я называю его Валерий Яковлевич. По поводу воровства денег дословно было написано: “Нагиев тырил деньги из шкафа”. Только дебил может это написать. Деньги выдавались в бухгалтерии, копейка в копейку. Какой шкаф, для чего это пишут?..
— Нужно заполонять газетное пространство актуальными героями, как вы и Данилко.
— Я очень этому радуюсь, но... делать это надо изящней. Я, кстати, очень боюсь прочитать интервью с Данилко. Артисту очень легко жить интересной жизнью, оставаясь в маске. Я боюсь разочароваться. Вдруг без маски он не так интересен?
— У вас остались не самые наилучшие воспоминая об армии. Вы сына спасать от армии не собираетесь?
— Даже пальцем не шевельну, чтобы это сделать. Если у него ума не хватит туда не попасть, значит... Значит, он туда попадет. Если у человека не хватило таланта и ума воспользоваться тем, что я ему дал, — значит, давай служи. Я служил — не развалился, и ты, сынок, послужишь.
— То есть, если Родина призовет, пойдете на войну...
— Я себе часто задавал вопрос: когда она лежит на крышке рояля, а он держится за нее руками, что делать? И при всей любви к ней — дал бы я ей крышку или начал бы ее отпихивать ногами и говорить: не забирайся сюда? И я также задаю себе вопрос: а если фашисты зашли в город, кем бы я был — полицаем или партизаном?
— Могли бы пыток и не выдержать...
— Мог бы и не выдержать.
