“Погоди, дедулюшка, вот выпадут у тебя зубы — я тебе жевать не буду” — в начале 60-х эта крылатая кинофраза облетела всю страну. Детсадовец Вова Семенов проснулся звездой. Белобрысые кудряшки и потрепанная лямка на штанах Нахаленка — казалось, будущее гениального маленького актера уже предопределено. Мальчонка был нарасхват — за десять школьных лет он снялся в десяти фильмах.
В начале февраля этого года бывший актер, бывший шофер, а в итоге безработный инвалид Владимир Иванович Семенов умер в Центральной больнице Раменского.
Лето 2003-го. Ободранные зеленые стены старого девятиэтажного дома на окраине Раменского. Здесь живут только старенькие бабушки да потерявшие всяческий человеческий облик алкаши. Название улицы самое подходящее — Коммунистическая. Крохотная церквушка во дворе.
Последний, девятый этаж. Дверь в квартиру открывает взъерошенный инвалид. Левая половина тела у него почти не работает, он даже ходит с трудом, опираясь на железный костыль.
— Ну, здравствуйте, проходите…
Разговаривать с Владимиром Ивановичем трудно. Чувствуется, что гостям хозяин дома не особо рад — болезнь дает о себе знать. Он тщательно подбирает слова. Но мы понимаем его с трудом: у Семенова парализован центр речи. Четыре часа беседы — практически впустую.
— Вы здесь один живете? А где ваша семья?
— Ушли, бросили меня, — разговор уходит в сторону.
— А знаете, кто у нас сейчас страной управляет?
— Нет. Не помню.
Но как только заговорили о “Нахаленке”, Владимир Иванович оживился. Как будто бы это произошло лишь вчера: “В наш детский сад на Красной Пресне пришла съемочная группа. Меня на главную роль выбрали сразу”, — Семенов достает пыльный “дипломат” и с гордостью демонстрирует альбом со старенькими снимками, единственное свое богатство — не считая телевизора, который подарил недавно кто-то из почитателей.
Каждое фото в альбоме наклеено на отдельную пожелтевшую страницу. На снимках — счастливо улыбающийся мальчик.
“Этот ребенок у нас самый дисциплинированный, этот — всегда убирает за собой игрушки”, — подталкивали воспитатели к ассистенту режиссера своих любимчиков. Но тут вперед вылез маленький Вова Семенов, главный хулиган группы: “Они послушные, а в кино возьмете все равно меня!” — последняя фраза и решила его судьбу.
Обычно дети-киногерои снимутся в одном-двух фильмах и больше их никуда не приглашают. Но режиссеру “Нахаленка” Евгению Карелову Вова Семенов запал в душу — и он, как говорят, с удовольствием проталкивал своего протеже в другие картины.
За веселый нрав и беззаботность Вовочку полюбила вся киногруппа. “Я себя самого сыграл, ничего мне не пришлось придумывать!” Талантливый паренек рос, а вместе с ним росли и его роли. “Павлуха”, “Как я был самостоятельным”…
Но самым известным в его кинокарьере все равно остался “Нахаленок”.
Фильм закупили 78 стран мира, советские киношники свозили его на множество кинофестивалей. Агитка по рассказам Шолохова буквально очаровала западных продюсеров. Нет, не пафосной революционной темой — игрой маленького актера.
Вовой Семеновым гордились. Ему завидовали. Ему многое прощали. Там, где другие брали трудом и усидчивостью, Вове все доставалось даром. Говорят, он любил широко гульнуть, выпить, подебоширить. И еще — козырнуть при случае “Нахаленком”.
В 17 лет парень пошел учиться в ПТУ. Объясняет, что поступать во ВГИК просто не захотел. “Сам виноват, погорячился тогда, был бы сейчас знаменитым актером, деньги бы хорошие получал…”
Впрочем, существует и другая версия досрочного завершения его кинокарьеры. Режиссер “Нахаленка” внезапно умер от разрыва сердца, и некому стало помогать Володе. А он, чувствуя свою исключительность, сам прогибаться под “изменчивый мир” не пожелал.
К тридцати годам Владимир Семенов, по слухам, превратился в конченого пьяницу. Желающих налить “знаменитому Нахаленку” было хоть отбавляй. Пил все, что под руку попадет, в компании с дружками. А работал шофером при аэродроме.
Жена и маленькая дочка сперва терпеливо сносили все — и побои, и хулиганские выходки. Не выдержали — забрали вещи и ушли. Остальное он пропил. Жить к Семенову переехала старая теща. На проделки зятя она внимания не обращала.
В конце концов его разбил инсульт.
“Не навещают родные меня, потому что заболел, инсульт, три операции, трепанация черепа — никому теперь не нужен”, — словно нехотя признался Владимир Иванович.
Провожая нас до двери, он застенчиво произнес: “Вы бы мне хоть добавили полтинничек на... лекарства!” — и перекрестился.
Мы позвонили ему после Нового года. Но телефон молчал. Что совсем странно, потому что с трубкой Владимир Иванович обычно не расставался.
Три дня назад, так никуда и не дозвонившись, мы связались с собесом Раменского и прямо спросили: в какое лечебное учреждение отправлен гражданин Семенов В.И., сыгравший когда-то роль Нахаленка.
— Да умер он. Вот уже сорок дней было, — огорошили на том конце провода.
— Как умер?..
— А чего вы так за него переживаете? — сказали в трубку. — Нехорошо, конечно, говорить, но человек он был пустой. У нас инвалиды и серебряные медали получают, и работают до последнего — а он только славу свою и болезнь водкой заливал.
— Спасти Семенова было уже нельзя, я видел его во время врачебных обходов, — говорит Валерий Торчинов, заместитель главы администрации по вопросам здравоохранения. — У него начались необратимые нарушения в организме. Конечно, подорвал Владимир Иванович свое здоровье сильно — насколько я понимаю, 50 лет ему только следующим летом исполнилось бы, а выглядел он лет на десять старше. Может быть, для него было бы и лучше, если бы этой сверхпопулярности никогда не было…
До последнего дня Владимир Иванович Семенов не понимал, что умирает. Сознания он не терял и все рассказывал соседям по отделению про то, как играл Нахаленка. Единственное, что вообще было в его жизни. Даже перед самой кончиной он чувствовал себя настоящей звездой.
Странная все-таки штука — удача.
Говорят, что всем людям дается одинаковая ее мера. Иные цедят отмеренное, как глоток дорогого коньяка. По капле, годами.
Другие опрокидывают будто стакан водки — разом.
А потом всю жизнь мучаются от похмелья.
Хочется верить, что на подаренный нами летом полтинничек Владимир Иванович Семенов купил себе шоколадных конфет — еще с детства он любил их больше всего на свете. Даже больше водки. Увы, наливали ему гораздо чаще и охотнее.
