Ляйсан Утяшева, громко заявившая о себе уже несколько лет назад, начав красиво выигрывать и заставив поверить всех, что именно она, Ляйсан, пришла, чтобы сменить после Афин Алину Кабаеву и Ирину Чащину, очень рано научилась абсолютно все в жизни делать по максимуму. Например, немыслимо выгибать пальцы на руке — что позволило зоркому тренеру высмотреть крохотную девчушку в магазинной очереди. Или тренироваться до изнеможения. Или отчаянно плясать на вечеринках — “без танцев я вообще не представляю жизни”. Или, наконец, ломать ноги. Сразу две. На четырнадцать месяцев отлучения от выступлений. Летать — так летать, ломать — так ломать...
В марте Ляйсан вернулась на большой помост. Помудревшая, изголодавшаяся по выступлениям, с болтом в ноге, что гнусно скрипит по утрам, и с безумным желанием предъявить зрителю новую Ляйсан. Предъявить и обезоружить.
-Ляйсан, как ты умудрилась? Переломы обеих ног ниоткуда не берутся. И внезапно их не обнаруживают. Твои откуда?
— Когда была дисквалификация девочек, Алины Кабаевой и Иры Чащиной, мы с Зариной Гизиковой автоматически возглавили сборную команду России. Я тренировалась как безумная. И тренировалась, как теперь понимаю детскими мозгами... по 7—8 часов в зале! Представляете, какая нагрузка для ног, особенно для моих. У меня стопы хрупкие, подъем очень вытянутый. Вот стрессовый перелом и подкрался...
— Из названия многие делают вывод, что виной всему нервы...
— Да нет, конечно. Накапливается нагрузка. Допустим, надломилось что-то, я не почувствовала: “Ай, потянула!” Массажик сделала, и все прошло, боль утихомирилась. Так и у меня было. Как-то я почувствовала боль, а вроде и не особенно. Я делала прыжок-кольцо на колени — я его выучила, но не безупречно, и приземлялась постоянно не так. И вот тренировки по 7—8 часов, и в каждом виде у меня этот прыжок...
— А ты сама оставалась в зале на целый рабочий день или тренеры — звери?
— Да у меня просто не получалось. А надо было бороться за места с украинками Аней Бессоновой, Тамарой Ерофеевой, просто с волчицами в спорте... Я не давала себе ни минуты покоя, а травма накапливалась. Пришлось сняться с московских соревнований: нога уже откровенно болела. Многоборье провела, мягко скажем, ужасно. Стыд — страшный! Зрители пришли смотреть, как Россия будет выигрывать, а тут я — первый номер, а на площадке такое вытворяю!.. Вот тогда пришло и то, что еще страшнее травмы: недоверие. Многие говорили: “Утяшева боится ответственности, она боится быть лидером команды и симулирует травмы!” Ирина Александровна Винер ничего подобного даже в мыслях, наверное, не допускала, но и ничего понять не могла: то тренируется человек неплохо, то хромать как безумный начинает! И мы, помню, ночью поехали делать рентген.
— И рентген, по закону подлости, тоже ничего в тот момент не показал?
— Да, мне сказали, что на снимке явного перелома нет, но нужно делать томографию. Какое-то время я не тренировалась. Потом даже начала выигрывать. Но тут случилась Самара. И ее бетонный пол в зале. Я делаю прыжок — нога молниеносно и сильно опухает. Вновь рентген, все повторяется: никто ничего не видит. Начала сильно хромать, и опять злые языки заговорили: ну вот, нет чтобы работать, как положено... И Ирина Александровна уже хватается за голову: не может быть, чтобы простой ушиб так болел. Говорит: “Все, стоп, мне твоя нога надоела!” Сколько потом нервов было, сколько врачей... По всей Москве ездили — и никто ничего не может найти. А оказавшись в Германии, мы поехали в штутгартскую больницу, там сделали тщательную томографию с разных сторон и говорят: перелом 33 миллиметра на левой ноге и 10 — на правой!
— А правая нога откуда — из чувства солидарности?..
— Правая в начале года меня тоже тревожила, а потом перестала. И в клинике мне сказали, что правая вроде как сама срослась, но не так, как надо. Я ожидала всего, конечно, уже намаявшись с ногами по полной программе. Но вы представляете, что такое перелом ладьевидной кости? Она сама-то маленькая, а здесь — 33 миллиметра, практически вся кость. Эта косточка очень важна для гимнасток, потому что мы опираемся на нее, когда стоим на “полупальцах”. А она у меня была раздроблена!
— Что накатило — отчаяние или облегчение, что наконец докопались до причины?
— Абсолютная растерянность. Я же теряла жизнь вместе с этими сломанными костями. Самой жизни, как вы понимаете, ничего не угрожало. Но как дальше быть без гимнастики?! Все врачи единогласно сказали: без операции я не смогу больше работать. Прооперировали сразу две ноги, три дня я встать не могла. Раздробленную кость собрали по крупицам и зацепили болтом, вырезав боковую кость голени. После этого сделали гипс, и началось мое многомесячное хождение на костылях.
— Но ты не только ходила, но еще и плавала, и тренировалась... Как это возможно?
— Мне очень повезло: поставили какой-то американский гипс из пластика — можно плавать, принимать душ... И за меня, как только я вышла из больницы, взялась Ирина Игоревна Родионова, врач сборной команды по синхронному плаванию. Я плавала в бассейне по два-три часа. Вначале я не могла даже одну дорожку проплыть. Представьте: гипс в воде! Он же тяжелый... Но надо было не растерять те силы, что остались. И Ирина Санна сразу позвонила моей маме: “Нечего Ляйсан сидеть дома — будут какие-то дурацкие мысли, пусть она будет в коллективе, в Новогорске”.
— А у вас это принято?
— Нет, поэтому я очень удивилась. Все работают, и нет такого, чтобы кто-то восстанавливался или ковылял с гипсом. Но меня перевезли в Новогорск — там бассейн, баня. Последнее, если честно, было просто необходимо.
— На костылях, наверное, только одна радость и оставалась — еда?
— А то! До операции я позволяла себе есть все. Когда тренировалась, у меня проблем с весом никогда и не было. А тут — я смотрела на себя в зеркало и понимала, какая я толстая! Набрала шесть килограммов.
— Вот тренер-то обрадовалась!..
— Ну да, а я еще в тонких штанах в обтяжку приехала. Она говорит: “Вернуться хочешь? Тогда твоими должны быть только 50 килограммов!”
— И девизом жизни стало: работать, работать и работать...
— Я постаралась выложиться. Все, что девочки делали на ногах, я делала на полу. Они берут предмет, допустим, встают, делают прогоны. Я — не вставая, на коленках: чтобы не стереть их, наколенники надевала. Какие-то перекаты учила, предмет поднимала. Потом садилась и смотрела, как работают Алина Кабаева, Ира Чащина, и думала: вот снимут мне гипс, я начну такое...
— То есть Ирина Винер, выдернув тебя из лежания в домашней кровати, была абсолютно права?
— Если бы она меня оставила дома, я бы просто закончила со спортом. Потому что я видела в зале девчонок, и мне реально захотелось вернуться, и вернуться другой. Да, та моя прошлая, пусть и чемпионская временами, гимнастика была хороша, но я была маленькой девочкой. А сейчас — год, считайте, полного отсутствия в спорте: я выросла, очень многое поменялось в голове. Все пропущенные через душу стрессовые моменты, мне кажется, сделали меня взрослой. Я по-другому стала смотреть на жизнь. И самое главное — я вернулась с верой, что все смогу.
— А знаменитый хирург Архипов, который проводил операцию, считал твое возвращение возможным?
— Когда я лежала в больнице и мне сказали: все, надо выписываться, я не хотела. Там абсолютно все верили, что я вернусь в гимнастику. Мы уже планировали, как я после Олимпиады 2008 года прыгну с парашютом. А когда мне сняли гипс, то только тогда Архипов и сказал: “Вообще-то мы сделали чудо”. Он сотворил чудо своим мастерством, и, может быть, даже я чуть-чуть — своей верой. Потому что, если человек идет в будущее без веры, что бы ему ни сделали, он будет просто бояться. Например — встать на ногу.
— Теперь уже ничего не страшно?
— Бывает, что и страшно. Но... Например, в левой ноге у меня болт, я с ним тренируюсь, выступаю. И мне его должны вытащить только в декабре. Без него нельзя: косточка должна привыкнуть к нагрузке.
— Прямо Самоделкин какой-то. А ты про него помнишь?
— Он сам о себе напоминает. Он ноет у меня, скрипит. Перед тем как встать с кровати, я пять раз щелкаю стопой, потому что он должен встать на место. Естественно, он трет, мне больно. И нога болит, она опухает, очень сильно реагирует на погоду. Но я знаю, что нога у меня выздоравливает. И просто терплю. В крайнем случае — пью таблетки. И иду работать. Программа новая, а я ее еще и усложнила. Не хочу, чтобы говорили, что Утяшева ничего не делает. Желаний сейчас масса. Я пытаюсь все реализовать. И на результаты совершенно не обращаю внимание. Главное, что я вернулась, что я стою на ногах. Может быть, в конце года я покажу действительно стоящий результат и вернусь полностью и по результатам, и по всему. После ухода Алины и Иры из большого спорта я буду бороться только за первый номер, возможно, пока за второй. Потому что сейчас в очень хорошей форме Ольга Капранова, она — открытие сезона. Но я считаю, что бороться будет реально. И недаром я делала эти операции: быть третьей-четвертой — это не для меня.
— Довольно нахально...
— Все мы ходим под Богом. Самый переломный момент у меня прошел. Переломный во всех смыслах: и в моем тяжелом характере, и в физической форме. Я думаю, что дальше будет только лучше. И ждать не буду. Буду наращивать мастерство. Ничего страшного, если я что-то уронила, неудачно выступила. Ничего. И это не отговорки. Конечно, если бы сейчас, после перерыва, я вышла и выступила идеально, это было бы лучше.
— Так не бывает.
— Точно. Это, наверное, навело бы на подозрение: а что делали другие гимнастки, пока я с трудом восстанавливалась?..
— Когда мы разговаривали два года назад, ты вот с таким же жизнерадостным смехом заявила, что в ближайшее время собираешься подрасти.
— А я выросла на десять сантиметров — 1,74 м. Для того чтобы кость срослась, пила очень много кальция, а потом плавание в бассейне — это же вытягивает. И еще я не делала прыжков, а прыжки ведь не дают расти.
— Скоро Олимпиада. Неучастие в ней — твоя боль или относишься к этому философски?
— Вы правильно сказали — философски. И даже если бы я была без травмы и операции, все равно она бы прошла без меня. Потому что два наших лидера — Алина и Ира — это действительно гимнастки с большой буквы, и они обе ждали своего момента. Так же, как и я сейчас жду Олимпиады в Пекине. В принципе я ничего не потеряла. Зато я очень многое переосмыслила. Может быть, я такой человек, что везде стараюсь искать плюсы — и даже минусы превращаю в плюсы. Это черта моего характера. С одной стороны, если бы я работала весь год, какой бы я сейчас в сборной была? А с другой стороны, я бы не придумала элементы, не нарастила ту же технику. Потому что времени нет, бешеный график. Я ведь совершенно поменяла стиль.
— А в чем, кстати, тяжесть твоего характера?
— Знаете, иногда эмоции так зашкаливают... Нужно спокойно предмет бросить, а я зашвырну со всей дури, и летит он в другую сторону. Я из-за этого психую, нервы на кулак наматываю не только себе, но и тренеру. Но мой тренер Наталья Борисовна Тишина — молодец, она просто смеется надо мной: “Ляйсан, ты еще головой об стенку побейся!..” Я ей очень благодарна. Она жар в голове убирает.
— Страшно было в первый раз выходить после перерыва на публику?
— Я, наверное, ловила кайф, потому что очень люблю публику, люблю зрителей. Самое главное сейчас для меня — не выбросить ни одного элемента из программы, которые мы сутками в зале тренируем, а я потом выхожу и не показываю с перепугу.
— Ты больше года не выступала, зато появилось время на личную жизнь. Использовала?
— Конечно. Познакомилась в больнице с бабушками...
— Прости, я вообще-то не это имела в виду...
— ...их навещали молодые люди: “Ляйсаночка, давай мы приедем на машине — повезем туда, сюда!” А мне и на костылях хотелось нравиться, я перед зеркалом там и так и сяк крутилась... Напокупали мы с мамой джинсов клеш, чтобы было не видно, что у меня там “сапожок” после того, как костыли уже были не нужны. Я ходила на дискотеки, там знакомилась, естественно. Первая любовь была, потом разлюбила, потом опять влюбилась... В общем, я наконец попробовала и знаю, что никуда от меня эта сторона жизни не уйдет. Теперь поддерживаю отношения с друзьями, в которых влюблялась. Это настоящие, проверенные друзья. Они дружили со мной не на пьедестале, а когда я с костылями красовалась. Что Бог ни делает, все к лучшему. Я действительно в это поверила. И изменилась. Меня даже мама не узнает. Хотя ей это нравится. Она знает, что я с головой не поругалась, что постороннее на меня что-то — не повлияет.
— Скажи, Ляйсан, а когда ты на костылях была, мама не говорила, что это судьба, и с гимнастикой надо проститься?
— Она разревелась, начала отговаривать меня... Она меня отговаривала и в 12 лет, когда я должна была переезжать в Москву. Говорила: “Мне от твоей гимнастики ничего не надо, мне главное, чтобы ты была счастлива”. Я же была тогда очень жесткой: “Мама, я тебе этого не прощу, если сейчас меня заберешь из спорта”. В результате она сказала: “Делай, как ты хочешь”. И то же самое она мне сказала перед операцией. Знаете... Был обычный день, у меня вся палата в цветах, все ко мне приходили, поддерживали. Я смотрю в окно и говорю: “Мам, повернись”. Огромное больничное окно — и две радуги. Одна, потом солнце, и другая! А ведь зима... Я когда родилась — были радуга и дождик. А здесь шел небольшой снег. И, между прочим, это видел врач. И говорит: “Ляйсан, видишь, вот подтверждение, все будет хорошо!” И я настолько это близко приняла к сердцу, потому что такие аномалии в природе много значат. Как Паоло Коэльо говорит, читай по знакам. Это был большой знак.
