Этот человек родился дважды: в 1962 году в Москве и в 1985-м в Афганистане, когда чудом уцелел после разрыва мины. Феноменальная память позволила ему изучить множество вещей, включая астрофизику и энтомологию, вирусологию и фрактальную стереометрию, но самое главное и любимое — языки. 98 языков он знает так, как дай нам бог знать родной. Уже в этом году число “родных” языков перевалит за сотню. Армейские спецорганы сочли полиглота агентом шести иностранных разведок, из-за чего ему пришлось “выполнять интернациональный долг” в горах Афгана. Удачливый художник, поэт и музыкант, он изобретает новые литературно-художественные жанры, устраивает выставки, печатается в журналах, на его мистерии собирается “вся Москва”. После пережитой клинической смерти ему открылось очень многое. Сегодня Вилли Мельников — наш собеседник.
— Вилли, научите, как стать полиглотом.
— У меня это началось с интереса к букашкам. Мое раннее детство прошло в поселке Люблино-Дачное, где водилось неисчислимое количество жучков и бабочек. К пяти годам мне потребовались основательные познания в энтомологии, причем названия насекомых следовало знать как по-русски, так и на латыни. Так на всю мою жизнь вперед биология и лингвистика закрутились в двойную спираль.
Ко всему влекло любопытство. Потом были геология, минералогия, кристаллография, палеонтология. Спелеология увлекла настолько, что стал профессиональным инструктором. Астрофизика и прикладная математика притянули за собой фрактальную стереометрию. Энтомология привела в ветеринарную академию, окончив которую, я стал сначала ветеринарным врачом, потом доквалифицировался до вирусолога — сейчас работаю научным сотрудником в Институте вирусологии имени Ивановского. В армии пришлось освоить хирургию и психиатрию. В сожженном доме под Гератом я нашел двухтомник по акупунктуре, написанный на языке синдхи — распространенном в Пакистане языке, который использует как арабицу, так и индийскую письменность деванагари. По просьбе начмеда взялся за перевод. Чтобы во всем этом разобраться, пришлось выучить синдхи.
— Ничего себе просьба! Наверное, все же у вас особое устройство памяти.
— Действительно, незнакомые слова, фразы и особенности произношения мне удается запоминать с первого раза. Как-то в армии познакомился с аварцем, попросил его сказать что-нибудь на родном языке. Тут же за ним повторил — он ахнул: ты говоришь без акцента, так не бывает!
Но, знаете, школьная метода преподавания языков любого превратит в тупицу. В девятый класс меня перевели с трудом: не давался английский. А уже став солдатом-срочником, я говорил на шести языках.
— Почему вдруг такой интеллектуал оказался солдатом?
— В ветеринарной академии нет военной кафедры. Меня призвали через два дня после выпускного вечера. Так и очутился в туркменском городе Байрам-Али. Поначалу прекрасно устроился в секретной части штаба: сидел в комфортном кабинете с кондиционером. Но “добрые” люди подставили: доложили в особый отдел, что владею шестью языками. Вывод сделали быстро: шпионишь на шесть стран. В логике дознавателям не откажешь — невозможно знать столько языков, иначе как после тайных спецкурсов по подрывной антисоветской работе. Хорошо еще, не признался, что знаю латынь и старославянский. А то бы навесили шпионаж в пользу императора Нерона и Ярослава Мудрого.
— В Герате наша передвижная санчасть угодила под “чемодан” — так у нас называли мощную осколочную пакистанскую мину. Погиб весь взвод. По какому-то недоразумению уцелел один я. Меня присыпало осколками разрушенной саманной стены и останками моих товарищей. Я пролежал без сознания, как потом выяснилось, полчаса.
— Вы подтверждаете закономерность: экстраординарные способности открываются у людей, переживших клиническую смерть. Интересно, вы можете подтвердить записанные доктором Раймондом Моуди свидетельства вернувшихся ОТТУДА?
— Сразу скажу, никаких светоносных тоннелей и ангелов я не видел. Но такие пейзажи и краски, что были там, на земле не встретишь.
— Контузия вывела вас на новый уровень творческих возможностей?
— Как врач и скептик в познании я не испытывал иллюзий: понимал, что поражение левой височной доли мозга, ведающей знаковыми структурами, чревато серьезными последствиями. Боялся психопатологии, тем более что ОТТУДА начали приходить “посылочки”. Но, к счастью, патология выразилась во вполне невинных подарках.
После второго рождения в Герате я получил целую пригоршню языков. Часть из них неизвестна специалистам Института стран Азии и Африки. Например, язык кьялиуш — народа, живущего в предгорьях Гиндукуша в окружении тюрко-, ирано-, индо- и китаеязычных народов. Кьялиуш — белая ворона среди соседей. Это голубоглазые, русоволосые люди с шаманским верованием и мифологией, непохожей ни на какую другую. Они убеждены, что предки людей прибыли на Землю с трех зеленых уничтоживших друг друга звезд. Это напоминает предания айнов — другого изолированного народа, живущего в Японии, но не имеющего с японцами ничего общего.
— Как тут не вспомнить полудиких догонов с их странным знанием устройства Сириуса как тройной звезды!
— Более того, догоны рисуют Сириус как систему четырех звезд, а современные астрономы четвертую звезду пока не могут разглядеть даже в самые мощные телескопы.
— Что-то про четвертую я не читал.
— Ну, вы ведь не изучали хтачингу — язык догонов. Четыре Сириуса изобразил перед своей странной кончиной Эжен Гарнье — бельгийский авантюрист, этнограф, проникший в 1932 году в священную пещеру догонов. Как и его предшественники-европейцы, после посещения пещеры он уже не мог жить. Хотя на теле всех погибших в пещере нет никаких признаков насилия и при вскрытии ничего не обнаружено, кроме кровоизлияния в мозг. Говорить Эжен Гарнье уже не мог, но успел что-то нарисовать. Его предсмертный рисунок сдали в архив бельгийского этнографического общества. И лишь в 1985 году достали в связи с обострившимся интересом к Сириусу. Там и показана система четырех звезд. Более того, теперь не вызывает сомнений, что этот рисунок изображает снятый со звездолета пульт с характерной аппаратурой, экранами, шкалами приборов, антеннами… Сами догоны, кстати, никого не убивают — это противоречит их мифологии. Убивает что-то внутри пещеры, хотя сами догоны спокойно в нее входят и выходят неповрежденными.
— Правильно ли я вас понял: до контузии вы сознательно изучали языки, а после случившегося с вами знания стали приходить ОТТУДА в готовом виде?
— Я и сейчас с удовольствием изучаю языки, общаясь с их носителями. Но помимо этого нередко получаю “подарки”. Американские друзья объяснили мне это явление английским словом “ченнелинг” — от “ченнел” (канал). Открыт некий канал из ноосферы, по которому поступает информация в свернутом виде.
— По-другому, мне кажется, знание 98 языков просто не объяснить — всей жизни на это не хватит.
— Конечно, тем более что многие носители информации покинули наш мир, поэтому привычного, естественного общения с ними просто не может быть.
Ну представьте, как бы я мог общаться с ирокезами — истребленным племенем североамериканских индейцев. А ведь это именно на их языке именуется американский штат Массачусетс, но смысла этого слова никто не знает... Массачусетс — “ложбина, где ветер согнал нас в единый народ”.
С того же языка следует переводить название острова Манхэттен. Прежде ирокезы назвали его Шуанашкинек — буквально: “зеркало, в которое мы смотримся, чтобы увидеть предков”. Океан, как видно, считался загробным миром. На острове было индейское святилище, где устраивали ежегодные шаманские совещания вокруг костра. Когда голландцы в 1626 году основали Новый Амстердам — будущий Нью-Йорк — они арендовали у индейцев это место сроком на десять лет. По истечении срока индейцы приплыли и увидели мощный частокол. Попытались напомнить об истечении срока аренды, но бледнолицые сказали, что губернатор сменился и прошлые договоренности не имеют силы. Индейцы пробовали взять острог штурмом, но им ответили мушкетной и артиллерийской стрельбой, противостоять которой они в то время не могли. Тогда на другом берегу нынешнего пролива Ист-Ривер, называвшегося тогда Куахати — “Путь рыбьего пастуха”, собрался племенной совет и постановил: отныне это место будет называться не Шуанашкенек, а Манхэттен — “Место, где нас обманули”.
— Какая поразительная символика: ведь именно здесь печатаются доллары, весь мир превратившие в “индейцев”!
— Семантика — великая сила. Как назовешь, так и будет.
Почему большинству не удается выучить языки? Потому что начинают с фраз типа “Мама мыла раму”. У меня есть ироническая притча: “Вначале было мыло, и мыло было у мамы, и мама мыла раму”. Понимаете, язык — не самоцель, а инструмент, который натачивается, когда вы стремитесь решать серьезные задачи.
— Легко ли даются вам новые знания?
— Представьте себе горе-спелеолога, который заблудился в пещерных лабиринтах и, стремясь выбраться наружу, прикрепился к своду и начал долбить свой собственный выход. Вот так и я заблудился в извилинах своего мозга. Таков по ощущениям ченнелинг.
Зато я имею возможность записывать не только слова, алфавиты, пиктограммы, которых никто не видел, но и мифологию народов, о которых порой никто не слышал, народов, очень давно населявших Землю. Консультирующие меня лингвисты и этнографы порой теряются, встречая в больших текстах лишь отдельные знакомые слова.
— Как относятся специалисты к тем лингвистическим и историческим находкам, которые благодаря открытому для вас каналу обогащают мировую культуру?
— Разве вы не знаете, как обычно профессионалы относятся к дилетантам, мешающим им жить?.. Встречались “эксперты” — вполне уважаемые сотрудники солидных институтов, которые после долгих разговоров со мной, подробного знакомства с тем, что я делаю, просили: “Вилли, давайте договоримся о том, что вас нет”.
— Языки, как вы заметили, не самоцель. Вместе с языками вы получаете ценнейшую историческую информацию — наверняка меняются представления не только о прошлом, но и о нынешнем устройстве бытия...
— Те знания, что приходят ко мне, отучили бояться смерти. Я теперь точно знаю, что это не конец, но переход в иную форму бытия.
В 1993 году ушел из земной жизни мой отец Роберт Иванович. Он всю жизнь прослужил в армии, был подполковником, сотрудником Института космических исследований, специалистом по бортовому оборудованию. Его жизнь сложилась так, что кондовые марксистские взгляды не позволяли ему задуматься о бессмертии. Какие удивительные депеши он присылает мне после смерти, какое радостное недоумение в них звучит!..
— Но как удостовериться, что это не фантазии, вызванные, скажем, вашей тоской по отцу?
— Проще некуда. Матушка, слава богу, жива. Я пересказываю ей послания отца. Кому, как не ей, знать его характерные словечки. Порой она подтверждает сообщенные отцом факты, происходившие до моего рождения. Никак иначе я просто не мог о них узнать.
Удается узнать много забытых апокрифов, как ветхо-, так и новозаветных. У меня была возможность поработать в некоторых уникальных зарубежных книгохранилищах: библиотеке Вавельского замка в Кракове, библиотеке Рудольфа II в пражских Градчанах, в шведской Упсале, в бернардинской коллегии во Львове. Это своего рода спецхраны. Переснимать или переписывать тексты мне не позволяли, поэтому я “фотографировал” их глазами. Так и запомнил наизусть на языках оригиналов — на сирийском эстранджело, греческом койне, арамейском, хетто-хурритском, самарийском, набатейском, урартском — больше 200 апокрифов, не переведенных на современный язык.
— Как убедиться в их подлинности?
— Такие свидетельства подделать невозможно: и фразеологические обороты, и логика мышления убеждают.
— Скажите, Вилли, а сами-то вы не пришелец из другого мира?
— Переводя на медицинский язык, вы интересуетесь, не страдаю ли я синдромом Кандидского-Клерамбо — бредом мессианства. Уверяю вас: нет. Я, как и многие другие, всего лишь делаю то, что у меня лучше получается.
Автор благодарит биофизика Александра Дуброва и физика Валентина Аванесяна за помощь в подготовке материала.
