На судебном процессе в столице Катара над россиянами, обвиняемыми в убийстве экс-президента Ичкерии Яндарбиева, сегодня должен дать показания второй свидетель защиты.
Суд над гражданами России в Дохе перешел в решающую стадию. О предстоящем заседании, а также об уже данных в суде показаниях первого свидетеля защиты “МК” попросил рассказать Илью ЛЕВИТОВА , руководителя пресс-службы адвокатского бюро “Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры”.
— Кто сегодня выступит свидетелем защиты?
— Могу сообщить только, что это гражданин Катара, служащий столичной гостиницы “Шератон”. Одного из обвиняемых он видел в отеле непосредственно в день и во время происшествия и готов засвидетельствовать это в суде под присягой. Более подробно говорить о сути показаний считаю пока преждевременным.
— Нет никакой информации о выступлении в суде первого свидетеля защиты. Не могли бы вы сообщить подробности?
— В минувший четверг дал показания работник местной компании по аренде квадроциклов, или, проще говоря, мотовездеходов для экстрим-прогулок по пустыне. Свидетель заявил, что накануне взрыва подзащитные заказывали у него мини-трактор на ближайшие выходные. Тем самым он подтвердил косвенное алиби обвиняемых, свидетельствующее об их непричастности к теракту. Люди, подготавливающие взрыв, вряд ли были бы озабочены какими-то квадроциклами на уик-энд.
— Сообщалось, что в зал суда были допущены российские тележурналисты. Означает ли это, что теперь процесс будет открытым?
— Нет, режим закрытости заседаний сохранится. Сведения, что журналистам из России разрешили присутствовать на заседаниях, не соответствуют действительности. Никого из представителей прессы, а тем более телевизионщиков с камерами, в зале не было. И уж совсем полная галиматья — это утверждения ряда российских СМИ о том, что катарский адвокат подзащитных якобы заговорил по-русски.
— Но ведь с ним говорили российские тележурналисты?
— Откуда такие сведения? После заседания в четверг собравшиеся перед зданием суда корреспонденты “атаковали” вопросами выходящих адвоката-катарца Мохсена ас-Сувейди, а также его консультанта с российской стороны Христофора Иваняна, представляющего интересы подзащитных от нашего адвокатского бюро, и двух консультантов-американцев. Утверждаю, что никаких комментариев прессе на русском языке ас-Сувейди не давал и не мог дать по определению. Насколько я знаю, без переводчика по-русски он может сказать только два слова: “привет” и “пока”.
— Суд вновь отказался заслушать в качестве свидетеля консула РФ в Катаре. Какова была мотивировка на этот раз?
— Судья объяснил это тем, что российский консул присутствовал в зале на предыдущих заседаниях и является свидетелем “со сложившимся мнением”. На самом деле причина для нас очевидна — российский консул спустя несколько дней после ареста видел обвиняемых со следами пыток и хотел официально заявить об этом. Признание судом факта истязаний означало бы, что все показания обвиняемых в ходе следствия были получены с грубейшим нарушением закона и подлежат аннулированию.
Ход судебных слушаний “МК” попросил прокомментировать юриста-международника, профессора кафедры уголовного права, уголовного процесса и криминалистики международно-правового факультета МГИМО(У) МИД РФ Александра ВОЛЕВОДЗА.
— Почему российским адвокатам не разрешают общаться с обвиняемыми и делать заявления в ходе процесса?
— Такова общепринятая уголовно-процессуальная практика — выступать в суде от имени подсудимых и общаться с ними может только адвокат, являющийся гражданином данной страны. Юристы из других государств могут оказывать консультативные услуги этому адвокату. Не нужно ходить далеко за примерами. Пожалуйста, дело Ходорковского. Ведь его могли бы защищать американские адвокаты. Что им ответили? Нельзя — в соответствии с УПК РФ. То же самое и в Катаре.
— Насколько правомерен отвод судом кандидатуры свидетеля, который мог бы рассказать об увиденных следах пыток?
— Уверяю вас, что поводов отвести кандидатуру свидетеля можно найти очень много. И с юридической точки зрения здесь не подкопаешься, закон внешне будет соблюден. Что касается пыток россиян, то сейчас трудно утверждать наверняка: применяли их или нет. Мы этого не знаем.
— Кто мог зафиксировать побои?
— Следы от побоев мог зафиксировать тюремный врач. Но стал бы он свидетельствовать против своих? Думаю, нет. Если же исходить из предположения, что пытки имели место, то это нарушение всех международных конвенций, участником которых является и Катар. Применение пыток является преступлением, которое должно повлечь за собой прекращение судебного процесса вообще. Только что теперь докажешь?
— Имели ли право катарские власти производить арест обвиняемых на дипломатической вилле и обыскивать машину с дипномером?
— Однозначно неприкосновенна резиденция посла и официально объявленные помещения представительства аккредитуемого государства. Будь там хоть пожар, но войти можно будет только после полученного согласия главы миссии или уполномоченных на то дипсотрудников. Вилла дипломата, как и его автомобиль, бумаги, корреспонденция, имущество тоже неприкосновенны. Но если допустить наличие у властей веских оснований полагать, что на территории дипвиллы укрываются лица, замешанные в каком-либо преступлении, то войти на ее территорию можно, имея судебное постановление. Такие случаи в мировой практике известны.
— Как вы расцениваете шансы обвиняемых на оправдательный приговор?
— Если даже предположить наихудшее развитие событий, то, по моему мнению, катарские власти не пойдут “на крайние меры”. Здесь возможно и помилование эмиром Катара, и передача в случае вынесения обвинительного приговора осужденных российским властям для отбывания наказания на родине.
