Спецслужбы штурмовали здание на Дубровке. Страна оплакивала погибших на “Норд-Осте”, а в это время, тоже в центре Москвы, аккурат за Пушкинским музеем, другие люди брали приступом памятник истории. “В этом доме в 1931—1933 гг. жил и работал художник Николай Николаевич Купреянов. Охраняется государством” — табличка полетела в хлам вместе с остатками роскошного здания XIХ века.
Как только не стало “охраняемого” дома, внука художника — тоже художника и тоже Николая Купреянова — обвинили в мошенничестве и краже коллекции его великого деда.
По оценкам экспертов, уникальные рисунки, гравюры, старинные книги и т.п. стоят не меньше полумиллиона долларов. Сама же квартира, которую по закону должны воссоздать в прежнем виде, — и вовсе тянет на миллион баксов.
Плохо быть честным.
Нельзя быть порядочным.
Глупо творить добро.
Внук великого русского художника-графика Николая Купреянова, одного из лучших рисовальщиков ХХ века, профессора Вхутемаса, чьи работы хранятся в Третьяковке, Пушкинском, Русском и Британском музеях, Николай Купреянов-младший захотел слишком многого — создать в Москве музей своего знаменитого деда. В его квартире, в Малом Знаменском переулке, где последние годы творил Николай Купреянов. Эксперты из Министерства культуры, побывав в ней, только диву давались — сохранились и рамы на окнах, и старинная мебель, и даже полы.
В 1994 году, к 100-летию Николая Николаевича Купреянова, квартире присвоили статус мемориальной. Со всеми вытекающими — отныне по закону она считалась памятником и находилась под охраной государства. И снести ее можно только с разрешения Правительства РФ. Иначе — уголовное дело.
И вот на бывший доходный дом положили глаз некие коммерсанты. Они захотели получить разрешение на снос, но обломались на мемориальной квартире. Следующие инвесторы пошли другим путем и попытались “священный” статус с купреяновской квартиры снять. Экспертиза следовала за экспертизой, “диагноз” оставался прежним — памятник уникальный, трогать нельзя. К этому времени в Москве и так уже хватало скандалов с мемориальными жилищами великих людей. Снесли покои Владимира Маяковского, Павла Флоренского и др.
В общем, когда Николай Купреянов-младший узнал, что квартира его деда в очередном черном списке, то всерьез заволновался и начал “бомбить” Хамовническую прокуратуру, предупреждая, что со дня на день памятника не будет. Дело в том, что на месте бывших коммуналок планировалось строительство роскошного палаццо для VIP-персон, со средней стоимостью $6 тыс. за квадратный метр. И, естественно, никакой квартиры-музея в новых планах-схемах не было. На ее месте были нарисованы очередные 200-метровые апартаменты.
Трудно поверить, что господа, заплатившие за свои жилища по 1,5—2 миллиона долларов и мечтающие спать спокойно и под надежной охраной, были бы в восторге, если бы в их доме вдруг открылся музей. А по закону пришлось бы именно так и поступить — на месте уничтоженного памятника воссоздать точно такой же. На том же самом месте. Те же самые 160 квадратных метров. Лохматые художники, гудящие школьники, любопытные иностранцы — прощай, тихая жизнь в тихом переулке в самом сердце нашей прекрасной Родины!
Внук художника понимал это не хуже других. Поэтому ради сохранения дедовской квартиры решил подарить его уникальную коллекцию гравюр, рисунков и предметов интерьера — всего около 700 предметов — родному городу. Эксперты оценили ее в полмиллиона долларов. Вместе с другими, более известными работами Николая Николаевича Купреянова они стали неотъемлемой частью экспозиции русского искусства ХХ века.
Но подарить с одним условием — коллекция должна остаться в мемориальной квартире деда, чтобы в дальнейшем в ней открылся государственный музей. Внук думал, что это остановит разрушителей. Наивный!.. Его дед в 1919 году по заказу Наркомпроса нарисовал известный плакат, взывающий к сознательности граждан — не уничтожать памятники культуры, не грабить дворцы и усадьбы. Купреяновский плакат потом попал в учебники, а “сознательные граждане” стали взрывать храмы...
Кто ищет, тот всегда найдет — инвесторы надеялись хоть как-то приструнить назойливого внука. И нашли-таки слабое звено. Скульптор Яков Николаевич Купреянов был родным сыном великого художника и, соответственно, отцом Купреянова-младшего.
Надо заметить, что отношения между сыном и отцом долгие годы были просто никакие. Точнее — их вообще не было. Соседи, живущие на одной площадке и встречающиеся раз в полгода, и то порой ближе друг другу, чем Купреяновы. Окончательно они разошлись после того, как отец с другой семьей переехал на новую квартиру. Тогда-то они и договорились: Николай не претендует на дом и полгектара земли в Абрамцеве, а отец забирает из квартиры все, кроме рисунков деда.
Все эти годы Николай по всей стране искал и покупал работы своего знаменитого деда. Поставил коллекцию на учет в Министерство культуры, чтобы ее нельзя было продать за границу. Устраивал экспозиции в различных музеях. Короче, как написано в законе, владел ею “открыто, непрерывно и добросовестно”. Скульптор же Яков Николаевич Купреянов о коллекции 12 лет вообще не вспоминал.
В советское время памятники Якова Купреянова тиражировали по всей стране, но после перестройки заказов, а значит, и денег практически не стало. Инвесторы купили несколько работ, помогли с больницей и... Яков Николаевич написал заявление в ту же Хамовническую прокуратуру о том, что знаменитую коллекцию родной сын у него украл!
Дом с мемориальной квартирой к этому времени благополучно снесли (замечу, что постановление об аварийности появилось лишь через год после того, как его сровняли с землей — Е.М.), но дела по уничтожению памятника возбуждать не торопились. Зато та же Хамовническая прокуратура возбудила дело против самого Николая. Я уже подробно рассказывала эту историю (“Проклятая коллекция”, “МК” от 20.12.2002 г.).
Как следовало из обвинительного заключения, Купреянов-мл. “путем обмана” ввел в заблуждение:
— руководство Главного управления охраны памятников, принимавшего квартиру Н.Н.Купреянова на государственную охрану;
— правительство Москвы, утвердившее своим постановлением эту квартиру в статусе памятника истории;
— руководство Комитета по культуре г. Москвы, принимавшего коллекцию произведений Н.Н.Купреянова на государственный учет;
— руководство Минкультуры России, издавшее документы о включении коллекции в состав негосударственной части Музейного фонда России.
Если родственники не могут поделить наследство — добро пожаловать в гражданский суд. Такими исками полстраны завалено. Но это было бы слишком просто. В обвинительном заключении следователь ОВД “Хамовники” Роман Заика написал, что хищение у Якова Купреянова Николай совершил, “фальсифицируя его сознание и волю”. Само же “преступное деяние” растянулось на период “примерно с 1990 года и по 2002 год”.
Волан-де-Морт из “Гарри Поттера” и Завулон из популярного нынче “Ночного дозора” смело могут идти на покой — появился черный маг покруче. Его имя — Николай Купреянов-мл.
Расследование длилось больше полугода. Совершенное им “деяние” квалифицировали как “мошенничество в особо крупных размерах” (ст. 159 ч. 3 УК РФ) и “хищение предметов, имеющих особую историческую, художественную и культурную ценность” (ст. 164 УК РФ). Каждая из них тянет на 10 лет.
В таком виде обвинение и поступило в суд.
Хамовнический суд рассматривал дело полтора года. Яков Николаевич на заседаниях не смог присутствовать ни разу. Как следовало из справки, он был — дай бог ему здоровья! — чуть ли не при смерти. Зато исправно ходил его адвокат, любезно предоставленный инвестором. Самого же скульптора Купреянова постоянно видели на многих художественных вернисажах, главным образом, его собственных — видно, лишь высокое искусство могло поднять его с постели.
То, что вы прочитаете ниже, — не юмореска. Это — последнее судебное заседание по делу Купреянова-мл. с небольшими купюрами.
— Ваша честь, у меня не вопрос даже и не ходатайство, — начал прокурор Николай Иванов, — но мне непонятна, честно сказать, позиция защиты. Потому что я молчу, но уже у нас к концу подходит, и все никто на это внимания не обращает. У нас изначально грубейшие нарушения в обвинительном заключении, в обвинении…
— Что вы имеете в виду, поконкретней, — заинтересовался судья Виктор Данилкин.
— Ну, в первом вот случае, по 164-й, не указан размер, сумма то есть, — продолжал прокурор.
— Ну, со 164-й сумма чего не указана? — удивился судья.
— Ну, каждой этой картины там, каждого предмета, то есть какая вменяется сумма ущерба, причиненного, как говорится, потерпевшему или государству через потерпевшего, — это по первому эпизоду. По второму эпизоду не указано вообще, откуда похищался данный предмет. Я вот все жду, когда все-таки защита заявит это ходатайство о возвращении дела прокурору для пересоставления, потому что в противном случае у нас просто-напросто…
— Приговор будет отменен, — подхватил судья.
— …приговор, да, отменен, — согласился прокурор. — Я не знаю, может, это целеустремленная тактика такая, но я связан просто позицией прокуратуры, я не могу ходатайствовать об этом.
— Я так быстро не могу три листа прочитать всего, — судья уткнулся в обвинительное заключение, как будто видел его впервые.
— В обвинительном заключении действительно не указано ни сумм конкретных оценки… — решила заполнить паузу представитель потерпевшего адвокат Валентина Межевова.
— Это по 164-й, а по 159-й что вы сказали? — судья лихорадочно перелистывал обвинительное заключение.
— Место не указано совершения преступления, — отозвался прокурор.
— Места нет, — подхватил представитель потерпевшего.
— Места нет, — повторил прокурор.
— Места нет, написано “в период с 1990 по 2002 год” и место не указано, — задумчиво произнес судья. — То есть приговор, любой приговор будет отменен, да? Получается… — судья, похоже, был обескуражен.
— Ну, кроме оправдательного, — включилась в обсуждение адвокат подсудимого Анна Паничева.
— Почему? — судья Данилкин встрепенулся.
— А потому, что нет признаков состава, — отвечал защитник.
— Нужно было вернуть дело, — сурово сказал прокурор Николай Иванов. — Я ходатайствовать об этом не могу, потому что я связан позицией обвинения.
— То есть вы подписали обвинительное заключение, прокуратура подписала, да? — съехидничал судья Данилкин. — Кто же подписывал обвинительное заключение?
После полутора лет (!) судебного разбирательства дело вернули в прокуратуру на доследование “для устранения препятствий его рассмотрения судом”. Через два года после возбуждения судья попросил наконец-то установить, когда, каким способом и при каких обстоятельствах было совершено преступление.
Выражаясь фигурально, это то же самое, как попытаться оживить уже остывший труп, подлечив ему зубы.
— Ни одного человека нельзя обвинить в мошенничестве, если он владел, пользовался и распоряжался имуществом, а уж затем стал вводить кого-то в заблуждение, — комментирует решение суда адвокат Анна Паничева. — Очевидно, что Николай никого не обманывал и в заблуждение не вводил. Как только это выяснилось, любой юрист обязан был, в зависимости от стадии, принять решение: об отказе в возбуждении уголовного дела, о прекращении преследования или об оправдательном приговоре. Любые другие решения являются противными праву. И если исходить из того, что прокуроры и судьи законы знают, то можно только предполагать, почему не было принято законное решение.
Дело возвращают на доследование для исправления обнаружившихся процессуальных нарушений. Допустим, если в ходе предварительного расследования допрос обвиняемого проводился без адвоката, тот же допрос следует провести заново, но уже с защитником.
— Если обвинительное заключение составлено не по форме, то еще до начала судебного разбирательства прокурор обязан исправить нарушения. Причем в пятидневный срок. Это по закону, — говорит независимый эксперт региональной общественной организации “Независимый экспертно-правовой совет” Мара Полякова. — А в деле Купреянова-мл. заново нужно “устанавливать” и время совершения преступлений, и способ, и обстоятельства.
Однако как можно оценить ущерб, которого не было, или указать место совершения преступления, которого не было?
В последнее время по всей стране стало очень модно переводить обычное гражданское дело в ранг уголовного. А потом “расследовать” его “от забора до обеда”.
Вынесение же оправдательного приговора с советских времен считалось браком в работе правоохранительных органов. Эта практика существует до сих пор — многие судьи гордятся, что за 20 лет никого не оправдали.
А пока беспокойный внук художника под нелепым уголовным обвинением, элитный дом прекрасно обойдется и без музея.
В чем назначение уголовного судопроизводства? Не только защита прав потерпевших, но и защита личности от незаконного и необоснованного обвинения. Статья 6 УПК, азбука юриспруденции.
Забудьте об этом!
Когда на кону большие деньги, слепая Фемида глохнет, немеет и впадает в маразм.
