Наш с Володей роман длился ровно 9 месяцев. Как беременность.
Тридцать шесть недель бурлили и клокотали чувства. Мы думали, вот оно настоящее — на всю жизнь!
Но зародыш любви умер, не родившись...
Потом, когда уже стало так плохо, что я мечтала лишь о том, чтобы побыстрей расстаться, он бросил мне в лицо упрек, как пощечину: “Ты меня никогда не любила, у тебя в тот момент просто гормоны взыграли, вот тебе и захотелось мужика... Любого!”
Он был не прав. Дело не в гормонах. Меня подвела моя жалость.
Жалеть, любя, можно. Любить из жалости нельзя. К сожалению, я поняла эту истину слишком поздно.
Дон Жуан на коляске
Не знаю, чьи это были стихи, но Володя часто их цитировал: “Сижу в пустыне моей тоски о тебе...”
Сначала нас связывали только деловые отношения. Володя был приходящим компьютерным лекарем, который за несколько часов в неделю успевал вылечить все редакционные компы, обновить программы и много еще чего.
У меня, как у всякого новичка, компьютер еле дышал, поэтому нам с Володей приходилось общаться чаще, чем другим.
Женщины в нашей конторе Володю обожали. Любой приятно услышать, что она чудо как хороша. Он был редким ценителем прекрасной половины.
Наверное, это качество развилось неспроста. Говорят же, что у слепых сверх меры развито осязание. У него же, человека, прикованного к инвалидной коляске, был свой пунктик — любой ценой доказать окружающим свою мужскую полноценность.
“Вас как зовут? Лена Березина... Ну что же, фамилию свою вы оправдываете, стройная девушка...” — с этого шутливого трепа началось наше знакомство. Которое очень быстро переросло в нежную привязанность.
Как-то он спросил: “Хочешь посмотреть, как такие же, как я, на колясках играют в волейбол?”
Шли 90-е — про инвалидов-спинальников тогда почти ничего не писали, как будто их и не было вовсе. В моих глазах обещанное зрелище сразу же приобрело заманчивые очертания сенсационного материала.
“Ну конечно же, хочу!” — обрадовалась я. Возможно, это прозвучало слишком эмоционально. А может, чуть-чуть двусмысленно. Но Володя тогда усмехнулся и заметил тихо: “А ты очень темпераментная...”
Волейбол на инвалидных колясках меня потряс. Такого натиска, азарта и жажды победы со стороны игроков я никогда прежде не видела. Каждый набрасывался на мяч, как будто это был его личный враг.
А лучше всех был капитан — Володя. Он гонял по площадке на своей коляске, как полководец на колеснице. Яростно рубил пасы, прикрывал слабые места в защите, команда слушалась его беспрекословно. “Это ж все мои ребята, афганцы. Вместе духов мочили...”
После игры он подкатил ко мне, лохматый, потный, но с горящими, опьяненными победой глазами: “Ну как, понравилось?” В ответ на мои восторги нежно потрепал по руке и пригласил вместе выпить за победу.
Отказывать было неловко. Ведь я чувствовала, что все это — и яростное желание победить, и легкая рисовка на фоне своих товарищей — лишь бы произвести на меня впечатление. Подумала, ладно, посидим немного — от меня не убудет, а мужику радость. Наверное, с этого места и началась фальшь в наших отношениях. Она разъела их, как ржавчина съедает металл.
Но я была тогда еще молодая и глупая и не знала, что нельзя приручать мужчину, если сама к нему равнодушна. Грешно это. И опасно. Ложь затягивает. В конце концов сам начинаешь в нее верить.
“Вот и встретились два одиночества...”
Почему-то потом, когда между нами стало все плохо, ему особенно больно было думать, что я сблизилась с ним от собственной личной неустроенности. Он говорил: “Пока у тебя никого не было, и я годился...”
Это была мания. Он боялся соперничества со здоровыми мужчинами и вместе с тем постоянно стремился к нему. Его так и тянуло помериться силами с “двуногими”. Так он говорил. И постоянно с кем-то соревновался то в реслинге, то в шахматах, но чаще всего в искусстве обольщать женщин.
О любовных победах Володи ходили легенды. И тут не было ничего сверхъестественного. До пояса он выглядел как Аполлон. Накачанный торс, сильные руки, красивая голова. А уж когда начинал хохмить и подбивать клинья, то редкая женская особь уходила от него живой и невредимой.
Ниже пояса, правда, была коляска, в которой под пледом он прятал свои парализованные ноги. Но коляска его не уродовала, она как будто стала частью могучего, очень подвижного организма. И потом, разве ноги в мужчине главное? Шарм, сексуальная энергия, сила духа — вот что делает его в наших глазах героем-любовником. А этого добра у Володи было навалом.
Со мной же все было с точностью до наоборот. Только что развелась с мужем, осталась с маленьким ребенком. Бегать на свиданки некогда. Одна, совсем одна. Поэтому Володины ухаживания, чего греха таить, мне были приятны. Тем более он умел это делать так красиво.
...Я отсутствовала в кабинете пару минут, но за это время у меня на столе успел распуститься розовый куст. В центре букета торчала записка — “Любимой”. Я бросилась к вахтерше выяснять, кто принес цветы. Но та лишь пожимала плечами: чужие не приходили, на своих она внимания не обращала.
Таинственное появление букетов продолжалось еще несколько дней, пока девочки из машбюро не открыли мне глаза на их происхождение. К тому моменту вся редакция знала — у Володи к Ленке из отдела культуры серьезные чувства. Общественность следила за нами затаив дыхание и ждала приглашения на свадьбу.
Я была в ужасе! Что делать, как выпутаться из этой романтической передряги? Потерять Володю я тоже боялась. Неожиданно он стал для меня самым близким другом. Он знал обо мне все: про тяжелый развод и больного ребенка, о ссорах с родителями и даже про мои долги — короче, всю мою подноготную.
И не просто знал, а активно участвовал в моей жизни. Помогал чем мог. Сказать ему прямым текстом: “Отвяжись, я тебя не люблю” — язык не поворачивался. Да и любила я его. Как брата. Как друга. А вот от мысли, что мы окажемся в постели, меня пробирал озноб.
Я выбрала метод мягкого убеждения. Говорила, что наша дружба ценнее всего и что я не хочу его потерять... Бла-бла-бла, бла-бла-бла, бла-бла-бла...
Его эти разговоры лишь раззадоривали.
Потом он обвинит меня в том, что честно и прямо не дала ему понять — у него нет никаких шансов. Своей мягкостью вселила надежду, водила за нос. Обвинит даже в том, что использовала его в корыстных целях...
“Ты только брала, ничего не давая взамен!” — бросил он, уходя.
Володя не хотел понимать, что будь на его месте любой другой, я поступила бы так же. Но он видел только одно объяснение моей холодности — свое увечье. И пытался доказать, какой он замечательный любовник.
Поцелуи — лучшее лекарство
Шла третья неделя нашего любовного бодания. Общаться с Володей становилось с каждым днем все труднее и труднее. Стоило нам остаться наедине, как он тут же пытался завладеть какой-нибудь частью моего тела. Гладил, целовал и приговаривал: “Я так тебя хочу! Ну почему ты не веришь, что тебе будет со мной хорошо?”
В конце концов я так издергалась, что у меня на нервной почве подскочила температура. Жар под 40, а дома только маленький сын и никаких лекарств. Володя словно почуял на расстоянии — со мной беда, позвонил ночью. А под утро был у меня.
Несколько километров он ехал на своей коляске по заснеженному шоссе. Метро закрылось, никакой транспорт ночью не ходит, а частники, сволочи, все мимо. На его ладонях после этого марафона остались кровавые мозоли, не спасли даже толстые перчатки, которые он разодрал в клочья.
Все, что было между нами той ночью, помню очень смутно. Ласковые руки, жадные губы и бескрайняя нежность... Утром жар прошел, а с ним и то безумие, которое мучило нас все последние дни. Каждый получил свое: он — о чем мечтал, я — чего боялась.
Он действительно оказался отличным любовником. Но чудо, увы, не произошло, я не влюбилась. Свет не померк, земля не сдвинулась.
Наверное, это почувствовал и Володя. Потому что утром он был как никогда тих и печален, будто обиженный ребенок, которому посулили конфетку, а дали фантик.
Уходя, он спросил: “Ты, конечно, не выйдешь за меня замуж?” К счастью, он хлопнул дверью раньше, чем я сказала “нет”.
Ну а потом пошла агония. Он обвинял, я оправдывалась. Мы ссорились все яростнее и безобразнее. В конце концов он пропал. Перестал звонить и на мои звонки тоже не отвечал.
Когда я появилась после болезни в редакции, коллеги меня порадовали — у Володи новый роман с новенькой девочкой из машбюро. Чего-то подобного я ждала. Но вскоре девочку из машбюро сменила дама из бухгалтерии. Потом еще одна. И еще... Володя точно с цепи сорвался.
* * *
Мы столкнулись на пороге редакции. Он рулил посреди тротуара на своей колеснице, на коленях — огромный букет роз. Я кивнула на цветы:
— Опять новая любовь?
— А ты бы хотела, чтоб я за тобой до самой смерти бегал?!
Говорить было не о чем. Каждый пошел своей дорогой.
Через несколько месяцев нашу редакцию проглотила пучина перестройки. Всех уволили, и я больше никогда не видела Володю.
Но очень часто вспоминаю его. Наши разговоры по душам. То, каким непререкаемым авторитетом он был для моего непоседливого сынишки. Как умел рассмешить и утешить в трудную минуту.
Володя, где ты?..
