(Окончание. Начало в номерах за 18 —21 августа.)
Первая вымышленная дискуссия
Буш-старший, Никсон, Бжезинский.
Бжезинский. Как бы это ни было мне приятно — после того как я десятилетия посвятил борьбе с коммунизмом, не мы, США, а сами народы СССР отказались от социализма.
Никсон. Правда, в новой России выброшенные из Кремля коммунистические функционеры любят говорить: мы потерпели поражение, в “холодной войне” победил более сильный противник — США.
Бжезинский. Их понять можно. Стыдно и обидно признать, что их победили не США, а свои массы и их лидеры. В концепции “нас победили США” нет ничего позорного. А вот в концепции “нас прогнал свой народ” — признание собственной немощности и сомнение в праве этих бывших руководить страной.
Никсон. События в СССР пошли так, как никто в США не ожидал. Ни ЦРУ, ни все советологи даже в крайних прогнозах не ожидали ни августа 91-го, ни распада СССР.
Буш. Поэтому возник вопрос о стратегии Запада после путча. В первые недели после путча мы склонялись к сохранению старого курса, разумеется, с корректировками.
Что это был за курс? Наша концепция была рассчитана на Горбачева. Мы прогнозировали, что СССР пойдет по польскому пути. Мы поэтому заранее сформировали и обучили группу советских специалистов по шоковой терапии во главе с Гайдаром.
Бжезинский. Но полная схема шоковой терапии в Польше потребовала 40 миллиардов долларов на страну с населением в 40 миллионов человек. Для СССР эта модель потребовала бы таких сумм, которых у Запада не было.
Буш. И все же не проблема этих сумм, а сам распад СССР стал главным ударом по нашим планам. Более того, появилась перспектива распада уже и самой России: готова была уйти из нее Чечня, требовал суверенитета Татарстан.
Бжезинский. И идея распада России затуманила наши умы. Соблазн невероятный: разбить Россию на ряд государств и вообще устранить ее и из Европы, и из мировой политики. Россия — итог всего лишь нескольких веков экспансии. Империи — даже тысячелетние — распадаются.
Никсон. Но распад России создал бы серьезные проблемы. Ядерное оружие. Кто его соберет и изолирует? Кто вместо России встанет между Европой и исламским миром, между Европой и Китаем? Да и наш курс на распад Югославии дал нам мусульманский плацдарм в самом центре Европы — Боснию и Албанию.
Буш. Все доводы тех, кто знал историю Европы и России, в расчет не были приняты. Победили те, кто считал, что Россию можно разбить на ряд государств.
Следствием этой политической идеи и стала идея экономической политики шоковой терапии для России. Но — в отличие от Польши — без тех значительных финансовых вложений, которые получила Польша. Словом — шок без терапии.
Бжезинский. Это было верное решение, но Запад не довел его до конца.
Никсон. А я считал иначе. Россия, я уверен, устоит, а мы в итоге опять станем для нее противниками. Поэтому я думал о другом пути — в чем-то похожем на план Маршалла. В Москве в беседе с мэром Поповым мы этот вариант обсуждали.
После Второй мировой войны — как и сейчас с СССР — были желающие разделить Германию, убрать ее как конкурента и т.д. Но победила дальновидная идея: не сводить счеты с побежденными Германией и Японией, а протянуть им руку помощи и помочь стать нашими опорами и партнерами. Конечно, на этом пути мы сами будем растить себе конкурентов, но зато в политическом плане возник бастион против коммунизма.
Вот и теперь что-то подобное надо было сделать с Россией: целенаправленно в течение ряда лет помогать ей стать современной державой, истратив на это деньги, выделявшиеся прежде в США на войну.
Буш. На Западе не оказалось деятелей масштаба Рузвельта и Черчилля. Возобладало мнение мелких лавочников из стран Западной Европы с их мелкотравчатыми интересами. Запад упустил шанс идти по пути, сулившему перспективу создания общего мирового порядка. В итоге мы получили многополюсный мир с перспективами непрерывных конфликтов.
Никсон. Мировые войны начинаются задолго до первых залпов. И хотя их не судили в Нюрнберге, но те, кто заключил Мюнхенское соглашение на Западе, и те, кто заключил пакт с Гитлером в СССР, предопределили будущую войну. И наши потомки, воюя и тут и там, не раз будут вспоминать об утерянной возможности, после того как советские люди отказались от эксперимента по строительству коммунизма, пойти в 1991—1992 годах по пути плана Маршалла с перспективой единства нашей планеты.
Вторая вымышленная дискуссия
Андропов, Горбачев, Солженицын и Сахаров.
Андропов. Вы вели переговоры с коммунистическими лидерами союзных республик. Разве не ясно было, что тут ничего не добиться?
Горбачев. А с кем мне было вести переговоры? Беседовать с лидерами ЦК КПСС и союзного центра? Беседовал. Они и образовали ГКЧП. С демократами? Это было бы несерьезно. Они сами искали лидера. А вот с Россией я явно неверно себя вел. Законодательство РСФСР разрешало совмещенное депутатство в СССР и России, и я должен был войти в состав парламента России и стать в нем лидером — повторив все, что было с СССР. Я поручил Россию своим бездарным подчиненным, которые с Ельциным не справились.
Андропов. Я хорошо знаю советский механизм и уверен, что вы имели всю информацию по Беловежской Пуще. Для вас не составило бы труда высадить туда десант и арестовать всех участников.
Горбачев. Это означало бы кровь. Я этого не хотел. Но главное было в другом. Ну удержу я власть. Что с ней делать? Программы реформ нет. Новый союзный договор ничего не дает. Если я колебался — то не из-за недостатка воли, а именно из-за отсутствия программы.
Андропов. Была еще возможность. Сразу после распада КПСС, в день указа, надо было объявить с этой же трибуны о создании новой социал-демократической партии и призвать членов КПСС — сторонников реформ — вступать в нее, создавать на местах ячейки.
Горбачев. Мало кто вступил бы в новую партию.
Солженицын. Думаю, вы тут лукавите. Вы — как и Борис Николаевич — не хотели никакой партии. Вам обоим нравилась ваша власть без партийного контроля.
Горбачев. Я главной задачей считал сохранить СССР в новых условиях и в новой форме. Ошибка моя была в том, что я не понял, что для сохранения СССР надо было решительно вести реформы и доказывать, что в рамках СССР реформы провести легче и полнее.
Андропов. Когда-то Кутузов сказал: потеря Москвы еще не потеря России. Я думаю, что потеря СССР еще не потеря России. Сохранится Россия, возродится как процветающая страна — к ней потянутся те, кто тоже хочет процветания. СССР в XXI веке невозможен, а вот новое объединение — типа европейского сообщества — возможно.
Сахаров. Я его в своем проекте Конституции назвал европейско-азиатским. Это точнее.
Горбачев. Я проделал первую и очень трудную часть работы — сделал недееспособной советскую систему государственно-бюрократического социализма. Задача Ельцина была и упрощена и облегчена. Что бы там обо мне и о нем ни говорили, как бы мы ни относились друг к другу, мы оба — прорабы одной стройки. Я сгнившее дерево подпилил, а он навалился и повалил.
Попытки Ельцина что-то вырастить на этом месте главных проблем не решили. В целом ни я, ни он нового дерева не только не вырастили, но даже не посадили.
Третья вымышленная дискуссия
Андропов, Сахаров, Ельцин.
Андропов. Вы знали о всех заговорах.
Ельцин. Ни один из них меня не устраивал, так как гарантированно не решал главной проблемы: сосредоточения власти в моих руках. А без власти я не мог начать преобразования. И я решил выжидать, не говоря никому ни да, ни нет.
Андропов. И тем самым подталкивали всех к конфликту?
Сахаров. Как же вы, лидер революции, могли одновременно рассматривать несовместимые варианты?
Ельцин. Я знал, что народ за мной. Я считал, что подхожу для роли первого лидера.
Сахаров. Выходит, что и Горбачев, и Ельцин хотели реформ, но на первое место ставили свое лидерство.
Ельцин. Я считал, что Горбачев не может руководить ни партией, ни страной. Моя попытка начать обсуждать эту ситуацию на Пленуме ЦК КПСС закончилась тем, что меня изгнали.
Но на мою сторону встал народ. Я сошелся с демократами. Но демократы мне нужны были только временно. И все мои усилия сводились к двум критериям: возглавить все единолично и привлечь по максимуму старые кадры.
Андропов. А зачем тогда суд над КПСС?
Ельцин. Я хотел подвесить топор как над теми номенклатурщиками, которые уже выбрали меня, так и над теми, кто еще этого не сделал. Реально я никого не собирался осуждать — разве что участников ГКЧП.
Сахаров. Вы восстановили многие привилегии бюрократии. Вы дали ей перспективу обогащаться.
Ельцин. А как можно было удержать ее в руках?
Сахаров. Силой народа, инструментами демократии.
Ельцин. Это теория. Силой народа — это значит террором? Это все Россия уже проходила. Реальность была такой: или анархия, или во власть ставить ту часть старой номенклатуры, которая дозрела до того, чтобы и принять реформы, и осуществлять их.
Андропов. Вам кроме бюрократии на этом пути понадобилось и поступление денег с Запада и создание олигархов в России. В итоге вы стали заложником и Запада, и олигархов, но прежде всего своей номенклатуры.
Ельцин. Я всегда верил в свою счастливую звезду. Я всегда считал, что судьба — на моей стороне. Ведь меня “выталкивало наверх” в самых тяжелых ситуациях.
Я поздно осознал, сколько приходится платить простым людям за избранный мною путь. А когда осознал, менять что-то было уже и поздно, и просто невозможно.
Сахаров. Вы при этом обвиняли не себя, а кого угодно еще. Вы обиделись на всех за то, что они оказались недостойны ваших великих замыслов. И поэтому оставили после себя на капитанском мостике выходцев из КГБ?
Ельцин. Не совсем так. Я оставил у руля и их, и олигархов. В схватке за руль победили кагэбэшники. Олигархи виноваты сами. И страна, принявшая победителей, тоже может винить только себя.
Сахаров. В итоге почти десятилетнее правление Ельцина передало дело реформ в руки пусть относительно наименее коррумпированных, но зато и наименее пригодных — и по знаниям, и по опыту, и по менталитету — кадрам старой номенклатуры.
Четвертая вымышленная дискуссия
Андропов, Сахаров, Солженицын, Попов.
Андропов. Сама по себе идея заменить Горбачева на Ельцина, купить нападающего из другой команды — не лишена оригинальности.
Попов. Основания для нее были. В последние пару лет с момента избрания Председателем Верховного Совета России при решающей роли голосов депутатов-номенклатурщиков — Ельцин непрерывно шел к бюрократии.
Сахаров. Он и раньше был неравнодушен к аппарату. Но почему не удался план замены Горбачева на Ельцина?
Попов. В определении того, кто будет лидером, вмешались впервые в советской истории массы. Москвичи вышли на улицы.
Ельцин увидел на улицах тысячи людей и отрекся от любых соглашений с ГКЧП.
Москвичи уже не верили в способность лидеров КПСС что-то сделать для страны. Они видели перспективу только в случае поражения путча. Последние годы, которые Москва прожила под руководством демократов, не прошли даром. Москвичи видели дела и делали свой выбор сознательно.
Выступление москвичей спутало все планы путчистов. Они были асами в борьбе в кабинетах, под коврами — но не на улицах.
В общем, Москва стала тем, чем был для России Петроград в 1917-м или Париж в Великой французской революции.
Август был последним актом Великой народной революции, начавшейся в мае 1989 года открытием первого съезда и являющейся по счету уже четвертой в России в ХХ веке. Устранение КПСС стало итогом этой антисоциалистической революции.
Сахаров. Но что получил народ?
Попов. Все революции разрушали старое. Это и есть первый выигрыш народа — устранение отжившего.
А новое общество и государство строит класс, которому предстоит господствовать. В новом постиндустриальном строе, отвечающем реалиям и тенденциям XXI века, будет господствовать сплав бюрократии и капитала.
Теоретически этот сплав мог возникнуть и в недрах СССР — как это происходит в Китае, где принято на последнем съезде партии решение о приеме в партию капиталистов (нэпманов, если воспроизводить термин 20-х годов с СССР). Но реформистские силы во главе с Горбачевым были крайне слабы, а консервативная часть номенклатуры, напротив, очень сильна.
Поэтому революция 89—91-го не могла не завершиться захватом власти, выпавшей из рук консервативной части номенклатуры, реформаторской частью номенклатуры, выросшей в недрах той же КПСС.
Сахаров. Если все шло так, как только могло и должно было идти, почему вы тогда ушли в отставку?
Попов. Тут два вопроса. Первый. Зачем шел во власть при Горбачеве, зная, что тебе там не место? Шел, так как не видел другого пути, развивал революцию дальше.
Второй. Зачем не остался после победы над КПСС? Я считал, что есть народно-демократический путь реформ, учитывающий по возможности интересы народа, и есть номенклатурный путь, при котором все тяготы преобразований ложатся на плечи масс.
Типичный пример: приватизация жилья. Народный путь — бесплатно, аппаратный — плати властям, то есть бюрократии.
Ельцин выбрал номенклатурный путь реформ. Попытайся Ельцин действовать иначе — ему пришлось бы, как мне, уйти в отставку.
Ельцин начал реформы — это я понимал, — и поэтому бороться с ним я не хотел. Ведь реформы нужны стране и народу. Но я знал и то, что он избрал худший вариант реформ. И участвовать в нем я не хотел.
Солженицын. Сейчас не раз можно услышать: если бы я знал, что все так произойдет, я бы на защиту Белого дома в августе 91-го не пошел. А вы?
Попов. Я могу признать много своих ошибок.
Ошибался, думая, что КПСС найдет силы вести реформы.
Ошибался в оценке сроков краха ее режима — все произошло быстрее и раньше, чем я ожидал.
Ошибался в оценке скорости реванша номенклатуры после революции. За августом 91-го немедленно пришел декабрь 91-го.
Ошибался и в оценке Запада. Думал, там поймут долгосрочные выгоды курса на возрождение России.
Ошибался я и в надеждах на возможность хотя бы частично реализовать курс народно-демократических реформ.
Но в самом главном — в абсолютной необходимости революции 89—91-го годов, в необходимости силой отстранить от власти КПСС, спасти Россию от надвигавшейся катастрофы в случае сохранения этой власти — я не ошибся.
Вот почему я уверен, что действовал в августе 91-го правильно. Не удался путь демократических реформ, но сами реформы все же начались. Поэтому — повторись все сначала — я бы, зная все на десять лет вперед, все равно действовал бы так же.
P.S. В 2004 году издательство “Согласие” публикует восемь книг Г.Х.Попова. Значительную часть этих книг составляют те статьи, которые автор публиковал в нашей газете. Тематика книг следующая: “Об искусстве и жизни” (1); “О русской истории” (2); “О советской истории” (3); “О мире, в котором Россия должна выжить” (4); “О революции 1989—1991” (5); “О московском варианте демократических реформ 1990—1992” (6); “О номенклатурно-олигархической демократии 1992—1999” (7); “О номенклатурно-управляемой демократии 2000—2004” (8). По вопросам приобретения этих книг обращаться в издательский дом Международного университета в Москве (тел. 414-81-85, 250-40-49).
