Как ни страшна беда — еще страшнее нежелание (или — что еще хуже — неумение) в ней разобраться. Чего стоит заявление одного из министров! “Нам”, мол, объявлена война. И хотя “мы” вас, простых граждан, в эту войну сами втянули, “мы” вас в этой войне, увы, защитить не можем, и потому готовьтесь к худшему...
Всем памятен Буденновск. Было очевидно, что главной у Шамиля Басаева была политическая цель: привлечь внимание к чеченской войне и продемонстрировать силу. Ясно было и то, что решение главы Правительства России взять на себя ведение прямых телефонных разговоров — в наибольшей степени соответствовало этой цели.
И тем не менее Виктор Степанович Черномырдин на все это пошел.
Сколько потом на него за это вылили грязи! В чем только его не обвиняли! Но он победил — разумеется, если считать победой спасение жизней сотен граждан. Тех, кто за тебя голосовал, тех, кто связал с тобой свои надежды на лучшую жизнь и на саму эту жизнь.
В Беслане — это очевидно — у террористов не было плана уничтожать людей. Если бы он был — достаточно было взорвать школу, как взрывали московское метро или самолеты. План был тот же, что и в Буденновске: привлечь максимум внимания, продемонстрировать свою силу и бессилие тех, кто обещал давным-давно покончить с войной в Чечне. Говорят, что цель террористов — взорвать Кавказ. Если это так — то проще не захватывать заложников, а взрывать их. Захват имеет одно объяснение: добиться переговоров на почетном уровне и так далее.
И у власти была при таком плане альтернатива: или пожертвовать жизнью людей, или идти по пути, устраивавшему террористов.
Террористы, конечно же, учли опыт захвата заложников в “Норд-Осте” и требовали для переговоров если не главу правительства страны, то хотя бы президентов соседних республик.
И весь смысл, вся суть событий в том, что эти их условия о переговорах на соответствующем уровне были отвергнуты. Нам не сообщили даже об их требованиях: вывод военных из Чечни и т.д. Нам нагло врали, что требования неизвестны. Президенты республик — по воле Кремля — на переговоры не явились. Их вели третьестепенные люди и находящийся на пенсии Руслан Аушев (он добился очевидного успеха).
Приходится сделать вывод: во всей системе нынешней управляемой демократии лидера уровня Черномырдина для переговоров о спасении жизней детей, родителей и учителей не нашлось. Почему?
Для меня возникает вопрос: почему Черномырдин пошел на переговоры, а нынешние лидеры не захотели?
Дело, конечно, не в страхе за репутацию, не в амбициях. Дело — в стратегии власти и в ее отношении к народу.
Отказ от переговоров логичен для провозглашенной ряд лет назад стратегии “мочить”, то есть уничтожать противника. Именно уничтожать. Переговоры были бы не только позором, но и смертным приговором для этой стратегии. Пришлось бы признать, что “замочить” не удалось.
Другая сторона дела — отношение к народу.
Черномырдин был руководителем российской номенклатуры. Но все же он еще помнил, что его привели в Белый дом народ и народная революция 1989—1991 годов. Помнил, что только голосование народа создало ему право на кресло и саму систему этих кресел.
И для Черномырдина была недопустима сама альтернатива: гибель избирателей или провал стратегии власти.
А вот нынешние лидеры российской бюрократии пришли к власти в результате подковерных махинаций внутри самой номенклатуры. Никаких обязательств у них перед народом нет. И избиратели, и их голосование для этих лидеров — всего лишь неизбежный формальный ритуал. Для таких лидеров в альтернативе — жизни людей или стратегия власти — существует только второе.
И в этом — в готовности укрепившейся в России власти отодвинуть на второй план вопрос о человеческих жизнях — самое очевидное и самое страшное.
Российское государство никогда не скупилось на человеческие жертвоприношения. “Людишек найдем”, — заверял Петра I один из птенцов гнезда Петрова.
И так думали все наши государственники. Вплоть до тех, кто проводил коллективизацию путем невиданного террора и чудовищного голода.
Вплоть до сталинских маршалов во главе с Жуковым, осуществивших — во имя планов Сталина штыками навязать свой социализм Европе — “славный” штурм Берлина, ненужный для русского народа, потерявшего в нем сотни тысяч жизней мужчин, так необходимых для послевоенного подъема обескровленной России, для увеличения численности ее населения, для надежд сотен тысяч женщин страны создать семью.
Вплоть до тех, кто во время катастрофы на подлодке “Курск” во имя “государственных интересов” отверг зарубежную помощь, которая могла еще спасти жизнь кому-то из экипажа. И правящая нами номенклатура готова принять эту “великую” традицию жертвовать “людишками”.
Но готовы ли мы? Готовы ли мы стать — ради стратегии власти — жертвами новых взрывов в московском метро, новых падающих самолетов, новых Бесланов?..
Готова ли лучшая, думающая часть российской бюрократии снова вступить на путь, который уведет страну и от современного постиндустриального общества, и от возможности остаться великой державой? Не случайно же так приветствуют действия наших властей в Беслане именно те, кого в любви к великой России не заподозрить...
Готовы ли и мы, и лучшая часть бюрократии терпеть действия, вытекающие из уже доказавшего свою непригодность стратегического курса?
Слабое руководство с маниакальным упорством цепляется за старый курс, видя в этом доказательства своей твердости — тогда как на самом деле именно это упрямое упрямство для любого, изучавшего историю и теорию лидерства, лучшее доказательство их слабости. Ведь действительно сильные лидеры умеют вовремя сменить курс, что, собственно, и делает их сильными.
Для дальновидной части российской бюрократии есть славный пример. Россия в середине XIX века сдала Севастополь, затопила Черноморский флот и заключила позорный мир. Но страной правил великий царь — Александр II, — который заявил: тяжелый мир дает нам возможность провести реформы, и их успехи перекроют потери по этому договору.
А вот недавний пример. Когда французский народ убедился, что ни парламент, ни президент, ни правительство, ни армия и полиция не могут выиграть войну в Алжире, он нашел человека, в любви которого к Франции сомневаться не приходилось. И этот лидер пошел на отказ от стратегии “Алжир — французский”, принял казавшиеся позорными решения, на разрыв с теми, с кем вместе воевал против Гитлера. Его решение развязало руки Франции и для научно-технического прогресса, и для сохранения ей почетного места среди ведущих держав мира. Этот человек — великий сын Франции, генерал Шарль де Голль.
