Михаил Ходорковский выступал в понедельник с “последним словом” действительно последним из троих обвиняемых. Глава “Менатепа” Платон Лебедев вообще отказался выступать, а бывший гендиректор АОЗТ “Волна” Андрей Крайнов сказал буквально два слова.
Ходорковский тоже был немногословен, но сорвал шквал аплодисментов. Он еще раз заявил, что считает себя невиновным и не просит снисхождения.
— Вся страна знает, почему меня посадили в тюрьму — чтобы не мешать разграблению ЮКОСа. Определенные влиятельные люди затеяли планомерное уничтожение ЮКОСа с целью забрать процветающую компанию, точнее, ее прибыль, — начал Ходорковский. — Люди, которые расхищают ЮКОС, — корыстные бюрократы... Пусть полнота ответственности ляжет на тех, кто это затеял.
Экс-глава ЮКОСа отметил, что после его задержания полтора года назад “бегство капитала из России увеличилось в шесть раз”.
Он отверг все предъявленные ему обвинения:
— Это вранье от начала до конца. У меня нет ни яхт, ни дворцов, ни футбольных клубов... Я был неправильным олигархом, поэтому власть не только отобрала ЮКОС, но и держит меня второй год в тюрьме… Я горжусь своей работой за 15 лет. Я искренне стремился работать на благо своей страны, а не на свой карман... Все, что у меня осталось, это осознание своей правоты, деловая репутация и воля. Я не намерен просить снисхождения. Мы обязательно добьемся правды...
Народу в зале хватало. Возле здания Мещанского суда, где проходят слушания, уже с утра не осталось ни одного парковочного места. На первом этаже толпа. Проход к залу №56 перегорожен двумя скамейками. В образовавшийся узкий проход четверо дюжих охранников в камуфляже пропускали по одному. Но желающих послушать последнее слово Ходорковского слишком много. В зал не пустили даже иностранных адвокатов, специально приехавших для наблюдения за процессом.
…В конце своего выступления Михаил Ходорковский стал заметно волноваться. Он поблагодарил всех, кто его поддерживал: общественные организации, журналистов, адвокатов. Слова особой благодарности были обращены к его родителям и особенно к жене.
— Она была настоящей соратницей и декабристкой, — чуть не со слезами сказал Ходорковский.
