Она — королева. Он — государев человек. За королевой призван следить во все глаза. Во время мирового бала скрывается от всех в толпе и утыкается в телевизор: “Я должен видеть каждого — как себя ведет, что делает, в чем ошибка? Потом подойду — скажу. А чего светиться-то перед камерами?” Он действительно потом подойдет и врежет по полной программе. Или поклонится в пояс. Говорят, что непредсказуем. Втихаря называют Пиночетом. Может довести до слез. Может до колик от смеха. Не может уехать из России и бросить свою королеву. И приехать домой без “золота” государственный тренер по легкой атлетике Валерий Куличенко тоже не может. Казна — дело святое.
— Ну-ка, ну-ка, что за стихи вы читаете на общем собрании сборной команды?
— А-а-а, да: восьмого марта, во время чемпионата Европы в Мадриде, Мандельштама читал, Ахматову, Евтушенко… Прочитал стихи, каждой женщине цветок подарил и сувенир — большую испанскую тарелку.
— А корзина подснежников в Будапеште…
— И это было. Но вообще последнее время о смысле жизни мы на собраниях чаще говорим, о том, что будет дальше, за спортом, как не потерять себя. И что за все грехи приходится платить. Еще — что все будут с тоской вспоминать время, когда выступали за сборную страны.
— Не зевают?
— Так мы же не только философствуем, глядя в небеса, артистов вот на базу зазываем. Девчонки от романсов так просто пищат. А вы слышали, как Юра Борзаковский поет? На банкете вышел — человек пятьсот, наверное, было, — взял в руки гитару и спел кучу песен!
— Валерий Георгиевич, вам, одному из немногих, не попало за Афины. А вы за что себя ругали?
— Сборная завоевала шесть медалей — 22 процента от общего количества “золота”. Думаю, одно из лучших наших выступлений… Но две медали мы потеряли. Вина на мне — за женское ядро. Я доверился спортсменке и врачу, который с ней работал. Надо было жестче контролировать. И тройной прыжок — моя вина: оказывается, у Лебедевой болела пятка, от меня это скрыли.
— А как вы можете контролировать работу врача?
— Очень просто. У меня есть образование, которое позволяет это делать, и есть право спросить: что ты делаешь, что применяешь, зачем и как применяешь?
— И все честно ответят?
— Да, по простой причине: они заинтересованы в этом. Чтобы потом не рыдать. У меня ведь информации больше, чем у любого врача или спортсмена. И это моя обязанность — знать и контролировать, что можно, а что нельзя, отлавливать новые препараты, которые ВАДА запрещает, и так далее. Смотреть во все глаза…
— Вы после стартов часто даете резкую оценку спортсменам. Не дипломат вы, Валерий Георгиевич?
— Если он спортсмен высокого класса — поймет, даже если я врежу. А если пришел в сборную покрасоваться, получить какие-то льготы, то команда это тоже видит.
— Разве можно попасть в сборную, чтобы покрасоваться?
— Многие приходят, чтобы попасть на коммерческие старты. Знаете, какая это проблема? С сентября я собираю команду: массаж, биохимия, сборы и т.д., — так всю осень, зиму и весну, вплоть до мая. И тут появляются всякие менеджеры — и закручивается: там за приезд 500 долларов, здесь за выступление — 10 тысяч, и начинаются тараканьи бега. Но есть старая методика, о которой уже никто не помнит: до основного нужно сделать восемь-девять стартов. Остальное — во вред.
— В прошлом году вы про тренера Матвея Телятникова принародно заявили: вышел из доверия.
— Вышел.
— А он — тренер чемпионки мира в беге на 200 метров Анастасии Капачинской.
— Но она же попалась.
— Да, отбывает дисквалификацию.
— Когда ты идешь на такой результат, должен быть честен по отношению к главному тренеру. Телятников меня предупредил: к зиме не готовлюсь — готовлюсь только к лету. Вдруг в декабре он решил готовиться к зимнему чемпионату мира. Я спросил: “Все будет нормально?” — “Да, будет”. Хорошо. Перед отъездом спрашиваю: “У нас все будет нормально? Тебе нужны моя консультация, информация?” — “Нет-нет-нет…” Потом у спортсменки положительная проба: “В чем дело, почему?!” — “Вот, я не знал, что ВАДА этот препарат запретила…” И кто ему дал право, почему подставил девку?
— Вышел из доверия — и что делать?
— Сейчас сидит в карантине. Тренирует, но в команду на выезды я его не беру.
— Но он же чемпионку мира вырастил — значит, квалификация высочайшая и опыт…
— Квалифицированный, никто не говорит, но в то же время непрофессиональный.
— А такое бывает?
— Ну, раз напортачил? Как Путин говорит: полупрофессиональные руководители, которые ведут страну не туда.
— Где грань осуждения или оправдания спортсменов за допинг? Грубо говоря, о чем можно говорить, а о чем нельзя? И когда верить возмущению спортсменов, а когда нет? И вообще — вот олимпийская чемпионка Лебедева считает, что допинг надо разрешить.
— Я уже сказал ей, что она не права.
— То есть врезали? Почему?
— Врезал. Потому что это очень сложно... С допингом надо бороться. Мальчики и девочки в погоне за результатами готовы принимать любые препараты. Этого допускать нельзя. Никак и никогда. Но как рассуждает спортсмен международного уровня? Он получил лицензию на труд. Ему платят деньги за то, что он хорошо выступает. Начальство чего требует? Давай медаль! Зритель: давай медаль! Есть гениальные люди и те, кто менее гениален. Но путем правильных тренировок с профессиональным тренером, с условиями и т.д. добиваются результатов… Был гениальный Аржанов, который в 72-м году выиграл бег на 800 метров, и только через тридцать три года появился Борзаковский! Был гениальный спринтер Борзов, второй не появился до сих пор. Эти спортсмены могут и не принимать препараты восстановительного характера. А есть менее талантливый — он хочет обыграть Борзаковского, у него запредельные нагрузки, он может ломаться, гробить сердце, мышцы… Тут вступает в дело врач, который может помочь. Но спортсмену говорят: “Иди, ешь колбасу. Больше тебе ничего нельзя”. — “Почему? Это мое право на труд! Я тоже хочу показать высокий результат. У меня есть лицензия. Почему артист поет и может принимать психотропы — никто не запрещает, это его право на труд? Да, мы должны быть равны во время Игр, чемпионатов. Но почему меня контролируют, когда я готовлюсь?”
— Он прав?
— Как сказать. Шахтер идет в шахту. Ему надо кормить семью. Он боится. Выпивает водки и идет. А представьте — перед шахтой стоит директор и говорит: “Ты, друг, сдай-ка тест. Ага, ты выпил водки, иди домой”. — “Мне семью надо кормить!” — “Нет, иди!” Не будет ведь такого? Это абсурд. Потому что стране уголь нужен. Так и у нас благородная идея тоже доведена до абсурда. И довели ее две организации: одна “ловит” препараты, другая производит.
— Но ведь это все понимают…
— И что? ВАДА обалдела от пристрастия. У меня девочки закончили выступать и забеременели. Это их право. Через две недели приезжает ВАДА, берет у них пробы — повышенные гормоны — и начинает меня качать: “Вы — как спортсменки бывшей ГДР: они беременели для результатов, потом делали аборт!” Да это право человека — рожать ему или нет! Может, с мужем плохо живет или решила подождать еще!..
Или вот Наталья Садова — олимпийская чемпионка. Сообщает, что находится дома. Утром сели с мужем в машину и уехали на дачу. Приехали через восемь часов. В это время явился контроль, прождал их четыре часа, записали ее в красную карту: если еще раз не дождутся, Садова уходит на два года. Вот когда на дороге происходит наезд, вызываются свидетели. А здесь? Кто знает, был контроль или нет? Мы вступили в организацию ВАДА, платим каждый год 500 тысяч долларов — хорошие деньги. И каждый год идем за ними, как на привязи, покорно. Национальная политика должна быть?
— Призываете к бунту?
— К разуму. Хорошо, предвидя, что уже готовится большой взрыв в среде спортсменов, ВАДА создала их комиссию. Во главе — наш Фетисов. Может, хоть что-то удастся отстоять. Потому что иначе мы уже сами не понимаем, где грань… Руководители все трясутся: лучше проиграть, лишь бы не попадаться. Я — за жесткий допинг-контроль, но нельзя, чтобы он превращался в самоцель и в шантаж.
— Вы откуда вообще взялись в легкой атлетике?
— Бегал стометровку, поступил в Казахский институт физкультуры, уехал в Караганду. Тренировал всех: и прыжки, и бег с барьерами, и метание... Успехов добивался, но тренерское сообщество раздражал: пришел молодой парень, который тренирует по-другому. Выгоняли из манежа, не давали тренироваться, письма стали на меня писать. Но оказалось: у меня около 30 спортсменов в сборной Казахстана, а у кого-то — по одному. В 74-м году перетянули в Москву. Долго работал старшим тренером сборной СССР по выносливости. Побеждал, но поругался с руководством сборной и ушел в профсоюзы. Там отвечал за все летние виды — и впервые тогда в Сеуле профсоюзы обыграли армию. Вернули в комитет. На чемпионате мира в Гетеборге, 95-й год, одна медаль золотая всего была на сборную — у меня в группе. Опять поругался с руководством и ушел.
— Вы склочник, что ли?
— Нет, упрямый и отстаиваю свою позицию. Когда меня начинают душить, сопротивляюсь.
— А других душите?
— Нет. Не душу.
— По должности должны.
— Нет, все по-другому… Ушел в триатлон, доказал всем, что специалист: триатлон занимал плачевные двадцатые-тридцатые места — через год женщины были уже третьими в Европе, мужчины пятыми. Опять меня вернули в сборную. А в 98-м предложили стать главным тренером.
— И как сердце?
— Не понял?
— Нагрузка адская — легкая атлетика бегает, прыгает, взлетает, государственный тренер за все в ответе, а сердце одно…
— Нормально. И никого я не душу, просто профессионально работаю.
— Значит, грамотно душите. Демократия возможна в сборных командах?
— Нет. Мне учителя говорили так: “Валера, в сборную приходят не учиться, а учить других. Не умеешь — уходи”. Демократия может быть только в одном случае: когда собирается тренерская конференция и предъявляется годичный план подготовки сборной. Каждый может выдвинуть свои предложения, но когда план принят — все: закон. Шаг вправо, шаг влево — расстрел.
— Как никого не обидеть? Например, прыжки с шестом выиграла Феофанова, проиграла Исинбаева, и наоборот…
— А это искусство главного тренера: найти слова.
— Обладаете?
— Надеюсь. Еще искусство — сделать так, чтобы все работали на идею, которая нужна национальной команде: выигрыш чемпионатов и Олимпиад.
— Неужели коллективная идея еще что-нибудь значит?
— Гимн и флаг в легкой атлетике значат много. Даже и объяснять ничего не буду.
— “Россия борется со всем черным миром” — это ваши слова. Может, нашей легкой атлетике тоже пора “потемнеть”? Это возможно?
— Не думаю.
— Опять патриотизм, гимн и флаг?
— У нас нет таких финансовых условий, чтобы что-то предлагать звездам — а другие ведь не нужны?
— А вообще деньги в легкой атлетике есть?
— Мало. Знаете, что за проблему переживает сегодня весь спорт? Нет прямой зависимости между потраченными деньгами и выходом спортивного результата. Свежий пример — ЦСКА баскетбольный. Сколько уж там денег! И вот Финал четырех. Где ЦСКА? Разве выиграл?.. Или футбол? С ума сойти можно, какие там суммы потрачены на подготовку. Вот озвучивают зарплату главного тренера: шестьсот тысяч в месяц. А у меня сорок тысяч — и мне надо выиграть шесть-восемь золотых медалей на Олимпиаде!..
— Вы что, с футболом хотите бороться? Не получится.
— А олимпийская медаль что-нибудь значит?
— А Россия все равно будет верить в футболистов.
— И пусть верит. Я о другом говорю. Значит, эти мальчики, некоторые из них даже не мастера спорта, выходят и получают зарплату, которую не получают даже олимпийские чемпионы? Наш спорт остался в совковой системе: кто у руля сидит — тот главный, кто распределяет деньги — тот главный. Уважаемый человек. Если он профессионал хороший, понимает тренировочный процесс — повезло…
— Где же взять профессионала с деньгами?
— Они должны быть. Они рождаются, правда, очень редко.
— Валерий Георгиевич, а вы план по медалям на Олимпиаду в Пекине уже получили?
— Олимпийский комитет запланировал 44 золотые медали, 114 в общем зачете. У нас концепции пишут одни, а платить должны другие. Что такое медали? Это же государственный заказ. У нас же везде пытаются не профессионалов слушать, а навязывать что-то. Огромные деньги, например, тратятся на научную работу, но никто не подошел и не спросил: “Куличенко, а что тебе надо?” Из Академии наук мне начали давать таблетки. Я говорю: а их анализ кто-нибудь провел? Мы проверили сами — биохимия ничего не показывает, результат не показывает. Почему я их должен давать? Тут же я враг, не хочу лучшего. А зачем мне этим людей кормить? Ради галочки, что мне академик любезность сделал?
— Куличенко, а что вам надо?
— В идеале все очень просто. Есть сборная команда. Я человек государевый — государственный тренер, скажите мне: “Мы хотели бы увидеть это, это и это, а даем соответственно то, то и то. Будь любезен, план по медалям дай нам настоящий”. Я отдам. Но не лезьте в подготовку — спросите с меня конечный результат. А сейчас получается так: я в ответе за работу, а составные успеха не зависят от меня. Чиновники только делят деньги: не пущать, не давать, урезать все что можно… Что урезать? Наш человеко-день — 920 рублей: 400 проживание, 350 питание, 85 на транспорт и 85 — на аренду спортсооружения. Легкая атлетика лучше всех выступила — почему нам не прибавляют? Почему в синхронном плавании — 1100 рублей, а у меня с моими золотыми медалями — как в триатлоне? Говорят, у них вода дорогая. А у меня что — воздух один? Люди уходят — это я сумасшедший…
— Но вы же все равно хотите быть главным тренером.
— Раньше очень хотел. А сейчас — даже представить не можете, сколько это бессонных ночей…
— А без тренерства спать хорошо будете?
— Не буду. Знаете, как мне сейчас Аркаева жалко? Он мой друг, мы с ним прошли многие годы. Он великий тренер, всем все доказал. Ну, оступился. Так оставьте ему экспериментальную команду, не срубайте так!
— Может, все-таки у каждого тренера есть лимит эмоций, дальновидения, куража?
— Один в 85 лет работает фантастически, и у меня в федерации есть такие люди, а другой в сорок лет пришел, отсидел и ушел. И глаза пустые.
— Вас еще надолго хватит?
— Я же говорю: я сумасшедший. Мне надо вперед за Россию идти. Вот после Афин не было никакого анализа: почему мы заняли третье место, где ошибки? Я его сам провел, раздумывая: куда идти перед Пекином, за счет чего выигрывать там? И теперь знаю, что нам делать с китайцами.
— Да на своей земле они же всеми рисовыми полями встанут…
— Встанут. Я был сейчас на марафоне в Китае — они открыто говорят: о первом месте в Пекине не думайте — уже занято. Вот посмотрите в эти таблицы: циклические виды спорта — 33 процента команды: велотрек, байдарка, академическая гребля, велошоссе… Что получилось в Афинах? Мы здесь завоевали всего четыре золотые медали. Если мировую статистику взять — мы по этим позициям на девятом месте. Слава богу, китайцы после нас. Чем можно сейчас “убить” Китай? Только поднять эти виды.
— А это у вас докладная записка — вы ее отправили?
— Да не стал: пустая трата времени. Вот еще, например, все говорят про высокогорные базы. Сейчас принцип тренировки — живу наверху, тренируюсь внизу. У нас баз нет. А есть, например, маски, которые создают высокогорную атмосферу. Сколько я прошу купить их — ничего. А год уже прошел. Я сам девочек заставил — они купили пару масок в складчину, провели эксперимент: великолепные результаты. А на базе в Подольске вы были? Вот мы живем на этой базе — с этими кроватями продавленными, с этой столовой, где команда неоднократно травилась… В восстановительном центре шаром покати. Стадион — ужас просто, я скандал устроил: хоть уберите, говорю, помойте дорожки после зимы. И дело не в том, что некому. Профсоюзы не отдают базу федеральному агентству. Сами не хотят ничего делать, а другим не дают. Перед чемпионатом мира в Эдмонтоне приехала немецкая делегация: “Нам вас жалко — вы так много тренируетесь, а у вас куриные косточки на еду, продавленные кровати, нет телевизоров, центра восстановления. Как вы можете выиграть? Проиграете с треском”. А мы с треском выиграли.
— Может, продавленные кровати — это наше ноу-хау?..
— Но предел-то должен быть?
— Вы хотите кого-то удивить или разжалобить? Америки не открыли…
— А ее и не надо открывать. Что такое новое? Хорошо забытое старое. Выход у спорта один: переход на дотацию государства. И — никуда от этого не денешься — в спортивной власти должна быть вертикаль. Главный сказал — остальные сделали. Я работал при всех: при коммунистах, при перестройке, при демократах, — а задача была одна: давай медали! Как можно больше и желательно золотые. Не дашь — ответишь. И тренер отвечает. Но чиновник, который плохо работает, должен ответить или нет?..
