“Аквариум” — это не название группы людей, это характеристика музыки определенного типа” — так сказал Борис Гребенщиков. Рок-музыкант, поэт, певец, композитор. Но с недавнего времени он еще и связующее звено между миром современной музыки и миром политики. Многие на его месте встают в позу, а он не боится обвинений в конформизме. Он просто пишет музыку, играет концерты и очень счастлив.
— Я живой до сих пор — уже 51 год — это третья стадия жизни. И я сейчас получаю удовольствия от жизни значительно больше, чем раньше мог думать. Выясняется, что чем дальше, тем интереснее.
— Что вас радует? Солнышко, которое восходит, птички?
— Вы знаете, да, и чем дальше, тем больше. Обожаю небо голубое.
— А что вы думаете про своих слушателей, про своих поклонников?
— Я очень редко встречаюсь со слушателями, к сожалению.
— Ну, кстати, вот я ваша слушательница…
— Это очень приятно.
— Знаете, некоторые люди в нашей стране до сих пор считают, что ваши концерты — это нечто экстремальное, что там безобразия какие-то творятся. Как обычно проходит ваш концерт?
— Там творятся безобразия с начала до конца. То есть мы готовимся к концерту, настраиваем звук, потом, собственно, выходим на сцену, играем концерт. И все это — сплошное безобразие. Кто кричит, а кто слушает. В разных городах по-разному. В некоторых больше слушают, в некоторых больше кричат.
— Что такое рок-гуру?
— Не знаю, по-моему, нелепое понятие.
— Может быть, это вы?
— Нет, рок предполагает, что учителей в принципе нет. Ты учишься у всего, что тебе нравится, потихонечку. Одного учителя нет и быть не может.
— Ну а вы кто тогда?
— Я скорее рок-аятолла. Джазовый шейх.
— Это побогаче будет, да?
— Ну естественно. Фолк-старейшина. Быть старейшиной гораздо удобнее. Потому что можно делать все что угодно, и никто ни за что не спросит.
— Иоганн Себастьян Бах — ваш любимый композитор?
— Ну один из любимых, скажем так.
— Вы бы взяли его клавишником в “Аквариум”?
— Упаси господь, я бы не стал портить ему карьеру.
— Борис, зачем вы так много выступаете в последнее время? Есть отзывы типа “группа что-то выглядит устало”, пашете много…
— Мы до концерта усталые и после концерта усталые — а на концерте нет. Потому что нас осталось четверо сейчас, и каждому приходится работать за троих, что очень интересно.
— Обычно у вас музыкантов на сцене человек семь-восемь?
— Раньше было до девяти. Даже до двенадцати. А сейчас нас четверо.
— Что скажете про ваш последний альбом?
— “Аквариум” записал новый альбом. Он называется “ZOOM ZOOM ZOOM”. Записан он был вместо совершенно другого альбома. Неожиданно накатило, и я написал много песен. Мы все бросили и начали их репетировать, играть, а потом записали. Восемь с половиной месяцев работы.
— Это обычный для вас срок?
— Нет, долгий, очень долгий.
— Вот вы, Борис, философ. Зачем, по-вашему, люди вообще собираются в зале, слушают, аплодируют вам, к примеру? Что это за потребность такая?
— Потому что их охватывает неудержимое желание испытать новые эмоции, а в зале эти эмоции можно объединить и испытать всем вместе, что, как говорят, их усиливает. Я предпочитаю музыку слушать сам по себе, на концерты хожу крайне редко. Только если к знакомым или на каких-то очень любимых людей.
* * *
— Не устали жить на два города — вы постоянно в Москве, семья в Питере?
— Ну два раза в месяц по крайней мере я в Москву приезжаю. В Питере живу на Невском.
— Прямо на Невском! Здорово. Поди, у вас какие-нибудь именитые там соседи!
— Абсолютно нет… Лучше бы там кто-то и был более яркий. Но по крайней мере там тихо.
— На Невском-то?
— Мои окна во двор.
— Что больше нравится — Питер или Москва?
— Сложно сравнивать. Кто больше нравится — мальчики или девочки? Они разные.
— А кто вам больше нравится — мальчики или девочки?
— Смотря в чем. (Смеется.) Если играть музыку, то мальчики. Если не играть, то, может быть, девочки.
— Да, кстати, а как поживают ваши многочисленные девочки и мальчики, которых вы с успехом нарожали?
— Отлично поживают. Обе сейчас в Москве. Одна снимается, другая лежит на диване и смотрит телевизор. Мальчики — один работает уже. Ему 23. А второй, Глеб, он поближе к музыке.
— Вот все-таки пошел в отца?
— Ну, по-моему, он не очень играет, он больше при группе, но все равно приятно. Вообще-то он в зоопарке хочет работать. Он любит ящериц. Весь в меня.
— …Ящериц. Боже мой. А вы любите ящериц?
— Я хорошо к ним отношусь, безусловно. И к змеям тоже.
— Они же могут внезапно напасть?
— Вы знаете, на меня обычно внезапно нападают люди. Змеи как раз ведут себя крайне тихо.
— Ну если на них, конечно, не наступить.
— Если на человека наступить, он тоже набросится.
— Да если даже и не наступить, набросится.
— Вот в том-то и дело. Люди более агрессивны.
— Как вы относитесь к создаваемому сейчас в России, по крайней мере в крупных городах, обществу потребления?
— Ну если людей научили, что нужно бегать за деньгами, значит, они будут бегать за деньгами. Я думаю, что этот период пройдет. Дайте им 20—30 лет — они немножко успокоятся.
— А вы что же, бессребреник?
— Почему? Деньги получаю, конечно.
— По общепринятым расценкам.
— Ну, может быть, даже выше иногда.
— Но тем не менее, я смотрю, вы достаточно скромно одеты. В 50 лет так, по-рокерскому… А яркая майка оранжевого цвета — это что, привет, Украина?
— Нет, оранжевый цвет — это цвет, который нужно носить по четвергам. Меня один священник в кришнаитском храме в далеком индийском городе обучил, что нужно каждый день недели носить разные цвета, что делает благоприятным этот день для человека. Могу рассказать сразу: в воскресенье носят красный цвет, в понедельник — розовый, во вторник — желтый, в среду — зеленый, в четверг — оранжевый, в пятницу — белый, а в субботу — синий. Тогда звезды будут вам благоприятствовать.
— Вы, я знаю, сами благоприятствуете звездам. Вы стали учредителем РОМС… Хотите коллективно управлять всеми видами авторских прав в Интернете — вместе с Успенским, Петровым и Стасом Наминым?
— Ничего не знаю про это. Мне Стас когда-то звонил с просьбой использовать мое имя. Наверное, он его и использовал.
— Значит, вы не хотите лишить народ пиратской аудио- и видеопродукции?
— Вы знаете, я сам вчера ночью слушал как раз пиратского Брамса…
— Пиратского Брамса?
— Да, и очень радовался, что у нас пираты настолько культурные. На пиратской пластинке, которая в Англии стоит приблизительно фунтов тридцать, четыре симфонии Брамса под дирижерством Герберта фон Караяна всего за 120 рублей. И я крайне радовался, что на четырехдолларовой пластинке еще и гениальные пояснения, музыкальные комментарии. То есть я снимаю шляпу перед пиратами.
— И часто вы Брамса слушаете?
— Мне нравится, как он работает с духовыми. Я в восторге.
* * *
— С высот человеческого духа опустимся в день сегодняшний… Как вам, например, это: “Долгожданный мой, ты всегда со мной. Приходи скорей и меня согрей. Будем мы мечтать, будем дни считать. А любовь уйдет, влюбимся опять”?
— Это тюремное что-то? Это русский шансон, наверное.
— Замечательная попсовая пошлятина, да?
— Да в словах-то особенной пошлятины нет. Вполне русская народная песня, если ее хорошо спеть.
— А может, это духовная свалка?
— Ну народные песни, как правило, бывают не слишком умные. И это нормально. Знаете, ум проявляется у людей, когда некуда больше деваться. Когда человек в нормальном, расслабленном состоянии, ему или ей ум в общем-то и не нужен…
— Борис, а как вы относитесь к людям, которые, слушая ваши тексты, крутят у виска: мол, ненормальный?
— Они правы — я ненормальный. Я и не хочу быть, никогда в жизни не хотел быть нормальным. Мне всегда казалось, что быть нормальным крайне скучно. Опыт подтверждает. Те мои сверстники, которые были нормальными, очень скучают.
— Как вы боролись со своей нормальностью?
— А у меня ее никогда и не было. Мне всегда казалось, что нужно жить весело и интересно. И быстро.
— Быстро купить дом, построить трехэтажный особняк… Машину, какой-нибудь “Гелендваген”?
— Зачем?
— Ну ты ж крутой.
— Если человек крутой, то ему не нужно это доказывать. Если человек кому-то что-то доказывает, значит, он себя и не чувствует крутым.
— Вам нравится вести программу на радио “Россия”?
— Я боюсь, что час слушать музыку и мой безответственный треп — это опасно для массового сознания.
— Я думаю, очень полезно.
— Ну смотрите, я с удовольствием буду такой авангард вам крутить, что многие слушатели посереют.
— Кстати, ваши дети читали книгу Севы Гаккеля, в “Аквариуме” был такой музыкант, — папа там предстает, мягко говоря, не совсем героем…
— Да.
— Как вы относитесь к такой литературе?
— Я отношусь очень хорошо, потому что каждый человек должен писать то, что ему приходит в голову, то, что он хочет написать. То есть я не сторонник цензуры в этом смысле.
— Но вы где-то сказали, что у вас другие воспоминания о том времени.
— Это совершенно верно. Севка вспоминает, что ему какого-то пирожка недодали где-то. Именно про пирожки там идет речь, кто их пек, и как ему не хватило, и как его побили. А я вспоминаю, как мы с ним музыку писали. И мне кажется, мои воспоминания значительно более интересные.
— Уел, уел дружка.
— Ну так он сам напросился.
— Как поживает другой ваш музыкант — Саша Титов, который бросил “Аквариум”, остался жить в Лондоне?
— Очень переживает по этому поводу. Ему тяжело материально. Да и, собственно, в смысле воплощения своих амбиций басиста тоже там не очень.
— Просится обратно?
— А как он может? У него там семья. Он гражданин Великобритании. Ему нужна виза для въезда в Россию.
— Так дайте ему визу!
— Я не совсем царь этой страны. Пока у него сложности.
— А что, он “политический” какой-то?
— Нет, он же долго боролся за гражданство Великобритании, и пока еще год он не может оттуда выезжать. У них свои какие-то законы.
— А где бы вы, Борис, хотели остаться жить?
— Мне Петербург вполне нравится. Москва для меня немножко бурный город, слишком много тусовки. А в Петербурге мне работать спокойнее.
— А тусовка вам не очень, да?
— Понимаете, скучно. Скучно, потому что темы, которые на тусовке возникают, они, как правило, одни и те же, и они меня давно не интересуют. А когда я хочу кого-то увидеть, приезжаю в Москву и спокойно с людьми разговариваю.
— Например, в Кремле с Владиславом Сурковым про создание рок-клуба?
— Да, я встречаюсь со своими друзьями в тихих местах.
* * *
— Слушайте, Боря, а зачем вы занимаетесь экспериментами над массовым сознанием?
— А смотря что вы называете экспериментами над массовым сознанием.
— Наверное, все ваше творчество.
— Понимаете, если бы не было масс, я бы все равно написал все то же самое. Потому что я в принципе помню, как я начинал писать песни. Я их писал для того, чтобы они понравились моим самым ближайшим друзьям, с которыми я, как правило, и играл эти песни. Масса, как замечаете, ни при чем совершенно.
— А девчонки?
— И девчонки ни при чем.
— А вы вообще влюбчивый?
— Да нет, я давно уже не влюбчивый. Я отдаю должную дань красоте и грации. И магии женщины. Дань отдаю. А влюбляться не влюбляюсь.
— Сколько у вас было жен?
— Я был женат два раза, потом встретил свою теперешнюю жену, и мы с ней спокойно уже больше 20 лет вместе.
— И она вам родила двух детей?
— Мы заботимся о трех детях, а четвертая — моя старшая дочка. Она сама по себе давно уже. Мы с женой теперь в основном занимаемся тем, что странствуем.
— Например, по Индии. В Гоа?
— Нет, в Гоа нечего делать. Там уже русская мафия. Кстати, имейте все в виду. В Гоа русская мафия уже начинает забивать себе дома, то есть арендовать их у местных, а потом сдавать их за гораздо большую цену русским. В Гоа ездить не нужно, есть масса мест значительно более хороших и значительно менее населенных.
— Это какие, Борь?
— А я не скажу.
— Вы уже прочитали переведенную на русский язык книгу современного мастера медитации, Ринпоче, перед которым вы преклоняетесь?
— А которую из них? У него несколько книг. Одну из них я перевел сам.
— Как же это вам удалось?
— Дело в том, что я знаю, о чем идет речь, знаю его самого и знаю переводчика нашего, который переводит с тибетского на английский. И сам Ринпоче отлично говорит по-английски. И у нас с ним как бы старая дружба.
— Где вы с ним познакомились?
— Лет 10 назад. Даже больше. У него в монастыре в Непале. Большой белый монастырь к северу от ступы Боднатх.
— Красиво. Даже не представляю…
— А там и правда красиво.
— Трудно представить это себе, не увидев глазами. Скажите, Боря, а что вы сделали для Тибета? Вот, к примеру, Банко де Гайя написал вещь “Ласт трейн ту Лхаса”…
— Это неплохой трек, но к Тибету он имеет довольно туманное отношение.
— Такой длинный, нудный, да?
— Ну транс — он и есть транс. Этот довольно неплохой. Но Shpongle еще лучше. Имейте в виду.
— И всё же где ваш вклад в тибетскую культуру?
— Его за меня Ричард Гир делает.
— Вы с ним знакомы?
— У нас есть общие знакомые, скажем так. Далай-лама, например. (Смеется.)
— Это как фигура речи или на самом деле?
— Нет, он его знает, я его знаю.
— А как вы думаете, Ричард Гир знает о том, что есть такой Борис Гребенщиков — живая легенда русского рока?
— …Аятолла русского джаза. Да, знает.
— Последний вопрос: раньше ведь все юноши хотели быть рок-музыкантами, мурыжили эти гитары, мечтали о концертах, а теперь эти увлечения как-то все подзабыты. Объясните, хорошо ли быть рок-музыкантом и играть не самую востребованную на сегодняшний день музыку?
— Никогда этого не говорил, но это интересно. Сейчас просто время другое — сейчас музыка ушла с первого плана. Теперь музыку большая часть народа воспринимает как такого рода обои звуковые. И никто особо не вслушивается. И это на самом деле так. Но музыка хорошая все равно остается, вне зависимости от того, слушают ее сегодня или нет, ее будут слушать завтра и послезавтра. Это делает меня абсолютно спокойным.
