Олегу — сорок пять. Как всегда он выглядит на "минус десять". Как всегда легок и весел. Выскочил со съемок фильма о нем мокрый, со словами: "Уф! Про себя рассказывать сложнее, чем играть в кино!"
— Какое самое правильное существование на Земле?
— Я бы с удовольствием взял бы пример с моего последнего героя Остапа Ибрагимовича Бендера, который, как я понимаю, декларировал жизнь как путь. Не просто жизненный путь, а как реальную дорогу, как приключение, как бродяжничество. Ты идешь и идешь. Это реальная роскошь. Мы такой роскоши уже не можем себе позволить. Это не от несчастья люди делают, не от невостребованности, неустроенности или отсутствия денег. Наверняка такие люди и сейчас есть. На мой взгляд, это самое правильное существование на Земле.
— Вы всегда за рулем?
— Нет, у меня машина появилась не так рано, как думается. Ни в 20, ни в 30 лет ее не было... Из Англии я, по-моему, приехал, а, может быть, даже еще позже — вот тогда только. Хотя всегда мечтал водить машину. Когда ездил на такси, изучал, как поворачивать, педаль где какая. Люблю сесть за руль. Редко сам езжу, конечно, но очень люблю в субботу-воскресенье, потому что в будни по Москве ездить невозможно.
— А как насчет полихачить?
— Полихачить? Да нет, полихачить — в разумных пределах. Хотя нравится мне давить. Я один раз на трассе Ницца—Флоренция давил что-то около ста восьмидесяти и больше — на спидометре даже зашкаливало. Сейчас я понимаю, что это была глупость, потому что могло закончиться не очень хорошо.
— Для вас путешествие — отдых или работа?
— Вы знаете, путешествие должно быть путешествием. В путешествии цель только одна — смотреть, вбирать в себя. Путешествовать — значит идти, бродить. А работа — это все-таки когда ты должен приходить в девять, расписание и т.д. Путешествие — прелесть отсутствия расписания. Когда ты хозяин себе, хозяин своему настроению, своим желаниям, своим маршрутам. Работа — она и так везде. А вот везде бы не работать. Вот так бы хотелось. Вот не работать бы, и все!
— Есть ощущение, что за границей безопаснее?
— Это вообще даже не обсуждается. Там отсутствует страх. Я хожу там спокойно. И не только потому, что меня не узнают, а потому что в принципе чувствую себя уверенно. Здесь же гарантий нам никто не дает, вообще. Вроде бы сейчас нельзя сказать, что ходить опасно. Но вот все время тебя преследует: а вдруг? И вот это “а вдруг” делает твою жизнь некомфортной. А вдруг дефолт? А вдруг пьяный с кирпичом в руках? А вдруг? Нас легко поставить в ситуацию “а вдруг”. И мы все время ходим с оглядкой, что вот, не дай бог, на нашу несчастную голову что-нибудь свалится. Там такого нет, и ты уверен в завтрашнем дне. Кто у нас уверен в завтрашнем дне? Никто! От уборщика до президента — ни один человек не уверен в завтрашнем дне своем. Ну, можно так жить? Ой, я прямо даже устал от такой страстной речи!
— А как быть с корнями? Ведь корни тоже бросать хочется?
— Корни, мне кажется, настолько внутренне существуют в нас. Это же не место какое-то определенное.
— Нет места, к которому вы были бы привязаны, как якорем?
— Пожалуй, такого нет.
— А место рождения?
— Мое место рождения — город Серпухов. Но я там пробыл столько, сколько пролежал в роддоме.
— А где вы не были еще?
— Много где не был. Очень хочу на остров Бали.
— А крокодилы, Центральная Африка — не интересуют?
— Да нет. Хотя кто знает, может, через пять лет я оттуда не буду вылезать. Жизнь гораздо шире наших представлений о ней.
— Но меньше, чем наши возможности.
— Да нет. Мы используем свои возможности на такое малое количество процентов, что когда это понимаешь — становится грустно. Мозг используется нами на десять или сколько там процентов. Мне кажется, с каждым годом наши возможности на один процент убывают. Начали со 100, потом 99 и т.д. Это наказание для человечества за то, что оно себя так ведет.
— Самый гениальный человек — это ребенок.
— Да, наверное. Страшно же иногда в глаза ребенку смотреть, потому что там такие два земных шара. А особенно когда он еще не разговаривает, когда молчит. Я не знаю, мурашки иногда идут. Такое ощущение, что он ничего не скажет, но что-то такое знает. А потом знает все меньше, меньше и меньше.
— Но все-таки, куда бы вы хотели возвращаться?
— Может быть, в Тибет — что-то там есть. Первым Борис Гребенщиков мне об этом сказал. Надо туда ехать. Я прислушался к его совету. Горы, они вообще дают информацию. Если ты едешь туда с вопросами, ты получишь ответы. Я так думаю. Если хочешь услышать — услышишь. А если ждешь: ну-ка, сейчас мне палец укажет, никто тебе ничего не укажет. Ты даже не понимаешь, что ты вопрос задавал. Понимаешь потом, когда к тебе приходит ответ.
ДРУЗЬЯ И КОЛЛЕГИ ОБ ОЛЕГЕ
Светлана БЕРЕЗИНА, продюсер фильма “Олег Меньшиков — между Востоком и Западом”:
— Когда я первый раз позвонила Олегу с предложением снимать о нем фильм, мне ответили: “Нет, он ничего не хочет. Он уже отказал первому, второму, четвертому и восьмому каналу”. Может, заранее предполагая, о чем его будут спрашивать…
Этот фильм оказался адекватен Олегу благодаря авторскому подходу.
У Олега много приятелей. Может быть, чуть меньше — друзей. Но все они похожи в своей реакции на Олега — нестандартной.
Люди, которых мы предполагали снимать в фильме, соглашались на интервью мгновенно, не задумываясь, находили время, чтобы уделить его именно Олегу, а не фильму. Такая же история случилась и с французскими звездами, и не только сейчас. В свое время знаменитый режиссер Режис Варнье утвердил его на главную роль в фильме “Восток-Запад” без проб, зная, что Олег не владеет французским.
Главное впечатление, которое у меня осталось после съемок, что он всегда не один, даже когда находится в одиночестве.
И самое главное, что отличает Олега и что звучит в фильме: к талантливому человеку никогда не пристанет ничего негативного, никогда и ни-че-го.
Катрин ДЕНЕВ после единственной встречи с Олегом в фильме “Восток-Запад”:
— Я мечтаю встретиться с ним на театральных подмостках либо на съемочной площадке. В нем есть тайна.
Она пришла на съемки фильма про Олега очень трогательная и совсем не как звезда — пешком от своего дома до гостиницы “Бристоль” — в отличие от наших московских звезд. Вошла в двери, как в фильме “Шербурские зонтики”: и все ради того, чтобы только специально сказать по-русски: “Олег, поздравлаю тьебя с днем рождьения”.
И вместо отведенных десяти минут проговорила сорок с половиной...
(Из воспоминаний Олега. Перед произнесением имени Сергея Бодрова Олег перекрестился и рассказал про один эпизод со съемок “Восток-Запад”. Один из эпизодов — сцена, где Катрин Денев бьет по щекам лежащего Сергея Бодрова. По сюжету она должна привести его в чувство. Артисты — это артисты. Пока режиссер не скажет “стоп”, актер должен работать. И вот Катрин хлещет по щекам Бодрова, а режиссер все не говорит и не говорит “стоп”. Проходит минута, вторая, команды “стоп” нету, никто не может понять, в чем дело.
Наконец Денев так хлестанула Сергея со словами: “Да открой же ты глаза! Перед тобой сама Катрин Денев”.)
Режис ВАРНЬЕ, режиссер фильма “Восток-Запад”:
— У Катрин Денев и у Олега есть общее: они оба звезды. А звезды узнают друг друга. Было что-то электрическое между ними. Они сразу же стали с уважением относиться друг к другу. Они очень мало общались, но в первый же день их совместных съемок на площадке в воздухе чувствовался сильный заряд. И с Сандрин Боннэр, которая тоже снималась в нашем фильме, он мало общался. Но удивительно, как только говорили: “Внимание, снимаем, мотор!” — отношения менялись за секунду: он становился мужем Сандрин в своих жестах, в сердце, в нежности. Было впечатление, что они жили вместе 10 лет. А когда говорили: “Снято!” — они снова становились отчужденными. Это было странно. Сначала Сандрин это беспокоило. Она привыкла, что если звезды снимаются на одной площадке, они должны быть друзьями, должны знакомиться, обедать вместе, выходить вместе. Она была немного ущемлена отстраненностью Олега. А потом приспособилась к этому. Очевидно, что она нашла этот метод работы очень интересным и была близка с ним, только когда работала камера. И вообще я считаю: он — артист, которых в мире не так уж много. Благодаря Олегу фильм получился такой, какой он есть.
