Есть два типа политических и государственных деятелей. Одни сверкают на авансцене, но, сойдя с нее, удаляясь в даль истории, уменьшаются в размере, превращаются в точку, а затем вообще исчезают с горизонта. Другие, будучи на авансцене предметами высокомерных насмешек и анекдотов, покинув ее, неожиданно начинают расти, превращаясь в колоссов. Рональд Рейган — из числа последних. Сегодня ему бы исполнилось 95 лет.
Президент, перед именем которого неизменно и презрительно упоминалось “бывший киноактер”, которого называли “самым неинтеллектуальным” обитателем Белого дома, который выбрал себе в качестве вице-президента Джорджа Буша-старшего по совету астролога, прислушивался к гороскопам, планируя свои международные визиты, который часто путал реальные события истории с их голливудской интерпретацией, засыпал на встречах в верхах и передоверял свои полномочия помощникам, после смерти вдруг стал расти как на дрожжах, превращаясь в монумент американизма. Удивительная и поучительная метаморфоза…
…В 1983 году, накануне открытия совещания тогда еще “Большой семерки” в Вашингтоне, руководитель штата Белого дома Джеймс Бейкер, зная, насколько непопулярна в мире “рейганомика”, составил для своего босса пакет брифингов, чтобы подготовить его к неожиданностям саммита. Войдя на следующий день в кабинет президента, Бейкер к своему ужасу обнаружил, что его папка так и осталась неоткрытой. Потеряв самообладание, он стал выговаривать шефу. На что Рейган виновато пожал плечами и сказал: “Джим, ночью по телевизору показывали “Звуки музыки”. А я так люблю пение Джулии Эндрюс…” Саммит, на котором Рейган председательствовал, прошел без сучка и задоринки. Рейган то и дело цитировал слова из песенок Эндрюс, разряжая атмосферу саммита.
Журналисты, а затем историки терялись и продолжают теряться в попытках объяснить феномен Рейгана. Исследователь личности Рейгана Адриан Вулдридж пишет: “Одна из причин того, что Рейган столь труден для понимания, состоит в резких контрастах между его достижениями и усилиями, которые он для этого прилагал. Рейган, вне всякого сомнения, самый “трансформативный” и важный президент после Франклина Рузвельта. Он восстановил веру Америки в саму себя после упадка картеровского правления, после травм Вьетнама и Уотергейта... Его экономическая политика дала свободу предпринимателям, его громадная гонка вооружений способствовала развалу советской империи”. Но вот сам человек, “председательствовавший” на всех этих эпохальных событиях, как бы одновременно и отсутствовал, или, как иронически замечает тот же Вулдридж, “изволил обедать”.
С одной стороны, он выглядел удивительно открытым, готовым в любую минуту на смех и шутку. С другой стороны, он был непробиваемо отстраненным. Он хорошо чувствовал людей, но одновременно в них не нуждался. Он вполне обходился обществом самого себя. Люди для него были либо помощниками, либо зрителями. Даже его супруга Нэнси, самый близкий ему на свете человек, признавалась: “Вы можете приблизиться к Ронни на какое-то расстояние, но потом что-то происходит”. Тем не менее опубликованные не так давно письма Рейгана к Нэнси поражают силой искренней любви, лиричностью и романтичностью.
Ни один президент США не может тягаться с ним в ораторском искусстве. Рузвельт и Кеннеди говорили с Америкой как ее хозяева по праву рождения, как аристократы с плебсом. Рейган говорил с Америкой “как живой с живыми”, на ее языке, понятном для каждого. “Великий коммуникатор” был одновременно и “великим делегатором”. Осуществление своих идей он поручал “парнишкам”-помощникам. Но сам не слезал с них. Читал комиксы и, смотря старые голливудские ленты, он одним глазом зорко следил за “парнишками” (“fellas”), чтобы они не напортачили. В решающий момент Рейган небрежно отставлял рукой “fellas” и делал историю. Помните его самую знаменитую фразу, которую он произнес в время посещения Берлина? “Мистер Горбачев, разрушьте эту стену!” “Парнишки” были против этой фразы; они считали ее “слишком провокационной”. Но Рейган уже слышал первые толчки землетрясения, которое разрушило не только Берлинскую стену, но и Советский Союз!
Да, Рейган представлял удивительный сплав идеализма и прагматизма. Опять-таки вопреки своим “парнишкам” он окрестил Советский Союз “империей зла”. “Fellas” убеждали его не делать этого. А что если придется садиться за одни стол с представителями этой “империи”? Придется — так придется, отвечал Рейган-прагматик. И когда пришлось, он без колебаний полетел в самое логово “империи зла” — в Москву. В Москве он так горячо обнимался с Горбачевым, что американский антикоммунистический истеблишмент забеспокоился: не началась ли перестройка в мозгах Рональда?
Нет, не началась. Перед московским саммитом Рейган прошел краткий и ускоренный курс русской истории и образа жизни. Главное, что он почерпнул, сконцентрировалось в поговорке “Доверяй, но проверяй”. Он научился произносить ее по-русски и пользовался ею при любом удобном случае.
Знаменитый идол американского модернизма Энди Уорхол говорил, что любой человек может рассчитывать на пятнадцать минут известности. Визит Рейгана в Москву предоставил мне именно такой шанс. Это именно на мой вопрос: “После вашего визита в Москву считаете ли вы Советский Союз по-прежнему империей зла?” — Рейган выдал нам индульгенцию, ответив, что нет, не считает. Произошло это в Центральном Доме литераторов, на встрече Рейгана с представителями интеллигенции.
Это была не первая моя встреча с Рейганом. Я познакомился с ним еще тогда, когда он был губернатором Калифорнии. Дело было в Сакраменто — столице штата. Рейган выделил меня из группы советских журналистов после того, как я обратил его внимание на то, что Россия и Калифорния имеют одинаковые символы — медведей. Узнав, что я грузин, Рейган попросил меня помочь его личному другу — художнице Тексане — с поездкой в Грузию. Я выполнил его просьбу. С тех пор у меня дома на камине стоит в рамке текст официального письма губернатора Калифорнии Рейгана Мэлору Стуруа с просьбой помочь…
Отслужив два срока в Белом доме, Рейган вернулся в Калифорнию. В его лос-анджелесском офисе была скрупулезно восстановлена обстановка Овального кабинета Белого дома. Но Рейган больше времени проводил в седле, чем в кресле. Здоровье у него было могучим. Лишь болезнь Альцгеймера свалила его. Он стал постепенно терять связь с окружающим миром, переставал узнавать даже самых близких ему людей.
Чем больше терял память Рейган, тем больше становилась память о нем. Его похороны в 2003 году вылились во всеамериканскую скорбь и сожаление по “старому и доброму времени”, хотя оно было не старым и не добрым.
