Армен Григорян известен как лидер рок-группы “Крематорий”. Бесконечные гастроли, пение “под скрыпочку”. Но недавно выяснилось, что он ведет двойную музыкальную жизнь и параллельно занят в новом, современном проекте под названием “Третий ангел”.
— Армен, трубы “Крематория” погасли, общество друзей кремации распущено и ваша шляпа сожжена окончательно?
— Нет, шляпа сжигается каждую пятилетку. Другое дело, что я очень долго хотел сделать что-то новое и в результате решил: отчего не попробовать участвовать в двух группах?
— Группа “Крематорий” для вас теперь как запасной аэродром?
— Буду предельно откровенен. Ну кто же в мире наживы и чистогана будет пускать под нож корову, которая приносит молоко? Три с половиной года мы не выпускаем ничего нового, но даем концерты с программой “The best”, мы из гастролей просто не вылезаем.
— То есть это ваш хлеб насущный?
— И не только. Это не значит быть скучающим моряком, который плавает по тихой, проверенной реке. Гастроли — это жизнь музыканта, это адреналин. Каждый концерт — это как новый спектакль.
— А “Третий ангел” — это как бы для души?
— “Третий ангел” — это поворот мозгов от неспособности сделать что-то новое в рамках старой группы. Мы все-таки уже достаточно спевшаяся и спившаяся команда.
— По вашему виду не скажешь. Выглядите очень свежо, Армен.
— Данке шен. Мы часто бываем в Германии. Хорошее, качественное пиво, оно способствует цвету лица… Так вот, о чем это мы? Я попытался сделать новый материал с абсолютно новыми музыкантами. Ну это как примерно, знаете, долго жил с женой, но тянет к любовнице. Вы не можете объяснить почему, но тянет.
— Собственно, по-моему, вы такой же непостоянный и в личной семейной жизни?
— Таков опыт многих мужчин после 40.
— Сколько у вас детей?
— На сегодняшний день трое.
— А вам 45?
— День рождения был 24 ноября.
— Источники творчества, как вы сами говорили, — это пьянство, тунеядство и бл…о.
— Ну, сказал и сказал. Но если вы захотите поставить памятник моему творчеству, то поставьте в первую очередь диван. Все от лени.
— Родион Щедрин назвал вашу музыку вальс-роком.
— Ну, это прошлое уже.
— И все же немного о прошлом. “Крематорий” — это что? Апологет хиппизма?
— Начиналась группа как нечто такое, хипповское. Был круг знакомств, и мы никогда не думали, что просуществуем так долго. Уже 22 года! Если бы мы знали об этом раньше, то группу таким названием, конечно, не окрестили бы. Это был просто эпатаж.
— Но как вообще такое в голову могло прийти?
— Сначала мы очень серьезно относились к названию. Мы перелистали всю философскую литературу, вышли на Аристотеля… Нашли такое понятие — “катарсис”. Это очищение души посредством огня и музыки. Мы уже вот-вот должны были назвать группу “Катарсис”. Но на одной из посиделок мой приятель Джон Хомяков сказал: “Все хорошо, но народу будет непонятно, и потом, “катарсис” очень напоминает слово “сифилис”. В общем, к утру сошлись на “Крематории”.
— Вы написали песню к сериалу “Студенты”. С чего бы вдруг?
— У меня была бурная студенческая молодость. Я взял готовую песню, посвященную прошлому “Крематорию”, и просто ее адаптировал к этому материалу. Сделал это с легким сердцем. Для других сериалов — про этих бандитов бесконечных, про ментов, убийства и все остальное — я не стал бы писать музыку. А это добрый фильм, в нем нет абсолютно никакого насилия. Иногда в гостиницах других городов я вижу этот сериал.
— Армен, неужели столь продвинутый человек, как вы, еще пользуется этим устаревшим изобретением ХХ века — телевизором?
— Ну, очень редко. Более того, я не выписываю газет уже в течение, наверное, лет пяти.
— Вы не чувствуете вины, что изменили поклонникам? Кто им теперь напоет их любимый гимн: “Мы рождены для того, чтобы завтра сдохнуть, на-на-на, на-на-на”.
— Очень хорошо эту песенку обыграли в тех же “Студентах”. А еще мы были в Одессе, и к нам пришел приятель, он давно нас знает. С магнитофончиком пришел и уговорил дойти до ближайшего перехода. Ну, мы доходим до перехода, а там стоит чувак, явно откинувшийся недавно из зоны, и поет песни. Он ему, значит, сует десяточку, говорит: “Спой “Эльзу”. И этот чувак начинает петь “Эльзу”. Мотив где-то на уровне “Зона засыпает, лампочки зажглися”. Ну, мы ему включили магнитофон с оригиналом. Он где-то так полпесни выслушал и говорит: “Вот уроды, такую песню испортили!” Он пел и был уверен, что она должна звучать именно так.
— И тем не менее вы назвались груздем, а в кузов лезть не хотите?! Разве не должны вы теперь, как “Deep Purple”, до 80 лет играть свой “Smoke on the water”?
— Ну да, как недавно сказала одна наша поклонница в Германии, вместе с просьбой сыграть “Мусорный ветер”: “У каждого битла есть своя “Yesterday”. Но нельзя становиться рабом собственных штампов. Спас меня опять-таки Интернет, где я нашел проект “Аэрофоникс”. Потом мы познакомились с этими людьми, и я понял, что можно с ними работать и пытаться делать что-то такое, выходящее за рамки русского рока. Я на английском даже стал петь, потому что все это немножко стало развиваться в другую сторону. У меня было очень много всяких вариантов, хотел было эмигрировать в Сан-Франциско на год.
— А что, неплохая идея!
— Ну а Дашку — жену — нельзя было с собой взять, детей оставлять… совесть грызла…
— Музыканты не любят, когда их с кем-то сравнивают. Но я так понимаю, вы стали делать что-то вроде Бутусова с его проектом “Юпитер”? Тоже электроника, компьютеры и вся эта “к Богу, в душу, в рай” современная схематическая музыка?
— Нет, абсолютно нет. Т.е. мы на первом этапе, используя Интернет, работали с музыкантами из разных стран, делали моделирование каждой песни на уровне компьютерной музыки. Но там нет ни одного компьютерного звука, потому что все потом уже игралось живыми музыкантами. Скажем, играл на гармошке человек во Франции, и мы в режиме онлайн его записывали. У меня там пели китайцы на настоящем китайском языке, не попадая в ритм, потому что они не понимают вообще, что такое европейское сложение ритма.
— Хорошо китайцы поют?
— Когда мы их пригласили, мне надо было, чтобы они спели одну фразу: “китайский танк” по-китайски. Мы долго очень репетировали, и потом выяснилось, что если спеть это низко, то будет один смысл, если середина, то другой, а если наверху, то третий. Меня это настолько заинтересовало! Это было открытие. Потому что я знал, что у нас тоже есть всем известные слова, которые можно по-разному произносить, и будет разный смысл, но такое…
— Сколько вы над всем этим работали?
— Год. Там 12 песен плюс одна версия на английском языке и клип, и еще мы объявляли конкурс в Интернете — я просто под гитарку спел песню под названием “Агни-йога”, и люди сделали разные варианты.
— Вы много ездите с концертами, что изменилось за последние десять лет? Как поменялась публика? Как вам российская периферия?
— Все могу рассказать, потому что отъездил от Владивостока до Кенигсберга. То, что происходит прогресс, — это очевидно. То, что, скажем, уровень техники, аппаратуры на концертах повышается — тоже очевидно. Что касается, как бы это сказать, общей культуры, то, на мой взгляд, она находится в таком все-таки еще регрессивном состоянии. Есть какие-то всплески, но сравнивать невозможно — то, что происходит, скажем, у нас, и что у них… Нас никогда не пустят в Евросоюз, это очевидно, потому что есть некая граница, которую мы пока еще преодолеть не можем. Их мир устроен с помощью логики, оптимально — наш этим понятиям не поддается.
— Да, вы смешно рассказывали про Волгоград. Из окон некоего общежития там кидают бутылки. Как кидали 20 лет назад, так до сих пор и продолжают. Ну а вот в любимой Германии — все так хорошо?
— Представьте себе, мы улетаем из “Домодедово”, сдаем багаж, гитарки, все такое… Вдруг выясняется, что перевес. Нас заставляют платить. Мы наскребаем евры, доллары, отдаем и летим туда. За время гастролей покупаем подарки детям, тещам плюс бочонки с пивом из Баварии. Все то же самое сдаем в багаж — перевеса нет! Вот, думаем, наши гады, как нас обули! Прилетаем сюда, выясняется, что бочонок исчез — они лишнее просто забрали себе. Немцы украли у нас бочонок с пивом! А как можно выдержать такое, например? Мы с моим приятелем на машине остановились под запрещающим знаком. К нам подходит немец и говорит: стойте здесь, никуда не уезжайте, сейчас вызову полицию…
— Ваши слушатели в основном уже предпенсионного возраста?
— Нет, очень много молодых людей на концертах — это даже непонятно для меня. Мы все-таки играем песни, которые были написаны в другом поколении, в другой стране, но очень много молодых людей, которые с удовольствием все это исполняют и хором все это горланят.
— Несмотря на всю современную музыкальную “заумь”, главное — это мелодия?
— В песне да, главное — это мелодизм. Это все равно остается, всегда это будет. Но есть и другое. Современная музыка, как мне кажется, она уже отошла от мелодизма как такового. Сейчас прогрессируют средства выражения звука, и это на сегодняшний день очень важно. Нельзя оставаться на уровне инструмента как такового, звук нуждается в каких-то искажениях.Нужно работать со звуком.
— Что еще должен уметь классный современный музыкант?
— Музыка должна быть в крови. Однажды, после концерта в Новом Орлеане, наш охранник, как теперь говорят, афроамериканец, очень хвалил нас. А потом он взял губную гармошку и, подстукивая ногой сам себе, стал играть. Тут сразу стало ясно, откуда появился блюз. В его абсолютно аскетичном исполнении чувствовалось то, чего нету в наших музыкантах. Потому что… ну просто этого нет у нас в крови.
— А быть художником — это у вас в крови? Зачем вы начали рисовать картины?
— Понять неосознанное — вот что на сегодняшний день для меня очень интересно. Иногда бывает так, что вот вы о чем-то думаете, и вдруг это сбывается. Как, скажем, это было со мной в Гамбурге. Только-только прочитал книжку о Джоне Ленноне, как он там, значит, в Гамбурге с кем-то подрался, как они играли там в каком-то клубе… Мы приехали, стали искать этот клуб. Не нашли. Потом приходим туда, где мы должны были выступать, и выяснилось, что это то самое место. Даже нашелся человек какой-то, с седыми волосами, который самого Леннона видел. Он пришел, рассказал нам, как вот в этой гримерке, вот на этих досках стояли “битлы”… Я просто привел маленький пример — в жизни так часто случается.
— Как будто чья-то рука нас ведет.
— Абсолютно. Я не думал создавать никакого “Третьего ангела”. Я хотел сделать просто сольный альбом, но кривая выводит непонятно куда — для меня это очень интересно. У меня сейчас такой период: я как бы плыву на корабле, и мне приятно само путешествие.
