В прокуратуре Волгоградской области вовсю идет расследование погрома, учиненного в городе Волжском в прошлый четверг. Банда подростков напала на цыганский табор, раскинувший шатры на берегу реки Ахтубы. Мужчина и женщина забиты насмерть. Девочка и старуха в тяжелом состоянии попали в больницу. Задержано 9 подростков от 15 до 19 лет. Сегодня, по нашим данным, следователи должны определиться с мотивом преступления: что двигало убийцами — расовая ненависть или хулиганские побуждения. Наш обозреватель разыскал в Волжском тринадцатилетнюю Розу Марьенкову, потерявшую в ту ночь отца и чудом оставшуюся в живых. В прессе это первое свидетельство очевидца и жертвы трагедии.
Седая Роза
Роза лежит в детском отделении больницы скорой помощи города Волжского.
— Купите бахилы за пять рублей и поднимайтесь в хирургию, — подсказала мне санитарка. — Цыганочка ваша в 4-й палате.
Я узнал ее сразу. По грязным рукам на белой подушке. По тумбочке — единственной в восьмиместной палате, на которой не лежало ни одного гостинца. После обеда, выпив таблетку от головной боли, Роза уснула. Я сел на табурет в изголовье и стал ждать. На соседней койке спала молодая женщина, обнимая девочку лет четырех. Началось время посещения. В палату то и дело заходили родители, ходячих детей уводили в коридор, с лежачими беседовали тихо и нежно. Я придумывал, что скажу матери Розы, если она появится. Решил, что дам ей денег. Цыгане ведь любят деньги. Прошло около часа. Мать не появилась. Я тем временем разглядел, что руки у девочки не грязные. Просто смуглые и в кровоподтеках. Роза повернулась во сне, и стали видны свежие шрамы на ее коротко остриженном затылке. Из шрамов торчали нитки. Розе наложили около 20 швов. Я вдруг заметил, что тринадцатилетняя девочка наполовину седая.
“Нас было восемь. Двоих убили…”
— Ты кто? — Роза проснулась и уставилась на меня зелеными глазами. Под правым — темный синяк.
От неожиданности я сунул ребенку удостоверение. Роза на него даже не взглянула. Все понятно, читать не умеет.
— Вчера менты приходили, — говорит Роза. — Спрашивали, как нас убивали...
Я фотографирую. Роза прикрывает подбитый глаз, набрасывает на голову одеяло.
— А то покажешь меня по телевизору — лысую и с фонарем.
— Расскажи, что ты помнишь…
— Мы сидели в палатке. Моя бабушка Полина, Коля — родной мой брат, ему 16 лет, мой двоюродный брат Сергей, ему 14. Моя подружка Таня на улице лежала. Две палатки у нас было — маленькая и большая. В большой была моя мама — Марина. Отец мой был — Григорий, но его убили. И еще женщину убили — Галю. Она — русская. Чужая. К нам в гости приехала с Погрома… (Село Погромное к северу от Волгограда. — В.Р.) Мы лежали, разговаривали. Я услышала какой-то шум снаружи, в щелка посмотрела, людей увидела, человек двадцать. Я думала, они к речке идут, а они зашли за нашу палатку, уронили ее и стали нас убивать. Кто ногами, кто руками, кто палками. Меня били палками и ногами. Я кричала-кричала, чтоб меня не били, плакала. Потом как-то в кустах оказалась. Потом они стали уходить. Отец и Галя еще живые были. Отец поднялся и стал кашлять. Тогда они вернулись и опять стали нас избивать. Долго били, а потом опять ушли.
— А с мамой твоей что?
— Ничего. Она дома сейчас, в Средней Ахтубе… Она тогда сбежала сразу. Ее не били, может, один раз ударили. Она убежала, там рядом поселок рабочий. “Скорую” вызвала, ну и ментов. Нас было восемь. А стало шестеро. Двоих убили.
— А мама тебя навещает?
— Сегодня нет. Вчера навещала.
— А что принесла.
— Ничего. У нее пока денег нету.
Лена Константинова — цыганка-активистка из Волжского, ходила по местным цыганам, собирала деньги для пострадавших. Цыгане давали. Наверное, все деньги ушли на похороны.
“Менты сказали: девять. Значит, девять…”
— А за что вас били, как думаешь, Роза?
— Да просто пьяные… Лет по восемнадцать им было. Я видела человек двадцать. Но на самом деле их было девять.
— Почему девять, если ты видела двадцать?
— Менты сказали: девять. Значит, девять.
В понедельник областная прокуратура официально заявила, что по делу задержано 9 человек — жителей города Волжского. Было особо отмечено, что установлены все участники нападения.
— А я точно помню, что их было штук двадцать, — повторяет Роза. И добавляет: — Но я могу ошибаться…
— А ты не ошибаешься в том, что вторая убитая по имени Галя была русская?
— Нет. Точно русская…
— А разве русские с цыганами живут?
— А мы ее к себе взяли. Чтоб она нам помогала, а мы ей. Недельки три она с нами прожила. Точно русская, зуб даю.
Зубы у Розы молодые и здоровые. Не повыбивали скинхеды.
“Обыкновенный беззащитный народ…”
По словам Розы, ее семья встала табором на берегу реки Ахтубы за месяц до случившегося. Зимой жили в селе Средняя Ахтуба, там у Марьенковых много родственников. Зачем ушли жить в шатре, Роза объяснить не может, да и не она это решала.
— Так отцу захотелось, — только и объясняет Роза.
А вот что мне рассказал Артур Горбатов, президент ассоциации цыган по Южному федеральному округу.
— Таких цыган, как Марьенковы, сейчас уже и нету почти, — говорит Артур. — Как в 56-м году Хрущев указ издал, что хватит кочевать, так мы “оседлались”. Где власти цыган задерживали, там и оставляли на постоянное жительство. А Марьенковы эти — до сих пор кочевники. Паспортов нет. Читать-писать не умеют. На зимовке у своих родственников были, а как погода наладилась, встали табором. Обычно кочевать начинают в марте-апреле, а на зимовку уходят примерно в ноябре, а то и позже. Отец рассказывал, раньше, бывало, и до января шатрами стояли, уже снег лежал. Пока тепло — в шатрах, а как похолодает — на зимовку к оседлым. Таборы обычно встают недалеко от воды, ну и обязательно, чтобы поселок рядом был, где можно продать что-нибудь или подработать.
— Вот, кстати, на что эти Марьенковы жили? Может, они наркотиками торговали?
— Есть такой стереотип. Но если бы Марьенковы занимались серьезным преступным бизнесом, то не жили бы в нищете и в поле. И гаданием они не занимались. И коней не крали. Покупали тряпки на оптовом рынке, продавали их в селах или выменивали на продукты. Этим и жили.
— А чего они и летом оседло не жили? Чего их в степь потянуло?
— Тесно там, у родственников-то. Шесть человек в одной комнате. А в степи свобода, свежий воздух. Но такие цыгане, повторяю, редкость. В Европе кочевников вообще нет. В Италии, например, как цыгане живут? Их цивилизация раньше настигла. У каждого свой дом. В доме гараж, в гараже “Мерседес”. А у “Мерседеса” прицеп. Захотел покочевать, прицепил к машине фургон и поехал на природу на уик-энд. Покочевал — домой вернулся. Я и сам по выходным так кочую. А Марьенковы — они настоящие, таких цыган и не делают больше. И самые беззащитные, одни в степи, у всех на виду, ни стен, ни забора. Вот пусть скинхеды ко мне придут. Я ж такой же цыган. Но живу в своем владении. С охраной и полным вооружением. С оптикой, и гладкоствольное, и нарезное. В своем дворе имеешь право стрелять кого хочешь.
— Вам, Артур, 37 лет, вы сами кочевали?
— Нет, я уже в городе родился.
— Вот ваш отец в шатрах жил, он настоящий цыган, а вы?
— А я перешел на цивилизованный образ жизни. Поэтому у меня сейчас два высших образования и своя сельскохозяйственная компания.
— Это то, что вы приобрели. А что потеряли?
— Свободу, — неожиданно горько говорит Артур. И, наверное, застеснявшись пафоса, уточняет: — Свободу передвижения.
— А может, такие, как Марьенковы, — последние настоящие цыгане?
— Как я могу на это ответить… Мне неприятно видеть, что мои соплеменники живут в такой нищете, таким архаичным образом. Но ведь каждый свободен в своем выборе. Я, честно говоря, сам не понимаю, ради чего они так живут. Я не понимаю того, что понимают они. Но… знаете, я не хочу отвечать на этот вопрос. Он чересчур личный.
Кажется, я вторгся в какие-то потаенные уголки цыганской души. Цивилизованный цыган не может объяснить душевные порывы кочевника. А органичный кочевник просто не поймет, о чем его спрашивают. Оставим смущенного Андрея и вернемся к побитой Розе.
— Роза, а ты где больше любишь жить — в доме или в палатке?
— В доме, — твердо говорит Роза. — Конечно, в доме. Дома лучше.
— На следующей неделе мы отпустим Розу домой, — говорит лечащий врач Юрий Николаев. — Точнее, отдадим ее родственникам, которые за Розой приедут. Правда, они к ней не ходят, не видел ни разу. Но забрать заберут, цыгане всегда своих забирают. Состояние удовлетворительное, раны заживают хорошо, неврология сильно не нарушена, глубоких повреждений нет. На голове три обширные раны, нанесенные твердым тупым предметом — палкой или доской. Но не железом. Железо бы все разрубило.
Хулиганство или расизм
Прокуратура еще не предъявила обвинение задержанным. Вариантов два — или их обвинят в убийстве “по мотиву национальной, расовой ненависти” или “из хулиганских побуждений”. Формально на тяжесть наказания это не повлияет. И “расовая ненависть”, и “хулиганские побуждения” — обстоятельства, равно отягчающие преступление. Однако тот же Артур Горбатов добивается того, чтобы погромщиков привлекли как расистов. Хулиганское убийство, по мнению Горбатова, выглядит обыденно, провинциально. Его проще спустить на тормозах. А убийство на расовой почве, тем более в свете разворачивающейся наверху кампании по борьбе с ксенофобией, — преступление резонансное, и в этом случае, по мнению Горбатова, за ходом расследования будет следить Генеральная прокуратура. Десятидневный срок для предъявления обвинения истекает в воскресенье вечером, однако решение о его сути, по нашей информации, будет принято уже сегодня. Из официальных сообщений областной прокуратуры очевидно, что среди ее сотрудников нет единого мнения по этому делу. Если начальник следственного управления Армен Енокян последовательно подчеркивает в своих заявлениях “расовую” подоплеку убийства, то заместитель областного прокурора Михаил Музраев явно тяготеет к “хулиганской” версии.
В Волгоградской области есть опыт осуждения расистов. 5 августа 2001 года в пойме реки Царица около двух десятков подростков напали на цыганский табор. Двоих цыган убили. В декабре 2002 года семеро из нападавших были осуждены на сроки от пяти до девяти лет. А в апреле прошлого года суд присяжных приговорил еще семерых человек, шестеро были несовершеннолетними, к срокам от 4 до 10 лет за убийство одного таджика и двух узбеков.
В Волгограде судят расистов, однако их сроки не превышают десяти лет, что выглядит несоизмеримо мягким наказанием, если попытаться представить страдания, которые приняли жертвы. Во всех описанных случаях людей до смерти забивали цепями, обрезками труб, палками и камнями. Причина относительной мягкости приговоров заключается в том, что правосудие вершится с оглядкой на обывателя. А настроение этого самого обывателя я почувствовал сам, когда искал место избиения семьи Марьенковых. Околачиваясь вдоль реки Ахтубы и расспрашивая местных русских, где тут убили двоих цыган, я в подавляющем большинстве случаев слышал ответ, суть которого: а что, у нас тут цыган убили? — давно пора, одобряем, цыгане торгуют наркотиками. Сочувствие к пострадавшим я встретил только в больнице. Видимо, врачи, имеющие дело с настоящей болью, скептически относятся к разного рода умозрительным идеям вроде “чистоты крови”. Они слишком образованны и давно знают, что кровь отличается только по группам.
Кроме популистских соображений у власти может быть и еще одна серьезная причина, по которой это убийство лучше истолковать как хулиганское. В течение пяти лет это будет уже третий серьезный процесс о национальной розни. Верный признак того, что у местной власти что-то не в порядке с “воспитательной работой”.
У наших скинхедов есть одна особенность. Одержимые расовым перфекционизмом, они тем не менее бьют не тех, к кому, казалось бы, должны испытывать пусть дремучую, но по-своему оправданную ненависть, а только тех, кто беззащитен. В Волгоградской области, например, проживает 60 тысяч чеченцев. Поводов для национальной вражды к чеченцам у волгоградских скинхедов хоть отбавляй. Взять хотя бы сбитый в 2002 году в Ханкале транспортный вертолет, тогда погибло 76 солдат дислоцированной в Волгограде 20-й мотострелковой дивизии. Но чеченцев скинхеды не трогают, зная, что те дадут сдачи.
Так кого же они убили на этот раз? Русскую женщину Галину и цыгана-влаха (цыгане внутри своего этноса тоже делятся на народности) Григория Марьенкова. Для темных: цыгане влашской группы по вероисповеданию православные христиане.
Бабушка Поля
Восьмидесятилетняя бабушка Розы Полина Михайловна Марьенкова лежит в нейрохирургии 1-й больницы города Волжского. Перелом челюсти, черепно-мозговая травма. Говорить со мной не захотела. Не знаю, сказала, этого человека, пусть он уйдет.
— Проваливай, — посоветовала мне медсестра. — Не видишь, человек напуган. Первые дни чуть ли не под кроватью пряталась. Теперь только со своими общается, а с русскими говорить не хочет. Кто ты вообще такой? Может, ты ее добивать пришел. Давай вали, пока я милицию не вызвала.
P.S. Целый день я искал по берегам Ахтубы какой-нибудь цыганский табор, хотел сделать снимок. Ни одного шатра. Как будто последних кочевников загубили. И оседлые затаились, комментариев не дают.
— Не знаем мы ничего, не обессудь, — сказал мне Ярмаш с улицы Матросова, маленький цыган лет сорока в татуировках по пояс и с золотой цепью в палец толщиной. — Марьенковы — они же влахи. А я, например, цыган кишиневский. Это совершенно разные нации.
