Попав с расхристанной Таганской площади с углами бесконечных улиц на бывшую Большую Алексеевскую улицу, я испытываю умиление. Чем она пленяет? Гармонией, соразмерностью человеку, поразительной сохранностью двухэтажных домов. Не на всем протяжении, к сожалению, до того угла, где над крышами парят купола храма Мартина Исповедника. Это главная улица старообрядцев. Они берегли родовые гнезда. До 1917 года появился всего один пятиэтажный дом в середине улицы.
Сразу после революции Большую Алексеевскую назвали именем Коммунаров, потом окрестили Большой Коммунистической. Давно бы ее надо переименовать. Но, щадя ностальгические чувства “пожилых горожан”, этого не делают. Рано или поздно придется исправить давний произвол. В гуще владений фабрикантов и купцов, ревностных хранителей старой веры и торговых устоев, большевики уличные фасады прижгли тавром, утверждая таким образом свою власть.
О Большой Алексеевской улице путеводители по Москве до и после 1917 года редко упоминали. Почему? В силу устойчивого заблуждения, что на ней ничего особенно интересного нет. Посмотрим, что на самом деле. К особняку за оградой с номером 9, как свидетельствуют очевидцы, в начале ХХ века почтальоны постоянно несли тяжелые пакеты и посылки со всех концов Европы и Востока. “Этот угол Москвы привлекал гостеприимно, по русскому обычаю, привечал у себя безбородого скопца-менялу, юркого антиквара Асмана Нури и других торговцев Азиатской Турции, скрипача Гржимали, композитора Танеева и иных артистов и ученых России и Европы”.
У хозяина дома, уважаемого в городе купца Василия Зубова, хранились скрипки Страдивари, Гварнери, Амати, скрипичные инструменты других мастеров, которые он коллекционировал. Сына Павла учил играть на скрипке профессор Московской консерватории Иван Гржимали, но музыкантом наследник не стал. Чтобы продолжить семейное дело, поступил на химический факультет в Московский университет, однако после смерти отца забросил коммерцию и двадцать лет занимался наукой. Прославился не столько как знаток технической химии, как великий нумизмат.
Обычное детское увлечение со временем переросло во всепоглощающую страсть. “Разыскивая и пополняя свои собрания, Зубов появлялся то в Амстердаме, то в Лондоне, то на старом толкучем рынке у Китайской стены или в лавке у менялы и торговца старым железом”, — писали о нем в 1922 году в некрологе. Сначала собирал любые монеты, медали, потом только русские. От них перешел к восточным раритетам, на этом поприще ему не было равных. Слыл “коллекционером коллекций”, скупил парижскую, константинопольскую, багдадскую, русские коллекции восточных монет. В конечном итоге, как писали о нем: “Если Берлинское, Эрмитажное и Парижские собрания сложить вместе, вычтя дублеты, то коллекция Павла Васильевича по числу экземпляров будет все-таки больше”. Коллекцию дополняла библиотека по нумизматике. 200 тысяч монет и библиотеку Павел Зубов задолго до смерти завещал Историческому музею. Инструменты передал в Государственную коллекцию уникальных инструментов.
Отпевали Василия и Павла Зубовых в роскошной церкви Мартина Исповедника Папы Римского. Этот святой жил в VII веке в Константинополе и умер в изгнании в Херсонесе. Его образ напоминает о времени, когда христианская церковь до раскола на православных и католиков была единой. Мартина католики почитают как мученика, а православные — как исповедника. Так восточная церковь называет тех, кто открыто объявил себя христианином и после принятых мучений остался в живых.
В день 14 апреля 1502 года, когда православные поминают Мартина Исповедника, великий князь Московский Василий III, отец Ивана Грозного, взошел на престол. Вот почему в его честь и в память о воцарении в Кремле Василий велел заложить этот храм. Его разобрали за ветхостью спустя триста лет. На средства прихожанина, именитого гражданина и надворного советника Василия Яковлевича Жигарева, каменщики подняли высоко в небо колокольню и купола. С тех пор храм царит над улицей и всей Таганкой.
Под сводами головокружительного купола попадаешь в чертог, где сияют иконы, горят свечи, сверкает позолота. Иконостас вернули из Музея архитектуры, куда шедевр попал в годы гонений на церковь. Тогда “беспартийные рабочие Рогожско-Симоновского района” попросили родную власть передать храм “под общее собрание трудящихся и для других культурно-просветительских целей”. Из него вывезли свыше 14 пудов серебра. Грабили две недели. До конца советской власти церковь служила складом Книжной палаты. Трудно поверить, что еще недавно, как писали в 1990 году, “внутреннее убранство церкви было полностью уничтожено”.
Современные искусствоведы с запозданием воздают должное этому памятнику русской классической архитектуры: “Построение церкви служит созданию романтически приподнятого образа громадной силы”. Храм настолько велик и красив, что возникло предание, якобы построили его по образу и подобию кафедрального собора Святого Павла в Лондоне. Брокгауз и Ефрон приписывали храм по ошибке знаменитому Матвею Казакову. Возвел его современник и однофамилец великого архитектора Родион Казаков. Случилось это в самом конце XVIII века и незадолго до кончины замечательного мастера. Он родился в Москве на двадцать лет позже Матвея Казакова и умер на девять лет раньше. Пожил мало, но память о нем сохранится навсегда, потому что он построил знаменитый дворец на Яузской улице, церковь Варвары у Красной площади и храм на Большой Алексеевской улице.
Эту улицу в литературе о Москве первым по достоинству оценил Павел Иванович Богатырев, уроженец Таганки, замечательный артист и литератор, певший в Большом театре и печатавшийся в московских журналах. “Не могу обойти молчанием, — писал он в мемуарах о родной Рогожской заставе, — одну из лучших, если не самую лучшую, в Москве — Алексеевскую. Их две. Одна Большая, одна Малая, вот о первой я и скажу несколько слов.
…Большая Алексеевская улица в своем начале очень широка, почти шире всех улиц Москвы. Богатые великолепные дома делают ее прекрасной улицей. Здесь ни лавок, ни магазинов, ни мастерских…”.
Эта характеристика на страницах “Московского листка” 1906—1907 годов не особенно устарела век спустя. Как так, скажут мне, разве Ильинка, Пречистенка, Поварская не считались самыми великолепными? Да, конечно, они и сейчас хороши, особенно после евроремонта. Но ни одна из заповедных улиц, будь то на Арбате или в Замоскворечье, не дает представления, как выглядела Москва на рубеже XVIII—XIX веков, как эта забытая краеведами жемчужина. Вот почему она волнует, перенося из настоящего, с лифтами в подъездах, в далекое прошлое, когда богатые купцы жили большими семьями в особняках, не уступающих размерами и обстановкой дворянским домам, в окружении картин, семейных портретов, мебели из красного дерева.
Большую Алексеевскую, за редким исключением, не коснулась ни строительная горячка после отмены крепостного права, ни сталинская реконструкция, ни борьба за превращение Москвы в образцовый коммунистический город. Ее застраивали на деньги самых именитых купцов, не всегда просвещенных. Но им хватало природного ума заказывать проекты самым модным и дорогим архитекторам.
“Помню замечательный парадный вход и низкий вестибюль с двойным рядом белых колонн, за которыми поднималась помпезная парадная лестница. С лестницы был вход в аванзал, отделенный от зала аркой с колоннами. Все стены и потолки были украшены стильной лепниной. Особенно красив был узорчатый, почти мозаичный паркет. Весь стиль этих комнат, особенно вестибюль, мог бы служить декорацией для “Горя от ума” Грибоедова”.
Так выглядело родовое гнездо Алексеевых. Оно сохранилось во владении 29. После 1812 года здесь, в двухэтажном особняке в стиле ампир, жили четыре брата, внуки основателя династии, торговавшего в Москве с лотка. Один из братьев под именем Петра Рогожского за причуды высмеивался в сатирических журналах. Богатство братьев вошло в XIX веке в поговорку: “ведь ты не Алексеев”, “богат, как Алексеев” — говорили в Москве. Как пишет Павел Богатырев, их “дом был как дворец с золоченым балконом, внутри роскошь была царская”.
Брат Петра основал семейную фирму “Владимир Алексеев”. У него росли в этом доме три наследника — Александр, Семен и Сергей. У старшего брата в 1852 родился сын Николай. Судя по всему, это случилось не в родовом гнезде, где стало к тому времени многолюдно, а в соседнем прикупленном владении под номером 27, где сохранился двухэтажный стильный дом с портиком.
На картине неизвестного художника XIX века в гостиной у рояля изображен основатель семейной фирмы — Владимир Семенович Алексеев с большой семьей. На групповом портрете уместилось десять Алексеевых. Дед с бабушкой, сыновья, их жены, дочери, очевидно, внук, малыш Николай, на полу играет с деревянной лошадкой. В дом к подросшему Николаю приходили лучшие учителя. В гимназии и университете он не занимался. Знал в совершенстве немецкий, французский языки, владел английским. Поездил по миру. В Москве вел светскую жизнь, посещал театры, дружил с великим артистом Николаем Рубинштейном, директором консерватории, главой Московского отделения Русского музыкального общества. Стал по дружбе заниматься финансовыми делами концертирующих музыкантов. С этого все началось. От музыки перешел к прозаическим проблемам города. Купцы дважды избирали городским головой. Прожил он всего сорок лет, но каких! “Как блестящий метеор он пронесся над Москвой”, — писали о нем. На Большой Алексеевской улице, 27, нет бюста, как нет на Таганской площади памятника, обещанного городом, в честь Николая Алексеева. За восемь лет пребывания во власти он успел столько сделать, сколько никому в Думе и управе не удавалось. Им восхищались современники: “Высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким звонким голосом, изобиловавшим бодрыми, мажорными нотами, Алексеев был весь быстрота, решимость, энергия”.
Ему посвящались стихи:
При нем Москва обстроилась на диво:
Возник бульваров новый ряд,
Водопровод, пассажи высятся красиво,
Главу подъяла Дума горделиво,
И залил улицы асфальт.
Алексеев проявил себя на Ходынском поле, устроив там грандиозную всероссийскую художественно-промышленную выставку. Потом — национальная выставка Франции, за что французы вручили ему орден Почетного легиона.
Он принял Москву “большой деревней” с колодцами и выгребными ямами в каждом дворе, бочками на конной тяге, громыхавшими по мостовым. “Москвой запахло”, — зажимая нос, говорили, подъезжая к Первопрестольной. Множество антисанитарных скотобоен заменил единой, по последнему слову науки и техники. Сдал город с водопроводом, канализацией. Алексеев с благодарностью принял в дар Москве картинную галерею Павла и Сергея Третьяковых. На Красной площади взамен ветхих лавок возвел Верхние торговые ряды, всем известные как ГУМ. Как мне кажется, дух Алексеева вселился в нашего мэра.
Погиб Николай Алексеев, как солдат на посту, застреленный изобретателем-неудачником в приемной в день, когда гласные в третий раз намеревались избрать его главой думы и управы. “Что вам угодно?” — спросил городской голова Алексеев очередного просителя. “А вот что”, — ответил мещанин Андрианов и выстрелил в живот. В его кармане нашли записку: “Прости, жребий пал на тебя!”. Из Думы гроб на руках пронесли через Москву и похоронили в Новоспасском монастыре, за воротами. Простые советские люди могилу сровняли с землей. Креста над ней нет.
Николай Алексеев успел перед гибелью устроить на Канатчиковой даче лечебницу, известную при советской власти как “Кащенко”. С недавних пор ей вернули имя основателя. Алексеевская глазная больница — все еще институт Гельмгольца. Николай Алексеев построил и подарил городу на Николоямской, 42, ремесленное училище, назвав именем А.В.Алексеева, отца. С недавних пор бывшее ремесленное училище, ныне музыкальная школа, носит имя сына А.В.Алексеева, чему Николай Александрович вряд ли радуется на том свете. Его именем назван в 2002 году завод “Электропровод”, бывшая золотоканительная фабрика Алексеевых, к которой он не имел прямого отношения.
Иной жребий судьбы пал на другого внука Владимира Алексеева. Константин Алексеев в отличие от братьев не стал заниматься делами семейной фирмы, более того, поменял фамилию. Прославился под псевдонимом Станиславский. Мемориальная доска в его честь установлена на доме 29, родовом гнезде Алексеевых. В отличие от Николая Алексеева советская власть чтила по высшему разряду Константина Сергеевича и его Художественный театр. Вождь осыпал любимцев орденами и медалями, Сталинскими премиями. До войны по случаю одного из юбилеев театра одиннадцать артистов получили звания народных артистов, пятнадцать наградили орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. В связи с чем по городу стала гулять эпиграмма: “Льется мирная беседа лучших сталинских сынов. И сияют в самоварах 28 орденов”. На застолье в Кремле кумир публики Василий Качалов однажды расслабился и продекламировал стих, рассчитывая на чувство юмора вождя:
В миллионах разных спален
Спят все люди на земле,
Лишь один товарищ Сталин
Никогда не спит в Кремле.
Чтец не пострадал, стал народным артистом СССР. Хлебнул горя автор.
Сталин почти все спектакли Художественного театра смотрел по нескольку раз, особенно любил “Дни Турбиных”, вспоминал другой народный артист СССР — Леонид Леонидов. Вождь проходил за кулисы, вел задушевные беседы с актерами и со Станиславским. Звезды театра светили на правительственных концертах в Кремле, до рассвета засиживались за накрытыми столами, пили за здоровье вождя и его соратников, пели народные песни, травили анекдоты. Нежные отношения с высшей властью не помешали чекистам арестовать сына родного брата Станиславского, жену сына и ее сестру по липовому делу Промпартии. Племянник умер в тюрьме, родственниц расстреляли. Детей погибших дядя взял на иждивение, но это им не помогло.
Покойному Станиславскому устроили государственные похороны, его имя в Москве присвоили двум театрам, Леонтьевский переулок назвали улицей Станиславского. Вернули переулку прежнее имя несколько лет назад. С недавних дней в Москве снова есть улица Станиславского. Этой чести в сентябре 2005 года удостоилась Малая Коммунистическая улица. На ней Алексеевы владели фабрикой, ставшей заводом “Электропровод” имени Н.А.Алексеева. Со Станиславским улицу связывает не столько близость к родовому гнезду, сколько существовавший здесь театр для рабочих. Изгибающийся по улице самый большой дом с датой 1912 на фасаде — это бывшее владение Алексеевых.
В помянутом мной доходном доме на Большой Коммунистической, 14, одно время жил в коммунальной квартире (комнате сестры Андрея Тарковского) бездомный Василий Шукшин. Тогда он снимал чудный фильм “Живет такой парень”. По вечерам, придя усталым домой, пил пиво с креветками, а также водку. И писал известные рассказы.
