734 100 детей-сирот проживают сегодня в России. За последние 8 лет их число выросло на 18%. 593 300 детей-инвалидов находятся на учете в органах соцзащиты.Сегодня — День защиты детей. От кого их надо защищать — понятно: от взрослых. Потому что именно взрослые бросают детей на произвол судьбы, издеваются над ними, да и просто равнодушно проходят мимо тех, кто попал в беду. К счастью, проходят не все. Две недели назад в материале “Дети выходного дня” мы рассказывали об акции “Возьмите нас хотя бы в гости!”, которую устроила школа-интернат №8, чтобы передать всех своих воспитанников в семьи. Через неделю после выхода материала мы позвонили в патронатную службу интерната, чтобы узнать, как у них дела. Такого результата не ожидали ни мы, ни они. Помочь детям вызвались 18 человек!
Мало? Но напомним: речь идет о коррекционном учреждении для ребят от 7 до 18 лет, которым взрослые максимально изломали детство. “Они через многое прошли”, — скупо говорят об этом в патронатной службе. Так что и характеры, и психика у них непростые.
Детям в интернате хорошо. Во многом это заслуга их чудесного усатого директора — Вадима Меньшова. Есть детдома, в которых начальство прячется за красивыми дверями, и даже детям к нему надо обращаться через секретаршу. Вадим Анатольевич всегда держит дверь открытой, а вечером лично обходит каждого воспитанника, чтобы пожелать ему спокойной ночи. А они в ответ прокрадываются к нему в кабинет и подсовывают в стол нежные записки…
Но даже самого хорошего интерната мало, чтобы ребенок был счастлив. Как можно быть уверенным в будущем, если после окончания школы у 18-летнего парня или девушки не будет рядом ни одного близкого человека, кроме бывших учителей и друзей по интернату? Поэтому Вадим Анатольевич решил раздать детей по патронатным семьям. За год ему удалось найти 14 патронатных воспитателей. И вот после материала в “МК” — 18 желающих за одну неделю.
— Мы такого никак не ожидали! — радуются сотрудники патронатной службы интерната. — Причем если раньше к нам обращались люди, которые мало что знали о патронате и просто хотели помочь ребенку, то теперь звонят люди подготовленные. И практически все уже пришли на первую консультацию.
Конечно, не все 18 станут воспитателями. Но даже если их останется 10, это уже будет большим шагом к тому, чтобы все дети из интерната нашли семью. Для тех, кто пришел на консультацию, в сентябре начнутся трехмесячные курсы: чтобы стать патронатным воспитателем ребенка из коррекционного учреждения, надо знать и уметь очень многое. Но людей это не смущает. Более того, две семьи выразили желание взять сразу двоих детей — 10-летнюю Иру и 15-летнюю Машу. В сентябре “МК” обязательно вернется к этой теме и расскажет, как продвигается дело у новоиспеченных патронатных воспитателей...
Все это лишний раз свидетельствует: хорошие люди у нас есть — пусть молчат скептики. И не просто хорошие, а способные пожертвовать собственным благополучием ради чужих детей. Впрочем, такие люди уверены, что чужих детей не бывает.
Женщина-врач из Калуги воспитывает четверых своих и шестерых приемных детей
На первого приемного ребенка ее муж согласился сам. Когда второго домой привела, он только руками развел: “Ну ладно, пусть будет!” Про третьего она его уже не спрашивала. “А когда последних — пятую с шестым забирала, спрашивать было уже некого, — поясняет Людмила Григорьевна. — Хотя мы, конечно, не из-за этих несчастных ребятишек с мужем расстались. Просто так получилось...”
Такие, как она, с недавних пор испытывают на себе приступы необъяснимой нежности со стороны президента. Людмила — просто идеальный объект для реализации грандиозных социальных проектов. Детский врач, многодетная мать, приемная мама, да к тому же теперь еще и мать-одиночка. У нее четверо родных сыновей и шестеро детдомовских.
47-летняя Людмила Литвинова из поселка Белоусово Калужской области взяла на воспитание не просто брошенных, а неизлечимо больных ребят, которым нужны лечение и уход. И рассказывать о каждом из них может бесконечно…
Миша
— Первый у нас Мишка появился. У нас в то время уже были свои погодки, Вова с Колей, и маленький Сашка. Мы всей семьей как раз из Коми АССР под Калугу переехали.
Дом большой построили. Я все думала: для кого? Дети-то разлетятся!
Я была один детский врач на район: роддом, стационар, поликлиника — все на мне. Даже обежать за день территорию не успевала…
Этот сам подошел: “Вы меня не послушаете?” Поднял толстый свитер — это в жаркий-то летний день, а под ним — гнойная короста. Жуть, что такое у 7-летнего мальчишки на коже творится.
Медсестры объяснили, что ребенок не больной, просто он очереди в детдом дожидается. Его положили сюда временно — от матери-алкоголички.
Я Мишку и взяла домой, чтобы помыть и мазью намазать. А обратно отдавать не могу. Не игрушка он все-таки, а живой человек. Так и стал он у меня жить без документов. В конце концов мы с мужем пошли в опеку. Тогда еще в России не существовало института приемной семьи, так что нас у Мишки опекунами записали.
Было это в 92-м году. А сейчас ему уже 20 лет.
Тарас
— Не думала, конечно, что брать детей на воспитание войдет у меня в привычку. Но у Тараса был случай исключительный.
Мать оставила его в районной больнице сразу после рождения — он весь фиолетовый под капельницами лежал: порок сердца. Есть не мог самостоятельно, не ходил, не говорил, задыхался. До четырех лет медики его еле дотянули.
В России такие операции детям, вообще-то, бесплатно делают, но хлопотать, конечно, много требуется, бумажки собирать, просить.
А кому это нужно? Ребенок ведь ничейный.
Врачи только смотрели, как он гибнет, и сами от жалости плакали. А у попадьи из нашего села Кутепово мать врачом в Москве работала. Она пристроила его в Бакулевский центр, но все равно кому-то в реанимации выхаживать мальчонку надо. И я, сама от себя не ожидая, туда собралась.
Вывезли Тараску на каталке, он уже в сознание после операции пришел, посмотрел на меня, и вдруг — слеза по щеке потекла. Я рядом стою и тоже плачу. А доктор, что нам на сухом, то есть небьющемся сердце операцию делал, и говорит: “Ну ты, парень, и боец. Как мама-то за тебя переживала!”
Разве я смогла бы после такого обратно Тараску в больницу вернуть?
Почему-то окружающие считают: раз профессиональное материнство — сознательный выбор, то и дети у таких женщин должны расти как на подбор. Отличниками и активистами. А откуда этому взяться?
Ее “первенец” Миша железнодорожный техникум бросил. “Убегу оттуда, и все тут!” — у него ответ готов. Хотя его старшие братья — родные сыновья Литвиновой — все получили высшее образование. Так что от воспитания, конечно, многое зависит, но что в ребенке изначально заложено было, этого уже не изменить.
— Конечно, сильнее всего у Тараса гены проявились, — переживает Людмила Григорьевна.
Примерно через год, после того как приемного сына второй раз прооперировали, она узнала, что у мальчика — синдром Нунана. Поломка в структуре ДНК — только по внешнему виду, как у даунят, неспециалистам такой дефект не сразу заметен. Он проявляется в умственной отсталости, малорослости, пороках сердца.
— Тараска у нас “анфан терибль” — непослушный ребенок, но ласковый, — грустно улыбается приемная мама. — Ему 12 лет уже, а выглядит как восьмилетний, и развитие на том же уровне.
Тараска не понимает, что его взяли из детского дома. Но знает, что другие дети в семье — не родные, когда он сильно разозлится, сразу кричать начинает: “Зачем ты, мама, этих малышочков к нам домой притащила?!” Но потом, когда помирится, зацеловывает их.
Сережка
— Рядом приезжие богачи дом себе строить начали, рабочих наняли. У одной парочки мальчишка был, рыжий Сережка. Повадился он через нашу улицу бегать, а собак боится. И я сама его обычно через дорогу переводила. Потом смотрю — пропал наш Сережка.
Нашла я его в больнице. Плача, он рассказал мне, что родная мамка “по пьяни” померла, а ее работодателям он теперь не нужен — вот они его и оформляют в интернат.
Ну, я ему тоже и предложила к нам переехать. У меня уже тогда четвертый сын родился, Гошка. 6 мая, в день Георгия Победоносца. Так что хлопот прибавилось!
Учиться Сережка сейчас тоже ни в какую не хочет. В 14 лет шестой класс только закончил. Зато рисует — от Бога. Иконы на досках расписывает. За одну икону сам патриарх Алексий ему в Москве почетную грамоту вручил.
А я в своей Калужской области тоже неожиданно прославилась, в 99-м году Ельцин меня наградил орденом “За заслуги перед Отечеством” II степени. Эту награду обычно большим государственным деятелям только вручают, и вот мне теперь, получается, тоже. Прежде всего за спасение Тараски его дали, конечно.
Но я этот орден из шкафа обычно достаю, только когда журналисты ко мне за интервью приезжают.
Анютка, Антошка и Володя
— На чужие ротки, понятно, платки не накинешь. Есть и такие, которые считают, будто мы, профессиональные родители, на инвалидах зарабатываем.
Конечно, ведь за обычного приемного ребенка государство платит 3,5 тысячи рублей в месяц. За инвалида — уже 7 тысяч. Опять же, рабочий стаж накапливается. И то невдомек, что этот неблагодарный материнский труд ни с одной работой не сравнишь. А стаж идет, только когда трое несовершеннолетних приемных детей на руках имеются.
Вот вырос у меня первый Мишка, стало ему восемнадцать лет, и что дальше?
Обратно в поликлинику рядовым педиатром возвращаться? От неизлечимого Тараски? А с кем другие дети останутся? Я одна с ними верчусь. Муж мой сначала запил, потом вообще ушел к другой женщине, ну да дело прошлое.
Пошла я снова в детский дом: “Дайте мне еще самого тяжелого ребенка, которого никто не усыновляет!”
Воспитатели закричали хором:
— Возьмите Вовку Федосеева! Полупарализованный, с ДЦП, с кистой мозга — кому такой ребенок нужен? Анюту с Антоном наших еще возьмите, братика с сестрой. У девочки внутриутробная интоксикация сифилисом была — теперь глаза почти не видят. Младший ее брат, правда, практически здоров. Их пьяная мать одних в доме заперла и забыла. Анютке чуть больше двух лет тогда было. Она какие-то крошки хлебные на полу нашла и два дня себя и брата ими кормила. Известная история! А еще возьмите…
— Довольно, — кричу, — замолчите, сил больше нет слушать. Хватит мне пока этих троих...
Так вот самые младшие, “малышочки”, как их Тараска называет, к нам и попали.
Уверенности в том, что завтрашний день будет добр и светел, у Людмилы Литвиновой нет. Хотя и лежит у нее на подоконнике зачитанная до дыр газета с недавним докладом Путина о мероприятиях, призванных улучшить демографическую ситуацию в России.
— Очень правильные мысли президент высказал! — уверяет приемная мама. — Может, и сдвинется что в этой области? А то ведь на женщин, которые хотят быть многодетными мамами, в нашей стране смотрят косо, словно на бездельниц. С таким отношением рождаемость не поднимешь!
Людмила Григорьевна радостно рассказывает о том, что в их небольшом поселке женщины все время ходят беременными, да и маленьких детей в последние годы стало появляться гораздо больше. Уж одного-то — прямо как раньше телевизор — каждая семья себе позволить может.
А с помощью президентских “тыщ”, глядишь, и еще разродится нация.
Только все, конечно, хотят здоровых и сильных детишек.
А такие больные, как Тараска, Анютка и Вовка, дети пьяных зачатий и случайных генных мутаций, по-прежнему никому не нужны.
Никому. Кроме Людмилы Григорьевны.
— Я не мать Тереза, — уверяет она. — И не призываю других следовать моему примеру. Если бы я сама не была детским доктором, тоже ни за что бы не взяла на себя такую большую ответственность. Но мне тяжело от осознания того, что, спасая брошенных сирот, своих собственных детей я, получается, в чем-то обделяю. Хотя младший, 11-летний Гошка, мне говорит: “Не переживай, мам, мне кажется, будто эта малышня у нас всегда жила!”
