“Эрмитаж” в эти дни похож на огромный полицейский участок. Среди иностранных туристов то и дело мелькают милицейские фуражки. Музейным детективом заняты не только они, но и весь персонал храма искусств. Кажется, даже знаменитые эрмитажные кошки не просто прогуливаются по дворам, а вынюхивают воров.
Почему выгодно связывать “кражу века” и смерть хранительницы фонда Ларисы Завадской? Как часть экспонатов оказалась записана на “мертвые души”? Какими путями мог покинуть родные пенаты 221 ювелирный шедевр?
Ответы на эти вопросы репортер “МК” искал в самом известном музее России.
Первым делом в “Эрмитаже” усилили охрану. На подступах к музею наблюдаю трогательную картину: садовник поливает из шланга газон, а его коллега спешно переодевается из цивильного костюма в синюю робу прямо в кустах.
— У него еще испытательный срок не закончился, вот парня внутрь со временным удостоверением и не пустили, — смеется садовник Саня. — Пришлось ему одежу выносить. А на прошлой неделе любой мог пройти через служебный вход со словами “у меня тут работает дядя”.
Саня тоже под подозрением. Как и другие работники метлы и тряпки. Логику следователей понять несложно.
— Полотеры всюду дверь ногой открывают, — объясняет наш “экскурсовод”. — Конечно, в хранилище их сопровождают. Но научный сотрудник не будет следить за каждым движением. Хоть кость древнюю, хоть вазу заворачивай в тряпку и неси на черный рынок!
Еще одна оригинальная версия — экспонаты воровал… мусорщик. На одном из внутренних дворов располагается всемузейная помойка, которую опустошают каждый день. И никто не проверяет, что за мусор ты несешь в мешке: “Сговорись только с водителем машины, он нужный чемодан с эмалями и заныкает!” — фантазирует садовник.
Решаю на собственной шкуре проверить: действительно ли сегодня в Эрмитаж даже мышь, пусть и архивная, не проскочит? Фигушки! Охранник на малом служебном входе без вопросов предоставляет мне справочник с внутренними телефонами музея и широко улыбается, услышав волшебные слова “студентка на практике”.
В отличие от других учреждений, где август — пора отпусков, в Эрмитаже всех поставили в ружье. Многих сорвали с дач, с курортов. Тщательно проверяют тех, кто за последние месяцы уволился по собственному желанию. И еще тех, кто по воле рока отправился в свое последнее путешествие. Например, 52-летнюю хранительницу фонда отдела русского ювелирного искусства Ларису Завадскую.
* * *
— У нас за этот период умерло несколько научных сотрудников, — говорит работница музея Зинаида Петровна. — Когда скончалась Лариса Алексеевна, в ноябре прошлого года на двери внизу просто повесили сообщение о панихиде. Я работала в тот день. Слухи ходили такие: Лариса Алексеевна сидела на своем месте, потом схватилась за сердце и упала. Инфаркт. При чем здесь кража?
И в самом деле при чем? Ведь за минувшие 9 месяцев эрмитажное начальство ни словом, ни жестом не дало понять, что Завадскую подозревают в чем-то дурном.
…Бедный питерский квартал. В подъезде окна забиты картоном. Лестницы усыпаны бетоном саморазрушающегося здания. Дверь квартиры обуглена недавним пожаром. В таких условиях жила женщина, которую нынче подозревают в причастности к “краже века”.
— О Ларисе могу сказать только теплые слова: заботливая жена и мать, — рассказывает родная сестра Завадской, Виолетта Алексеевна. — Меня поражает поведение коллег. Осенью они плакали у нее на похоронах, а теперь на всю страну заявляют о связи ее смерти с кражей. Хотя нам до сих пор никто не позвонил ни из музея, ни из прокуратуры… Смерть Ларисы не внезапная и не таинственная. Просто у сестры было больное сердце.
Завадская отработала в Эрмитаже 28 лет. Ее сын Николай буквально вырос в музее, после института сам устроился туда на работу. Но — не устроила маленькая зарплата, нашел более прибыльное место. В отличие от Ларисы Алексеевны, отдавшей музею всю жизнь.
— Когда Завадская шла по коридору — все расступались, такая от нее исходила энергетика, — вспоминают сослуживцы. — Связана ли ее смерть с кражей? Хранители не несут материальную ответственность за подотчетные экспонаты, их стоимость в инвентарных книгах никто не учитывает. Но хранителя могут подвергнуть административному взысканию. Конечно, услышав о такой крупной недостаче у себя на участке, любой научный сотрудник переволнуется.
Родственники вспоминают, что в последние недели Завадская действительно была сама не своя — теряла вещи, нервничала по пустякам… А в день смерти как будто успокоилась, приготовила мужу и сыну вкусный завтрак, шутила за столом…
Близкие Ларисы считают, что инициатива свалить всю вину на умершую женщину — политика дирекции Эрмитажа.
— Именно господин Пиотровский связал на своей пресс-конференции кражу и смерть Ларисы и сделал вывод, что здесь не обошлось без сотрудников музея. Видимо, кому-то это выгодно.
* * *
Недостачу экспонатов из хранилища обнаружили в ноябре прошлого года, а заявление в милицию подали только 31 июля. Что можно так долго проверять? Оказывается, можно. В неофициальной беседе с нами один из сотрудников музея рассказал, какая неразбериха творится в лабиринтах сокровищницы русской культуры.
— Девять месяцев руководство могло разыскивать эмали по всему музею, — считает работник музея Александр. — Но сверка инвентарных книг и экспонатов началась только сейчас. Не исключено, что эмали до сих пор пылятся где-нибудь на задворках хранилищ.
Верится в это с трудом. Но судя по тому, как организована работа эрмитажных хранилищ, не исключено, что экспонаты действительно просто слишком хорошо запрятали… сами хранители.
“Бывших хранителей не бывает, — заявили мне в пресс-службе музея об этой таинственной должности. — Практически все занимают свой пост до последнего дня жизни”. Чтобы добиться такого статуса, нужно быть заслуженным научным работником. Умудренные опытом музейщики должны “отдать” пополнившему их ряды новичку часть своих экспонатов. Зачастую работники, как Кощей, не хотят расставаться со “златом”:
— Процесс этот обычно затягивается. Старики воюют за каждый черепок, — шутит Александр. — Многие не успевают переписать свою долю на следующего хранителя и умирают. За “бесхозными” экспонатами продолжают ухаживать, но фактически ответственность за них никто не несет. Соответственно, сокровища могут “намеренно потерять”, практически ничем не рискуя. Неспроста из 221 пропавшего изделия только 19 числились на реальных людях. Остальные были записаны на “мертвые души”.
Все экспонаты в хранилищах условно делятся на две категории — примерно как актеры в театре. Одни постоянно на ведущих ролях, т.е. регулярно “мелькают” на выставках. Эти постоянно на виду, их фотографируют, регистрируют и т.д. Но есть среди трех миллионов экспонатов и те, которые смиренно ждут своего часа в застенках Эрмитажа. “У нас в хранилищах есть шкафы, которые не открываются десятки лет. Никто даже не помнит, что в них лежит”, — признаются сотрудники. Впрочем, по возвращении с выставки и известный предмет могут поселить не по тому адресу.
— Если предмет старины поврежден, хранитель относит его на реставрацию. Потом он может заболеть и на полгода забыть, куда дел подотчетный шедевр, — раскрывает секреты бардака Александр. — Забывают экспонаты и в фотолабораториях. Поскольку на каждое хранилище приходится где-то по четыре хранителя, забирать раритет может уже другой, по приходе положить не на свое место. А сколько раз прихватывали чужое добро хранители из других эпох! Большинство инвентарных книг совершенно не соответствует действительности.
В книгах должны перечисляться все экспонаты, которые имеются в наличии. Переписывают эти талмуды примерно раз в полстолетия. Так что предполагаемый период, когда была совершена “кража века”, может составлять не 30, а 50 лет.
— Много экспонатов пропало при эвакуации во время блокады, — утверждает Александр. — Кроме того, переписчик той или иной эпохи мог сильно исказить смысл даже при описании предмета. Особенно тут нам подгадили большевики еще до Второй мировой. Тогда некоторые картины религиозного содержания описывались пренебрежительно, по-хулигански. У нас популярна такая реальная цитата: “Под деревом пастух со стадом, на облаке — баран с крестом”.
Вот что сказал “МК” начальник антикварного отдела ГУВД Петербурга Владимир Кириллов: “Мы начали с допросов и осмотров. Ведем следствие в антикварных магазинах, хотя сомневаемся, что туда мог дойти такой товар. Скорее всего схема обычная и сложная одновременно: через исполнителя, реализатора и заказчика”.
221 пропавший экспонат решено объявить в международный розыск. Идея, конечно, хорошая, но стоит ли искать по всему миру то, что, возможно, вообще не покидало стены отдельно взятого музея?
