Типичный отъезжающий с Киевского вокзала. Выцветшая серо-бурая курточка, кепочка, натянутая на глаза. Трехдневная — не в смысле модная — небритость, светлые кучеряшки на затылке. Как хвостик — черная сумка на колесиках...
— Где же нам поговорить? — его быстрые глаза забегали по залу ожидания. — Кафе? Нет, тут не сядешь. Зал игровых автоматов? Неудобно как-то, люди делом заняты. На скамейке? Опять-таки, чего людям мешать?.. Вот здесь, в углу. И обязательно стоя!
Николай Гнатюк, этот сияющий улыбкой лучезарный парень, певший когда-то про птицу счастья и про барабан, действительно мало чем отличается теперь от завсегдатая вокзала. За то время, пока мы разговаривали, у звезды советской эстрады дважды просили закурить. Спрашивали, где выход. А строгий продавец аптечного киоска даже прикрикнул: чего вы к витрине прилепились, идите отсюда! Гнатюк спорить не стал. Он другой теперь…
В Москве Гнатюк — гость нечастый. Несколько часов назад мы встретились на записи передачи “Ретромания”, где украинский певец зажигал со своей “Птицей счастья”. И уже — в путь обратный. В Киев тянет, как магнитом…
— Знаете, что бы я спросил у Николая Гнатюка? — начал певец, едва мы устроились в углу, куда щетка уборщицы, видимо, добирается нечасто. — Вы ведь в России меня не знаете и знать особо не хотите — ну, половина из вас. Первое, что бы я спросил: Николай, слушай, вот “Славянский базар” — 15-й, юбилейный. И вам президент Белоруссии вручает орден. Среди награжденных: А.Пугачева, М.Басков… Н.Басков, да, по-русски? …Н.Бабкина, А.Калягин — замечательный, да, артист? И Н.Гнатюк. Скажите, пожалуйста, как это вас угораздило оказаться в такой компании?
— Раз вы спросили, отвечу я. А.Пугачева, Н.Гнатюк — по-моему, все очень логично. Еще бы С.Ротару…
— Вот вы подтверждаете, да? Это я на всякий случай так немножко поскромничал. Да, я получил орден Франциска Скорины, что было, конечно, очень приятно. Пел там, кстати, замечательную новую песню, называется “Галина”, и считаю, что появился на свет почти по новой. Вот у вас сейчас говорят: Гнатюк, ретро. На самом деле у меня суперхит сегодняшний. Вообще, могу сказать, что за всю мою карьеру наиболее я был популярен именно с 95-го по 2005 год. Совершенно не Сопот — хотя это было прекрасное время. Совершенно не “Малиновый звон” — хотя, конечно, это была чудо-песня, дар неба. А вот эти десять лет из двадцати семи. Потому что в эти годы у меня появилось три шлягера, которые пела вся страна. Вот примерно как сегодня в студии пели “Птицу счастья”, так Украина поет: “О, смереко…” (не забудьте название: “смереко” — это дерево, типа ели, в Карпатах растет), “Ромашка белая” и “Час рекою плэве” — ну это понятно: время плывет речкой. Вот эти песни стали для меня спасением, и по-настоящему зрительскую любовь я ощутил как раз в эти годы...
“Пока узнают по улыбке”
— ...Все эти годы твердил себе: да, я счастливый человек! А сейчас чего-то взгрустнулось: я в такой ностальгии нахожусь, вчера сына проводил за границу, он там учится. И этот Киевский вокзал… Сейчас подумал: ну а что, ты ведь только раз ночь здесь ночевал. Это было, когда я приезжал в Москву, будучи солистом Киевского мюзик-холла. Знаете, в основном мои приезды были не так на телевидение, как к композиторам. Марк Фрадкин… Замечательный человек, добрый. Он почему-то очень хорошо ко мне относился. Только приезжаю — жена его сразу на кухню ведет: “Ты когда с поезда? Поешь сначала...” Чаек, хлебушек, маслице — и лишь потом к инструменту… Или тот же Давид Тухманов. Когда сказал ему, что в Дрезден еду на фестиваль и попросил сделать мне аранжировку: — “Николай, о чем разговор”. Без копейки денег, без лишних слов... А Юрий Силантьев какой был человек! Допустим, стоят на репетиции Иосиф Давыдович, Лев Валерьянович, Нани Брегвадзе… Не знаю, кого вам еще назвать, аж боюсь. Я там где-то в уголочке спрятался. И вдруг: Гнатюк, иди-ка сюда. “Да, Юрий Васильевич”. — “Давай, будешь сейчас репетировать”. — “Юрий Васильевич, ну…” — “Да ладно, ты с поезда. С ними потом разберемся”.
— Не понял: по временам ностальгируете или по людям?
— Да нет, это просто благодарность моя. Хотя и время было хорошее, доброе. Москва, конечно, баловала меня. Какими-то “Огоньками” новогодними, “Песнями года”. Честно говоря, я до сих пор думаю: а за что это мне? Какому-то пареньку, плохо играющему на баяне, из далекого села Хмельницкой области?! То ли хотел очень сильно — на самом деле я же мечтал стать известным и популярным. То ли это трудное детство. В музыкальную школу надо было в город ездить. Я вспоминаю, что когда гимн Советского Союза начинал играть по радио, мне надо было вставать и идти семь километров до автобусной остановки: в дождь, в болото. Или потом ложиться вообще в чужом доме, у родственников. Понимаете: пацан, чужой дом — кусочек хлеба, и тот не сразу возьмешь... Я, например, до сих пор боюсь в автобусах ездить. Дороги были: сплошные ямы, автобус почти переворачивался — меня всякий раз ужас охватывал, что не доеду. Сейчас говорю: не, я в автобусах не езжу. Думают: ну, звезда — дальше некуда. На самом деле у меня страх просто.
— А в поезде сейчас как поедете: сказали же, что билета у вас нет, а в кассах пусто?..
— Ну, я улыбаюсь кассиршам, и они, ничего не спрашивая, дают мне билет. Честно говоря, не помню такого случая, чтобы не дали. Не знаю, как это происходит, — наверное, Господь все видит.
— А с каждым годом улыбаться в окошечко кассы приходится все дольше?
— Не-е-ет. Ну это же мой вокзал. Сейчас вот за две секунды буквально билет взял. А однажды, помню, даже бесплатно проехал — женщина не хотела брать с меня деньги. “Ну вы же на работе, — говорю, — нет, ну подождите…” Все-таки добрых людей очень много на свете...
“После Чернобыля у меня забрали сына”
— ...Я вам должен сказать, что давно уже не ради славы пою. И не ради денег. Нет, конечно, я с удовольствием гонорар получаю. Но, думаю, не деньги являются моим двигателем в работе. Все-таки ответственность, представьте себе, перед людьми. Очень часто, когда стою на сцене, меня душат буквально слезы. Потому что я настолько их чувствую, настолько переживаю за них. И я думаю, что в пении моем главное вот это, а не то, как я одет и как мне аплодируют.
— Однако встречают по одежке, а вам, судя по всему, действительно не важно, как вы одеты. А как же статус?
— Да не — ну стыдно же!.. Кстати, про одежду. Мы не потеряем? — Гнатюк кивает через плечо в сторону чемодана, на который за время разговора он даже ни разу не оглянулся.
— Буду следить. И все же, Николай Васильевич, в кепочке и курточке этой вас совсем не узнать.
— Это же здорово! Мало того, у меня есть такая… спецодежда, даже не знаю, как ее назвать. Прямо не то что с толпой сливаешься, а хуже — то есть в жизни никто даже не подумает. У меня частый случай — подходят: ты не мог бы нам ковер донести? Говорю: почему нет? И вот я тащу, тащу... А мне сзади: что ты там копаешься, по полу возишь? Приходим — он деньги достает. Да не надо, говорю, нормально все, не надо мне денег.
— На съемке вы сказали, что Москва для вас — город тяжелый. И когда вы в Москве, вам все время хочется отсюда уехать…
— Бывают такие моменты. Но дело в том, что у меня и в Мюнхене так бывает, и в Париже…
— Почему? Потому что мегаполис?
— Трудно понять. Видимо, характер у меня такой: понимаю, что должен уехать, и все. Знаете, в Германии когда-то я служил в ансамбле песни и пляски. И в один прекрасный момент вдруг понял, что не останусь больше здесь ни дня. Что случилось? Ты получаешь марки, живешь за границей, ездишь по всей Германии. Все тут машины покупают, шмотки — что ты еще хочешь? Но, очевидно, наступает какое-то новое время, тебе надо делать что-то другое. Я поехал в Ленинград, быстренько поступил там в эстрадную студию при мюзик-холле, быстренько стал тем, кем стал... Так что не в Москве дело. Недавно мы с Андреем Данилко ехали в поезде весь день, пиво там пили, он говорит: я не могу в Москве, сразу уезжаю. Про себя я бы так не сказал. Просто жизнь идет своим чередом: надо другого чего-то, надо ехать дальше.
— А для чего надо было уходить в тень?
— В русскую тень, заметьте.
— Да, но София Ротару не ушла в русскую тень.
— Но у Софии Ротару не учится ребенок за границей. И его у нее не забрали в маленьком возрасте. И у нее не билось сердце очень сильно в тоске за него. И поэтому, когда у меня было свободное время, я уезжал не в Москву, а уезжал туда (не буду называть страну) и учил с ребенком русский язык…
— Что значит: “забрали в маленьком возрасте”? Кто забрал?
— Получилось так, что после Чернобыля на некоторое время мы решили уехать за границу. Просто, чтобы провериться. Как-то раз я отлучился по работе, а супруга тем временем приняла решение, что сын продолжит учебу там. И мне ничего не оставалось, как согласиться. Хотя я сказал: “Ты меня спросила?” “Мы думали, ты обрадуешься”. Ну это обычный ход моей супруги. А на самом деле это против всех моих позиций вообще житейских. Но что теперь… Я, например, до сих пор не знаю: хорошо это или плохо, что сын там...
“Зря я из себя чего-то строил”
— …Так что в тень русскую не я ушел — так сложились обстоятельства. А теперь, не скрою от вас, я эту тень хочу рассеять. Надеюсь, украинское солнце поможет мне, я пару фонарей еще возьму... Хотя, честно сказать, я думаю, ревность ко мне некоторых коллег в России до сих пор наблюдается.
— Сверху вниз на вас смотрят или боятся?
— Это же будет нескромно, если я скажу: боятся. Не совсем, скажем так, приветствуют мой успех. Вот, к примеру, мой концерт в Ленинграде. Ведь, наверное, я мог выступить и в Октябрьском зале, правда? Но кому-то не совсем хотелось, чтобы Николай выступал там. Наверное, какая-то ревность. Или обычная конкуренция. А я из тех, кто в борьбу не вступает. И я не думаю, что я не прав, я ведь и с этой известностью не знаю, что делать… Вообще, я убежден, что профессия наша очень опасна — она же гордость в человеке подстегивает. А это грех уже. Тут надо себя нести, а я не люблю этого жутко, да и не надо мне. Например, сегодня ехал после съемки, на листочке написал определенное число: вот сколько раз я себе позволяю сняться на телевидении в Москве. Могу вам даже показать, саму цифру только пальцем закрою…
— Я вижу пять пунктов, пять телепрограмм. Это чтоб не загордиться?
— Я просто не хочу себя потерять… Знаете, когда я говорю про гордость, мне можно сказать: а ты на себя посмотри. Да, меня часто заносит. Потом извиняюсь сто раз — раньше, кстати, не извинялся. Теперь понимаю: зря, конечно, из себя что-то строил, был таким горячим, указывал другим, как должно быть. Зря, очень зря. Все-таки смиренным надо быть. Поэтому не телевидение главное, не количество съемок, не успех. А главное все-таки душа, что в ней. В конечном-то итоге мы здесь, на земле, все оставляем. Только душа уходит куда-то со своим внутренним багажом. А ради чего тогда, собственно, мы так кичимся? Что случилось?
— Когда вы начали задавать себе такие вопросы?
— Самое интересное, что об этом я задумался как раз перед тем самым успешным периодом, про который я вам говорил. И думаю, что, может быть, в этом моем смирении я вдруг и ощутил такую любовь к себе людей. Я себя чуть-чуть на место поставил. Подумал, что звезда — это не значит “скандалит и хамит”. Может быть, настоящая звезда говорит: хорошо, как вы скажете. А звездность пусть в песнях будет. И в сердцах людей. Понимаю, что это напыщенно, понимаю, что не звучит. Мне, честно говоря, все равно, что вы подумаете по этому поводу. Я знаю, что говорю правду.
“В монастырь пока не ушел”
— Знаете, что в Москве о вас говорили? Если спрашивали, где Гнатюк? Отвечали — да он ушел в монастырь, там теперь поет.
— В монастырях на самом деле я бываю, и бываю там паломником, сейчас только из Дивеева приехал. Но я никуда не уходил, я закончил два курса духовной семинарии, миссионерский отдел. То есть это ни к чему не обязывает, просто дает некое знание.
— Почему же не доучились? Почему бросили?
— Я не бросил, я сделал остановку. Все-таки совместить обучение в семинарии с моей работой очень непросто. Поэтому семинарию пока оставил, чтобы не наделать ошибок. Нет, никаких внутренних противоречий, разногласий у меня нет. Просто сейчас слежу за каждой песней, которую пою, за каждым словом. А началось все со встречи с одним старцем в Киевской лавре, имя которого Феофил, его уже нет. Прозорливый старец, к которому со всего мира люди приезжали, к которому было не попасть. Я чувствовал его отеческое буквально отношение ко мне. Когда говорил ему: батюшка, я поеду, у меня концерт; он кивал: да-да, езжай, утешай людей. Понимаете?
— И в этом вы нашли новый смысл — именно утешать людей?
— Да, это и было. Вот раньше был певец Николай Гнатюк: “Барабан” там, “Птица счастья”. Неплохой в принципе парень. Но! С того времени, конечно, стал образовываться, воспитываться другой, новый.
— Которому все мирское чуждо?
— Нет, я живу нормальной полной жизнью. Но я ведь простой сельский паренек. И у меня не воспитаны потребности. Мои желания, так скажем, гораздо ниже, чем возможности, у меня достаточно простые и скромные запросы. Например, у меня нет никаких автомобилей, категорически их никогда не покупал. А знаете почему? Когда-то в детстве, когда я пас коров и мечтал быть знаменитым человеком, я подумал: а что бы я мог принести в жертву этой моей мечте? А какая нормальная мечта у ребенка из села? Автомобиль! И я себе сказал: никогда не буду покупать машину, если стану народным артистом. Так и не покупаю до сих пор. Ну и слава богу…
