Сегодняшний концерт — откровение. Спал ли эту ночь Владимир Спиваков — кто знает. О чем он говорил с Дмитрием Дмитриевичем?.. Пусть это останется между ними. Сейчас — в годовщину 100-летия Шостаковича — имя его слышно с каждой сцены. Но как донести, не расплескав? Как выразить боль и надежду, не боясь оказаться непонятым?
…Это первый концерт нового (уже четвертого) сезона Дома музыки. Владимир Теодорович за круглым столом своего кабинета собирает друзей.
— Кушайте, угощайтесь. Пирожки рекомендую. Колбаса — свежайшая…
Открываем программку предстоящего действа. И первый вопрос:
— Расскажите о вашей первой встрече с Дмитрием Дмитриевичем.
— Мне было лет девять или десять, когда я столкнулся с ДД в первый раз. Как талантливому и подающему надежды мальчику мне разрешили присутствовать на репетиции в Малом зале. Дмитрий Дмитриевич сидел ряду в восьмом-девятом… А я — в самом конце зала. Но, выходя с репетиции, мы столкнулись. А у меня в руках был томик стихов Блока. Он подошел: “Вы любите Блока?” — “Да”. — “Вас как зовут?” — “Володя”. — “Очень приятно. А что из Блока вам нравится?” Я ему открыл одно стихотворение:
Прими, Владычица Вселенной,
Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба —
Последней страсти кубок пенный
От недостойного раба!
…Много лет спустя он взял его в свой “Блоковский цикл”. Когда такой человек уходит — это как запущенный космический аппарат: он начинает новую жизнь, воздействует на нас, продолжает оставаться с людьми… А время было разное. Когда композитор ушел из жизни, “Нью-Йорк таймс” написала: “Скончался лояльный член КПСС”. И такое было… Существует замечательная фраза Сергея Эйзенштейна, что, “конечно, очень почетно умереть за свою родину, но куда труднее — жить для нее”.
— Но вы еще мальчишкой ходили на многие концерты?
— В нашей семье имя Шостаковича было священным. Вспоминаю зал Ленинградской филармонии: я приходил туда с родителями. Туда люди шли как в церковь. Потому что в церковь прийти было нельзя. Музыка была храмом. И слушали музыку иначе. А моя мама была на том памятном концерте 9 августа 1942 года… Август. Меж страшных блокадных зим, когда слезы превращались в лед. Когда вымирали целые квартиры и в шкафах прятали трупы, чтобы получать на них хлеб… К финалу исполнения симфонии люди стояли и плакали.
— Необычный концерт нас ждет. Ведь нынче часто играют исключительно Дмитрия Дмитриевича… А у вас в первом отделении и увертюра к “Тангейзеру” Рихарда Вагнера, и “Симфония Псалмов” Игоря Стравинского…
— У нас страна крайностей: когда приходит время справлять чей-то юбилей, то так задавят... Поэтому я пошел немножко по другому пути, и в концерте-посвящении прозвучат Вагнер, Стравинский и очень важное произведение ДД — поэма “Казнь Степана Разина”. Почему я все это выбрал? Думал так: вот какой человек ДД? Что ему дорого? У каждого из нас в душе есть какое-то пространство религиозного чувства. Как говорил отец Александр Мень, “для того чтобы верить, не обязательно креститься”. Креститься — еще не значит веровать. Почему Вагнер? В “Тангейзере” речь идет о душе художника. Душа мечется между двумя мирами. И эрос, и духовность — в конечном счете это утверждение творца. ДД был страдальцем. Понимал, что сделать ничего не может. Он чувствовал себя виновным за то, что происходит вокруг. Здесь же — Стравинский, “Симфония Псалмов”. “Милосердия прошу, а не жертвы”.
Владимир Теодорович долго думал, что сыграть в “третьем отделении”, на бис… Остановился на небольшой миниатюре Альфреда Шнитке. Это, безусловно, самый прекрасный концерт памяти Шостаковича в наступившем сезоне.
