Эдита Станиславовна Пьеха до сих пор корит себя за развод с Александром Броневицким. Певица считает, что именно это обстоятельство ускорило его угасание. Сан Саныча не стало в пятьдесят семь. Он умер в гостинице Нальчика, не успев набрать номер “скорой помощи”. Нынешним летом мэтру советской эстрады исполнилось бы 75 лет.
Его Галатея решила отметить юбилей тем, что первый раз в жизни пошла по инстанциям — просить повесить на доме мужа мемориальную доску.
Галатея с польским акцентом
— Саша, подобно Пигмалиону, родил свою Галатею. Я была тогда кабацкой певицей, а его называли носителем и распространителем буржуазной идеологии в стране. Он был дирижером хора польского землячества и первым что-то увидел в долговязой девчонке, которая несколько лет ходила в одной кофточке (другой просто не было!). Вначале назвали ансамбль “Липкой”, а уже потом стали “Дружбой”. Мне никогда не говорили: вот съешь кашку, сделай так! Мне говорили: это хорошо, это плохо! Все! И дальше я рыла, как шахтер, поскольку действительно дочь шахтера. Я училась ходить по сцене, он все видел: “Ты детонируешь!” Я записывала себя на магнитофон, занималась с педагогом по вокалу — он все слушал. Он был строгий, взрывной, мог сорваться и орать. Но ведь когда женщина рожает, она тоже орет. А он рожал каждую песню, каждого исполнителя.
Без вины виноватая
— Да, я виновата, что ушла от него. Женская логика ввела в заблуждение. Думала, что могу любить кого-то другого. Оказалось, нельзя было мне после него полюбить! Я себе придумывала эти влюбленности и тем самым ему сократила жизнь. Поэтому хочется что-то сделать, чтобы все-таки поставить точки над “i”. Я мечтаю открыть мемориальную доску на доме, где он жил. Броневицкий был великий человек! Он сделал то, чего не было до него. “Дружба” дала толчок всем вокально-инструментальным ансамблям. И “Орэре”, и “Поющим гитарам”, и “Песнярам”. Женя, брат Броневицкого, сказал мне: “Понимаешь, старуха, если бы я не слушал Шуру, то я бы никогда в жизни не смог с Толей Васильевым сделать революцию в “Поющих гитарах”!”
Черное подвенечное платье
— Мы поженились 8 декабря 1956 года. Жили на Греческом проспекте в коммунальной квартире. Одну из девяти комнат занимал военный моряк-офицер Александр Семенович Броневицкий с женой и двумя взрослыми сыновьями. Сан Саныч сделал мне предложение прямо на лестнице. А я 174 см ростом (тогда таких высоких девочек не было в Ленинграде!), 59 кило… Думала: “Мне никто больше такого предложения не сделает. А потом, какой человек великий, какой он талантливый, он играет на пианино!” Я была счастлива, что выхожу замуж, и влюблена до мозга костей. Хотя во мне говорил и польский практицизм: “Соглашайся, а то вдруг больше никто не предложит!” Мы пришли в загс Смольнинского района. Я была в каком-то черном платьице. Гости: Андрей Петров, художественный руководитель военного ансамбля Николай Кунаев с женой, родители Сан Саныча. Вечером убежала на кухню и горько плакала: мечтала выходить замуж в белом платье! На стипендию его было не купить…
Чуча, Газус и Бабон
— Я, конечно, не имела понятия, когда рожать, как регулировать. Я должна была родить в 57-м году. Естественно, пришлось сделать аборт. Потом в 58, 59, 60-м… Пришла к матери Броневицкого Эрике Карловне, встала на колени: “Мама, если я рожу — вы возьмете ее воспитывать? Я же не могу возить ее на гастроли! Или давайте отдам ребенка моей маме, в Польшу, но тогда уже она будет полька, а не дочка вашего сына Шуры”. Свекровь мне сказала: “Что же ты раньше скрывала, что можешь родить? А раз можешь, то рожай!” Девочка родилась в 1961 году, свекровь назвала ее Илоной, до восьми месяцев я была мамой, а потом Броневицкий прислал телеграмму: “Без тебя погибаем на гастролях! Народ хочет видеть Пьеху!” Дочка осталась у бабушки, где и воспитывалась до пятнадцатилетнего возраста. Илонка всегда считала ее своей мамой, а я не ревновала, наоборот, была очень благодарна. Когда дочь родила девочку, то пришла ко мне за советом: “Как назвать?”. И я сказала: “Вспомни, кто тебя воспитал? Пусть дочка будет Эрикой”. Кстати, Илона (когда подросла) тоже ездила с нами на гастроли. Обожала отца, называла его “мой Чуча”. Она вообще мастер выдумывать имена. Папа — Чуча, бабушка — Газус, сын — Шмуча, я у нее — Мамон, Стас — Бабон…
Вор Сопля и дорогая шуба
— Однажды мы уехали на гастроли, а, возвратившись в тогдашнюю квартиру на окраине, в Купчине, обнаружили, что все подчистую вынесено. Я вспомнила, что у моей новой шубки была примета: сорвана одна петелька. Милиция прочесала все комиссионки и нашла эту шубу, а затем и человека, сдавшего ее туда. Когда воров привели на очную ставку, то они все время просили сфотографировать их с Эдитой Пьехой, потому что они очень любят меня как певицу. Фамилию одного из них я не забыла до сих пор — Рудомазин. А в Иркутске из моей сумки вытащил кошелек человек по фамилии Сопля. Пришла в гостиницу, вся заплаканная. Вытащили больше тысячи рублей — сумму по тем временам неслыханную. Деньги были только у меня, я матриархат создавала. И тут Броневицкий честно признался, что у него есть заначка — 25 рублей. “Если бы не я, сидели б сейчас голодными!” — смеялся Шура.
Ревность, страсть и Магомаев
— Он был жутко ревнив. Наследственная болезнь. Папа-моряк, возвращаясь из плавания, допрашивал свою жену-красавицу. Этот яд Сан Саныч впитал в себя. Потом я научилась прощать, просто не обращать на это внимания. Я старалась объяснить, что ревновать не к кому, но он не понимал. А когда действительно появился человек, который мне очень понравился, он к нему не ревновал. Не понимал, что я заговорщик… К другим ревновал безжалостно: “Ты плачешь, значит, ты виновата! Ты молчишь, значит, ты виновата!” — “Но я же была в парикмахерской!” — “Докажи!” Он придумывал гениальные поводы. Однажды улетала в Канны как рекордсмен тиражей фирмы “Мелодия”, вторым победителем был Муслим Магомаев, а Броневицкого почему-то не взяли. Я придумала купить Шуре путевку в Канны, чтобы побыть вместе. Представляете, ночью сплю в номере, на пятом этаже, открыто окно. Вдруг просыпаюсь: надо мной кто-то дышит! Зажигаю лампу ночника — стоит Шура с грозным лицом: “Говори, где Магомаев?!” Он через окно, как обезьяна, пролез. И таких случаев было много. В Сочи прилетел раньше, вдруг подбегает сзади, бьет меня по спине: “Ты к любовнику — на свидание! Так я тебе его сорву!”
Напрасные слова
— Когда мы расходились, я сказала: “Ты влюбишься в женщину моложе себя на 25 лет! Она тебе будет изменять!” И дальше я произнесла такую страшную фразу, до сих пор не могу понять, откуда она взялась: “Ты умрешь, как собака, под забором!” Так все и получилось. Она его не любила и постоянно загуливала с разными компаниями. Когда Шура умер в Нальчике, запертый в гостиничном номере, у дверей, с телефонной трубкой, его пассия “отдыхала” в ресторане. Я все вспомнила. Нет, я ему такого не желала… Просто в сердцах вылетела фраза, оттого, что он меня так несправедливо ревновал. Нелепо все получилось. Вообще, у него была нелепая и грустная участь. Уже позже мы встречались, общались, искали друг друга, и, возможно, если бы он не ушел из жизни, мы бы встретились в новом качестве.
