Честно говоря, я пишу эти строки чисто механически: мне давно уже не верится в подобный исход. По частоте обвинений в коррупции бывший первый замминистра финансов, а ныне член Совета Федерации Андрей Вавилов не имеет себе равных. С именем этого человека связаны самые громкие финансовые аферы конца прошлого века. По оценке антикоррупционной комиссии Госдумы, ущерб, нанесенный им бюджету, составляет не менее 2 миллиардов долларов.
И тем не менее до последнего дня Вавилов чудесным образом продолжал оставаться неприкасаемым. Все возбужденные против него дела рассыпались в прах; за его грехи расплачивались совсем другие: “стрелочники”.
Одним из таких стрелочников был генерал-полковник Георгий Олейник: его осудили на 5 лет лишь для того, чтобы вывести Вавилова из-под удара…
Бывший начальник Главного управления военного бюджета и финансов Минобороны Георгий Олейник навсегда войдет в историю как единственный в своем роде генерал-стрелочник.
Об этом мерзком, отвратительном деле мне приходилось писать не раз. С самого начала я был убежден, что Олейник ни в чем не виноват: он лишь жертва, которую отдавали на заклание, спасая настоящих преступников.
Если кратко, Олейника обвиняли в незаконном переводе 450 миллионов долларов из бюджета Минобороны. Никого не тревожило, что действовал Олейник не по собственной воле, а выполнял приказ министра обороны: кто-то должен ведь был ответить за пропажу миллионов. Кто? Не Вавилов же.
Именно Вавилов — об этом прямо говорили большинство свидетелей — являлся истинным организатором аферы с хищением $450 миллионов. Разработанная им схема — теперь это ясно — с самого начала задумывалась как воровская.
Поначалу, правда, этого никто не понимал. Напротив, идея, предложенная Вавиловым, воспринималась в Минобороны как благо: военное ведомство изнемогало от безденежья, зарплаты офицерам не платились по полгода. И когда Минфин вышел с инициативой многосторонней переуступки долгов, министр обороны Родионов ухватился за нее двумя руками.
Это была типичная для того времени схема взаимозачетов. Все — по кругу — должны друг другу: “ЕЭС Украины” — “Газпрому”, “Газпром” — бюджету, бюджет — Минобороны, но “живых” денег ни у кого нет. И тогда каждая из сторон как бы переуступает свои долги другой. В итоге вместо 450 миллионов долларов, которые государство задолжало армии, военное ведомство должно было получить от “ЕЭС Украины” стройматериалы на означенную сумму.
Увы, ни досок, ни кирпича Минобороны так и не увидело: “ЕЭС Украины”, которую возглавляла тогда железная леди Юлия Тимошенко, условий взаимозачетов не выполнила. А Олейник — на свою беду — выполнил; под соглашениями стояла ведь подпись министра обороны. Генерал подписал две платежки: совершенно, кстати, виртуальные; весь кругооборот совершался не выходя из стен банка.
В 2000-м военная прокуратура возбудила уголовное дело по факту пропажи миллионов. Главный герой был понятен сразу: в мае 2001 года ГВП попыталась даже предъявить Вавилову обвинение, но прямо в кабинете у следователя ему стало якобы плохо с сердцем. А вскоре уголовное дело затребовала Генпрокуратура, выделила материалы на Вавилова в отдельное производство и поставила на том крест. Все сотрудники ГВП, осмелившиеся потревожить покой уважаемого финансиста, были незамедлительно уволены, а дело против Олейника в срочном порядке загнали в суд. Где и получил он — за все про все — пять лет; это при том, что экс-министр обороны Игорь Родионов, в чью бытность и случилась пропажа денег, многократно заявлял: Олейник выполнял мой приказ, и судить его не за что, а большинство других участников сделки прямо указывали на Вавилова.
В апреле 2002-го Олейник был приговорен к 5 годам, его лишили воинского звания и госнаград. Через год, правда, Верховный суд полностью его реабилитировал, но за это время Вавилов успел уже обрести сенаторскую неприкосновенность. Да и прокуратура быстренько состряпала против Олейника новое дело: на этот раз генерал обвинялся в незаконном перечислении в Военный банк бюджетных средств.
…Его освободили условно-досрочно летом 2005-го. Мы не виделись с ним пять лет: с самого его ареста. Олейник позвонил мне сам, узнав о конце магической неприкасаемости Вавилова и скором заседании Верховного суда. Он верит, что теперь добьется, быть может, справедливости.
— Георгий Семенович, надеюсь, этот материал будет читать и Вавилов, и ваш рассказ о тюремной жизни ему может пригодиться. Что было тяжелее всего в неволе?
— Ежедневное ощущение несправедливости… Поначалу, когда в зале суда на меня только надели наручники, я ничего еще не понимал. Казалось, это какой-то сон. Первую ночь в камере не спал, просидел в думах. Но даже тогда до конца еще не верил. Послал, наверное, тысячу писем и телеграмм во все инстанции. И только потом осознал: я никому не нужен. Ответы приходили одни и те же: все из Генпрокуратуры…
Тяжелее всего, что ты за решеткой — никто. Бесправная вошь. Любой сержант для тебя царь и Бог. Приходится терпеть массу унижений. Например, ставят тебя к стенке, раздевают догола и ищут наркоту. Я один раз не стерпел. Сынки, говорю, не стыдно вам у деда в заднице копаться?
— Относились к вам нормально?
— Грех жаловаться: персонал не обижал. Наоборот, даже сочувствовали. Наказание я отбывал в коломенской колонии, под Москвой. Живых генералов там отродясь не видели. Определили меня санитаром в лагерную больницу — но это только так называлось, на самом деле я подметал двор, чистил снег, копал грядки…
Насмотрелся, конечно: не приведи никому. Столько искалеченных судеб прошло перед глазами! К нам много привозили с “малолетки”: кто курицу в деревне украл, кто бутылку — в магазине. А настоящие воры ходят на свободе…
В колонии начал писать стихи. Завел дневник. Читал: столько книг не прочел, наверное, за целую жизнь. Я ведь за все 40 лет службы ни разу по-нормальному не отдыхал: максимум — 10 дней. Шутил даже про себя: это мне родное государство отпуск за все годы предоставило.
— Отношение коллег по службе чувствовали?
— Мне было очень приятно, что все выступавшие на суде товарищи говорили только хорошо. Когда вызывали Сергеева (предпоследний министр обороны. — А.Х.), он прямо сказал: Олейник — высокопорядочный генерал, я ему полностью доверял и доверяю. А начтыла Исаков (замминистра обороны. — А.Х.) подошел к клетке, подал через прутья руки. Судья ему: товарищ генерал армии, кто вам дал право здороваться с обвиняемым? Исаков усмехнулся: кто дал? я сам взял. Перед уходом еще раз подошел: держись, Семеныч!
Самое обидное, что ни одного доказательства моей вины в деле нет. Нужно было просто найти крайнего. Даже когда стало ясно, что дело рассыпается, ГВП мгновенно возбудила новое, точно такое же. Меня обвинили в том, что я провел незаконную санацию банка, где лежали средства Минобороны. Но я действовал по прямому указанию министра, было разрешение правительства, Центробанка. Все это подтверждают, и толку-то?
Я часто думал: солдата в части изувечат — шум на всю страну, комитеты солдатских матерей. А кто защитит генерала?
Вот вышел я на волю. Пенсия — две сто. Ни льгот, ни права на лечение. Пока сидел, умер отец — фронтовик. Увидел по телевизору мой арест — и сразу паралич. Жена от меня долго скрывала, не хотела расстраивать... Вся жизнь искалечена…
— Против вас ведь возбуждали еще и третье дело: якобы вы взяли в долг у сокамерника 100 тысяч долларов на подкуп суда.
— Да, была такая провокация: ее придумали накануне кассации, чтобы не выпускать меня, если дело развалится. Это был такой известный мошенник Евстафьев, который продал сотню несуществующих квартир: мы сидели с ним вместе на Пресненской пересылке. Вот он написал, будто одолжил мне деньги на подкуп первого зампреда Верховного суда Радченко, а я ему не отдаю. Бред! Ко мне в тюрьму приезжал тогда начальник следственного управления ГВП Самусев. Вы, мол, подтвердите, что передали деньги Радченко один на один, а мы за это сделаем послабления. Понятно, я его выгнал.
Вообще прокуратура все эти годы не сводила с меня глаз. Когда я отбыл две трети срока, подал на УДО (условно-досрочное освобождение. — А.Х.). Начальник колонии написал мне отличную характеристику. Вдруг суд переносят, и возникает уже другая характеристика — что такой я, сякой. Но мне попалась настоящая судья, на всю жизнь ее запомню. Она прямо сказала прокурору: вас за такой подлог самих надо сажать. И присудила: Олейника досрочно отпустить. Прокуратура, конечно, подала протест, но безуспешно.
А как меня освобождали! Это вообще беспредел. Собралась толпа корреспондентов, приехали жена, адвокат. Вдруг вечером, полдесятого, сажают в воронок и увозят в другую зону. В знак протеста я объявил голодовку: не имеете права держать. Приходит начальник: не волнуйтесь, подождите несколько дней, нам звонили из прокуратуры. А если б, спрашиваю, прокуратура по телефону приказала меня расстрелять?
И вот 18 июля, жара. Выхожу за ворота. Никто меня не встречает. Потом оказалось, жене с адвокатом сказали, будто я по-прежнему в Коломне. Стою я в черной тюремной робе, все глазеют, как на бандита: стыдоба. Денег ни копейки, как домой добираться — не знаю. На мое счастье, подошел какой-то старший лейтенант: “Товарищ генерал, чем помочь?” Я удивился: “Вы откуда меня знаете?” — “Вас вся страна знает”.
Довез меня до квартиры дочери, ни копейки не взял; обиделся даже, когда предложил. Вот когда понял я, что такое настоящее счастье, — особенно впервые увидев своего внука Ивана. Ему было тогда восемь месяцев.
— Вы хотите добиваться реабилитации?
— За украинские миллионы Верховный суд полностью меня оправдал. А вот по банковскому делу я до сих пор остаюсь судимым… Я не прошу даже меня оправдать: хотя бы верните звание и награды, я же их заслужил потом и кровью, 40 лет служил, 21 гарнизон сменил. Осталась только одна надежда — на президента.
— Могли бы вы что-то пожелать виновнику ваших бед — г-ну Вавилову?
— Да что желать… Если справедливость все-таки восторжествует и его осудят, то я ему не завидую. Уж поверьте мне: Вавилову придется там очень тяжело. Могу пожелать лишь одно: сохранить человеческое достоинство. Если оно, конечно, у него есть.
По вине Вавилова я отсидел 1177 дней. Но, знаете, я крови не жажду. Пусть себе живет…
* * *
“Если справедливость восторжествует”, — говорит бывший генерал Олейник. Он произносит эти слова нерешительно, сам в них не веря.И все-таки я не перестаю таить такую надежду. Впрочем, исход этой многолетней битвы станет ясен уже сегодня. По закону, для того чтобы предъявить обвинение члену Совета Федерации, требуется заключение Верховного суда о наличии в его действиях состава преступления.
Одно такое заключение суд уже дал: месяц назад. С чем Вавилов, понятно, не согласился и подал кассацию.
И неважно, что в материалах этих нет ни слова об Олейнике: они касаются другой, не менее громкой коррупционной истории, с исчезновением из бюджета 231 миллиона долларов. Эти деньги были выделены в качестве госкредита корпорации “МАПО-МиГ”, но до самолетостроителей не дошли. Их следы обнаружились в офшорах на экзотических Багамских островах.
Если Верховный суд подтвердит сегодня свой первый вердикт, это означает, что уже в самое ближайшее время Генпрокуратура обратится в Совет Федерации за снятием с Вавилова неприкосновенности. А вслед за этим, даст Бог, и вернется она к делу Олейника; к другим многочисленным делам, похороненным стараниями вавиловских покровителей.
К сожалению, российское законодательство не предусматривает сложение сроков наказания, как в Америке. Потому что в таком случае срок, который светит Вавилову за все его грехи, мог бы растянуться на несколько человеческих жизней.
Впрочем, ему вполне хватит и 1177 дней…
