Когда серебристый катафалк поворачивал из Спасопесковского переулка на мощеный Арбат — машина чуть затормозила, пропуская браво марширующий к Театру Вахтангова почетный караул. Караул, отдающий честь своему командиру. Великому русскому актеру Михаилу Ульянову.
Четверг. 8 утра. Арбат непривычно вылизан по всей длине. Все подъезды перекрыты. У входа в церковь Спаса на Песках с десяток телекамер и все прибывающий люд. Но никто из проходящих, как оно часто бывает, не спросит: “Что здесь происходит?” Все знают.
Батюшка выражает близким свои соболезнования, зачитывает письмо от Алексия II… Веяние времени: священникам не так просто пройти к гробу, окруженному многочисленными камерами. Что ж, все понимают. Здесь любовь и известность зашкаливают все возможные планки.
К театру не приблизиться — площадь заставлена рамками. Но люди, давно за них выйдя, растянулись до самой “Праги”. Ждут с раннего утра. Цветы и глаза. Глаза и цветы. И, может быть, правильно, что герб СССР на портике сцены театра, повинуясь последним модам, не был изменен на российский. Его герб — прежний, его масштаб — имперский. А в новые “вехи” его вписывать ни к чему… Его роли и создали феномен советского кино.
Пока людей еще нет в театре, с ним успевают без суеты проститься самые близкие. Маковецкий, Суханов, Этуш, Вульф — каждый тихо подошел к гробу, сказал о своем. Режиссер фильма “Бег” Владимир Наумов делится с нами последними воспоминаниями об этом прекрасном артисте:
— На роль Чарноты пробовались очень многие артисты. Но мы с Аловым для себя сразу решили — генералом должен быть только Михаил Александрович. Булгаков же писал реального исторического героя — однорукого генерала. Бретера, картежника, бабника, короче, — отважная душа, человек, привыкший играть со смертью, ходить по самому лезвию… Но это очень трудно сыграть. Здесь нужна мощная личность! И это могло получиться только у Ульянова — это борьба противоположностей. Помните, как он, проигравшись, сидел и разговаривал с тараканом, как с человеком? Даже с собакой говорить трудно — будет видна фальшь. А тут… от гротеска до безумия, через печаль к полному приятию этой страшной нечеловеческой трагедии, его окружающей…
Он чувствовал эпоху. Мы эту картину старикам показывали во Франции — русским белоэмигрантам. И они подтвердили его образ — именно так все и было, так же страшно и глубоко, как он сыграл. Потому что он — актер интуиции, и не булгаковский текст говорил он, а свой собственный… Такой могучий талант — как танк, но в то же время очень нежный большой человек, трогательный… Не представляю, как теперь мы будем без него, не представляю, как завтра не смогу ему позвонить… Он ушел, и мы стали меньше.
Ближе к часу дня длинный кортеж под аплодисменты тысяч зрителей тихо двинулся к Новодевичьему.
