Честный Джулик
Итальянский актер Джулиано Ди Капуа: “Я понял, что “Монологи вагины” нужны России”
Он всегда при белой рубашке и запонках. С серьгой в ухе, в обнимку с контрабасом. Колоритно-вертляво-остер. И красив как-то “не по-нашему”. Из-за имени, о которое сломаешь язык, домашние называют актера Джулик. Джулиано Ди Капуа — швейцаро-итальянец по происхождению — реализовал свои таланты именно в России. Сыграл в новогодней сказке Андрея Кравчука “Рождественская мистерия”, в знаменитой короткометражке Василия Чигинского “Красный стрептоцид”, комедии Федора Попова “Четыре таксиста и собака”, телесериалах “Кобра”, “Тайны следствия” и “Убойная сила”. Как режиссер поставил скандальный спектакль “Монологи вагины”. А теперь — новая победа. Фильм “Русская игра” Павла Чухрая, где Джулик не уступил в мастерстве своим партнерам — Сергею Маковецкому и Сергею Гармашу — только что с успехом был показан на фестивале “Московская премьера”.
Бонжур, амиго!
— Каким ветром тебя занесло в Россию?
— Настоящей вьюгой! Шутка. Мне было 25 лет, я приехал учиться. Я мечтал об этом, про Россию у нас дома говорили всегда. В Италии ведь 45% населения — коммунисты. Отец (его когда-то прозвали Лумумбой) со школы мечтал добраться до Кавказа на мотоцикле с коляской! А когда я играл свадьбу в Тбилиси, папа приехал хоть и не на мотоцикле, а мечту свою все-таки осуществил... А до того, как приехать в Москву, я жил в Египте и Дамаске, изучал арабскую поэзию IX—XII веков. Сейчас все забыл благополучно. Но когда на мой день рождения пришел арабский режиссер из Иордана, я смог с ним поговорить на родном языке.
— А русский ты знал хорошо?
— Двенадцать лет назад, ступив на московскую землю, я не знал русского языка вообще. В Сирии посетил 8 лекций в Российском культурном центре. Я мог спросить “где?”, “что?”, сказать “меня зовут Джулиано” и “я студент”, но ответов не понимал. Сначала хотел учиться у Полунина. Не получилось. И я быстренько сбежал из Москвы в Петербург. Поступил на цирковое отделение в Санкт-Петербургскую академию театрального искусства. На экзамен пришел с гармошкой и пел танго на испанском языке. Комиссию это впечатлило. Я проучился на цирковом отделении лишь до “елок” и понял, что это не для меня. А когда посмотрел спектакли Льва Додина, испытал самое мощное театральное потрясение за всю свою жизнь. В то время я уже брал частные уроки языка, и на удивление быстро заговорил на русском. На восьмой месяц пребывания в России я прочел “Бесов” Достоевского. И поступил на курс Вениамина Фильштинского все в ту же Санкт-Петербургскую академию театрального искусства. Я спел арию из “Пиковой дамы”: “Я вас люблю, люблю безмерно…” По 18 часов пропадал в аудитории. Да и все деньги тратил на учебу.
— А как с однокурсниками отношения складывались?
— Одного из однокурсников я чуть не выбросил с третьего этажа. За то, что он сморкался в белую занавеску, только что постиранную и повешенную на окно девочками. Такие вот отношения, с душой: и воровали, и дрались.
А отчислению другого парня я поспособствовал за то, что тот пил втемную и мешал учиться остальным. Теперь жалею — замечательный человек. Мне ли решать чужие судьбы?
Вагинальное искусство
— Ты — режиссер скандальной постановки “Монологи вагины”. Как вообще нашел эту откровенную пьесу Ив Энцлер?
— Случайно. Пошел в театр в Неаполе, увидел пьесу на итальянском языке. И сразу понял, что это потрясающий актерский материал. Понял, что его надо поставить здесь, он нужен России. Вышло иначе — сначала я поднял эту пьесу в Театре русской драмы в Вильнюсе. И только потом в Питере. Меня радует, что “Монологи вагины” — не пошлый спектакль.
— А как же слово “п…да”, которое вы кричите вслух?
— Есть люди, которые в этот момент встают и уходят. Их, слава Богу, немного. Когда мы играли еще литовский вариант “Вагины” на фестивале “Новая драма” в Москве, критики написали, что спектакль без пощечины общественному вкусу. Он и вправду получился изящным, без физиологии и излишней “крови”. Что же касается актрис, преодолеть свои комплексы смогла не каждая. Была одна претендентка в Питере, которая на второй неделе репетиций поняла, что не может работать, ей неудобно. И ушла. Это правильно, ведь материал личностный. Надо действительно хотеть говорить об этом. И кричать, что счастье берут, как быка за рога!
— Кому все-таки адресованы “Монологи вагины” — дамам или их мужикам?
— Есть мужики, которые приходят в заблуждении: мол, это очередное стрип-шоу. Сидят, не понимают, куда попали. Те, кто из них досматривает до конца, обычно смеются. А потом говорят: “Ну вы даете!” Кое-кто задумывается, как вести себя в постели. И клянется: “Я попробую!” — в ответ на подсказки, которые есть в спектакле. Я слышал, как жена шептала мужу: “Запоминай!” Очень люблю финальный монолог спектакля. Он о родах. И женщины в зале плачут. Частенько есть и беременные. Мне очень нравится, что получилось спеть оду храму, из которого мы все вышли. Это спектакль о хрупких и нежных штучках, о женских ракушках, они — как душа. Я думаю, что театр как раз то место, где можно о НЕЙ говорить. Не все же о душе — есть другие органы, которые тоже важны.
Итальянец, француз, немец и араб
— Как ты попал в картину “Русская игра” в тандеме с Маковецким и Гармашем?
— Позвонил один агент, случайно узнав, что Павлу Чухраю нужен итальянский актер. Пробы были сложными, потому что у режиссера в голове сначала был образ героя постарше. Он хотел снимать в этой роли Тото Кутуньо, но что-то там не срослось. А я легковесный и юркий паренек, люблю таким быть! Чугунная мрачность Марлона Брандо мне давалась нелегко. К тому же короля играет свита, а Маковецкий и Гармаш невольно выходили на первый план. И получалось, что я был зажат ими — в общем, натерпелся. Хотя пятьдесят дней работы пролетели незаметно. Ночные сцены на натуре снимали в белые ночи под Гатчиной… И я благодарен Чухраю, он очень скрупулезный и глубокий человек.
— Подружился с “великими”?
— Отдыхали от съемок они сами по себе, а я — сам по себе. Маковецкий всячески помогал на картине, как актер актеру. Но получилось так, что я его ненароком обидел. В последний съемочный день Сергей угостил меня водкой. И я, изрядно употребив, сказал, наверное, что-то не то. Простился он со мной прохладно.
— Какие еще сложности были?
— В “Русской игре” нужно было уйти в эстетику того времени. И меня одели в корсет, чтобы держал спину как полагается. В те времена корсеты действительно носили. А в павильоне жара — 40 градусов! Сначала корсет хотели показать в кадре, но Чухрай постеснялся. Надо сказать, нарушали историческую правдоподобность мы частенько. Например, выходя на улицу без головных уборов (что было недопустимо по этикету). И корректировали текст на современный лад. А мой герой так вообще по сценарию плохо по-русски говорит.
— Кстати, тебя часто приглашают на роли иностранцев?
— Ну да, бывает. Недавно озвучивал в 12-серийном фильме немца в исполнении народного артиста Мартона.
Чуть с ума не сошел — попробуй поговори низким утробным голосом десять дней, сидя в одиночестве перед микрофоном в студии. Просто тантрические мантры какие-то! Арабов предлагали играть, в сериале “Юнкера” я — цирковой гимнаст, итальянец Антонио Батисто. А в “Колчаке” на роль француза решили взять блондина.
Странно, ведь французы все — брюнеты! И французский язык — мой родной язык по материнской линии.
“Жена думала, что я гей…”
— Я видела тебя и на подиуме. Давно работаешь моделью?
— Это только с питерским дизайнером Ларисой Погорецкой. Представлял три ее коллекции. Когда ездили в Москву на Неделю русской моды, мы с моей женой Илоной Маркаровой по сценарию были женихом и невестой.
То есть лицом ее коллекции. Я бегал и скакал по подиуму как ненормальный. Из-за чего мои фото не попали на обложки журналов: я был слишком динамичным, и репортерам редко удавалось поймать нужный кадр.
— О жене подробнее, пожалуйста!
— С Илоной мы учились на параллельных курсах. Увидев меня в институте, ее мама пихнула дочку в бок и воскликнула: “Вот это мужик! Чего ты со своими малолетками возишься?!” На что Илона ответила: “Мам, он же гей!” (Про меня почему-то распускали такие слухи.) Илона мне сразу понравилась: такой теплой улыбки не было ни у кого в этом городе. Яркая, раскованная, живая... Но путь к нашему союзу был тернист. Мы не общались до окончания института: дел полно, не до ухаживаний! А закончили учиться — стал озираться по сторонам. Увидел Илону еще раз, и — надо же! — снова с мамой. В обувном магазине. И пригласил ее на показ своего “Эдипа-царя”, которым очень гордился. Девушка была очарована: и как актриса, увидевшая талантливого режиссера, и как телеведущая, которая нашла интересный объект. Она сделала шаг в мою сторону — пригласила на программу к своей подруге. Мы начали общаться на деловой волне.
— И...
— ...И наступил День святого Валентина. Я подарил Илоне рубашку. Она ей очень шла, супруга честно носила ее три месяца (что для этой девушки очень много!). Поженились мы после того самого Дня Валентина через полгода. Долго тянули только потому, что хотели сделать всем большой праздник. Так что в следующем феврале будет четыре года, как мы вместе.
— Ну вот, мечта о личном счастье сбылась. А творческие амбиции семейное благополучие не губит?
— Нисколько! Ведь в жизни актера всегда есть место безумству. Я мечтаю соорудить двухмачтовую шхуну, сделать театральное шоу и катать его на этом корабле по теплым морям, изредка заходя в Петербург. Но увы, понимаю, что сначала должен осуществить все свои остальные задумки. Иначе нереализованные идеи съедят меня изнутри. Работаю над спектаклем по “Бешеным псам” Тарантино. Давно задумал поставить “Эдварда II” по Кристоферу Марлоу. В Питере гомофобов так же много, как и во всей России. Серебряный век с его космополитическими взглядами ушел далеко. Такой спектакль нужен Питеру не меньше, чем “Монологи вагины”.
Илона сыграет там королеву, потому что она создана для этой роли.
