Свой рабочий кабинет он называет “каморкой папы Карло”, а свой театр — Государством детей. Он похож на скромного интеллигента, но не побоялся поехать на гастроли в стреляющую Чечню. Он мечтал выступить на сцене с Полом Маккартни, но сейчас счастлив, что выходит на сцену с детьми, каждый из которых со временем может стать тем же Маккартни…
30 ноября Московский детский театр эстрады и его художественный руководитель Валентин Овсянников справляют новоселье: переезжают из тесноватого, но уютного помещения на Большой Садовой в четырехэтажный особняк на Бауманской, оборудованный по последнему слову техники. Как водится, чувства у новоселов противоречивые.
— Конечно, нельзя сравнивать театр с церковью, — говорит Овсянников. — Но говорят же про старый храм — намоленное место. Так же и театр — за 18 лет работы он уже впитал в себя ауру детских переживаний и радостей, первых аплодисментов и первых слез. Наш маленький зальчик и импровизированные гримерки уже пропитались духом искренности, непосредственности, а главное, полным отсутствием той жажды наживы любой ценой, чем сейчас “знаменита” в большинстве своем современная российская эстрада.
— А как у вас вообще появилась идея создать детский эстрадный театр?
— Возникло это очень давно. В те годы, когда понятие “детская эстрада” в сознании властей было криминальным. Идеологами тех лет (на дворе стоял 1984 год) неадекватно воспринимались дети, поющие рок. Мы были первыми, кто начал создавать детскую эстраду в ее нынешнем понимании, стремясь противопоставить настоящий яркий голос пионерскому официозному вокалу. Тогда это был не театр, а всего лишь группа “Детский мир”. Из нее выросло много интересных людей искусства. Например, Миша Кузнецов — солист “Хора Турецкого”, один из ярких теноров России, Кирилл Михайлов — ведущий флейтист Дрезденской оперы, Андрей Пряжников — известный московский продюсер и другие.
— Как же удавалось преодолевать преграды советской идеологии?
— Как ни странно, с помощью ЦК ВЛКСМ. Конечно, не самой организации, а конкретных людей. Не могу не вспомнить Юру Резниченко, который вытащил из подполья весь советский рок и Клуб самодеятельной песни под эгидой ВЛКСМ. И в итоге был уволен из ЦК с формулировкой “идеологическая диверсия”. Свободомыслие было тогда не в почете. Но наш статус при комсомоле позволял делать все, что мы хотим. Однако советские композиторы и музыкально-общественные деятели в то время воспринимали эстраду в штыки. Лишь в 1989 году мы стали лауреатами “Московской весны” — одного из самых престижных конкурсов того времени. Это дало нам шанс на какое-то признание. И уже потом был создан Московский детский театр эстрады…
Сейчас в нашем театре занимаются хореографией и вокалом 150 детей от 5 до 15 лет. Это мощная база по подготовке актеров музыкального театра. С юных лет ребята осваивают индивидуальный и ансамблевый вокал, хореографию, пластику, актерское мастерство.
У выпускников нашего театра есть одно общее качество, которым я горжусь: они мгновенно включаются в работу. Есть умение мобилизовать себя, выстоять, победить. Отчасти благодаря ему стали известными наши выпускницы Лена Перова, Света Светикова, Полина Гагарина, Саша Кандалина.
— А вот я слышала, что известный герлз-бэнд “Лицей” в свое время в буквальном смысле кинул вас… Слухи или был такой момент?
— Это был первый урок шоу-бизнеса. А за учебу, как известно, надо платить. В этом проекте — полтора года моей жизни. Когда они вышли на сцену в свои 14—15 лет и запели нормальными голосами, это была моя победа. Сейчас они мне неинтересны, кроме, пожалуй, Лены Перовой. Она всегда была звездой, с 11 лет, когда брат впервые привел ее в наш театр. У Лены всегда свежие мысли, идеи, я ее очень уважаю. А вообще я уважаю всех своих учеников, в том числе и тех, кто после нашего театра выбрал вполне земную профессию.
— Как вы можете распознать в пятилетнем ребенке будущего музыканта или танцора?
— Раз в году в театре проходит отбор, мы смотрим на природные данные ребенка. Они уже в этом возрасте видны, поскольку изначально существует тембр голоса. Координация и слух — развиваются.
— Коллектив набираете легко?
— Как получится. Наше время — “с лицом перекошенным”, у родителей нет времени на детей. И тем не менее ежегодный конкурс у нас — 50—60 человек на место. Тогда как в 90-е годы мы выбирали лучших из 600 человек на место. Свою преподавательскую команду я собирал долго, и в этом составе она работает уже лет десять. Это специалисты высокого класса, которые хорошо понимают психологию детей. В театре создана атмосфера непрерывного творчества. В театре на Бауманской мы планируем ставить серьезные мюзиклы, оперы, записывать альбомы молодых дарований.
— Вас многие называют одним из немногих открытых противников коммерциализации культуры, а можно ли этому противостоять?
— Надо просто не бояться проявлять свою гражданскую позицию. Называть вещи своими именами. Сегодня на эстраде мы видим механический конвейер из сменяющих друг друга песен-однодневок и исполнителей на час. На один нормальный человеческий голос приходится паноптикум из десятка “фанерных” псевдопевцов с имиджем душевнобольного и загадочной сексуальной ориентацией. Противостоять всему этому просто — быть честным в своем творчестве и не терять масштабов мышления.
