Пока политики гадают, как примирить между собой последователей разных религий, в затерявшемся в мордовских лесах селе Кабаеве рецепт веротерпимости уже давно найден. Здесь на двух улицах бок о бок уживаются представители пяти религиозных конфессий. Да не просто терпят друг друга, а живут не разлей вода — за двести лет никто из соседей не припомнит ни одного конфликта на религиозной почве. Одно плохо — многие сельчане в сплетениях местных религий запутались настолько сильно, что порой и сами не могут внятно ответить, к какой вере принадлежат.
В поисках панацеи от религиозных конфликтов корреспондент “МК” заехал в мордовский Вавилон.
— Да кого у нас только нет: и православные, и баптисты, и пятидесятники, и жиды (так местные называют субботников — секту с ярко выраженными элементами иудаизма. Они признают Христа лишь как пророка, отвергают Троицу и следуют ветхозаветной обрядности. — “МК”), и молокане… — загибает пальцы на одной руке продавщица местного магазина, другой при этом продолжая выгружать ящики с печеньем из потертого грузовичка. — У нас здесь как в Ноевом ковчеге — каждой твари по паре.
— А вы кто будете?
— Да я пока еще не определилась. Выбор-то какой… Может, по маминым стопам пойду — она у меня пятидесятница. С другой стороны, батюшка Виталий зазывает, наш православный священник… Да и рано мне еще. Вы лучше у бабулек спросите — вон они как раз по церквам расходятся!
…Каждое воскресенье ровно в десять часов утра все 400 жителей мордовского села Кабаево как один спешат на службу: православные, подвязавшись платочком да прихватив узелочек с яйцами-мукой, в Михайло-Архангельский храм — получить благословение и исповедаться у местного батюшки. Пятидесятники — в заброшенное здание старой школы — попеть стихи да послушать проповедь о Христе от командированного из Саранска брата Александра. Молокане — в избушку бабы Вали — открыть рукописную, оставшуюся еще от матери тетрадку с псалмами. Но вот незадача — встречаются все перед недавно восстановленной православной церквушкой, здесь у кабаевцев перекресток местных религий. Да как давай проповедовать да инакомыслящих в свою веру обращать.
— Валя, пойдем лучше к нам! — хватает за рукав пальто баптистка Тамара Яковлевна свою давнюю подругу, убежденную молоканку. — Вас всего-то полтора человека осталось — считай, и нет уже никого.
— Нет уж, лучше вы к нам переходите, — отпирается баба Валя. — Тогда и наша вера не исчезнет.
Правда, на этих словах все теологические диспуты в мордовском Вавилоне и заканчиваются — хоть Кабаево и считается самой многоконфессиональной деревней в России, религиозных войн здесь за всю историю села не было.
— А что нам делить? — удивляются односельчане. — Бог ведь у нас один, а каким путем и через какие молитвы мы к нему приходим — личное дело каждого.
Святой источник в бидоне с молоком
Из заваленных “тушками” мух окон избушки бабы Вали выглядывает скромненькая маковка сельской церкви — хоть и живет пенсионерка по соседству с “домом божьим на земле”, ни икон, ни креста в светелке у нее не встретишь. И не потому, что не верит 70-летняя женщина в царствие небесное. Просто верит она по-своему, по-молокански. Валентина Сергеевна, можно сказать, последняя из могикан в многоконфессиональном селе — всего последователей вымирающей религии в Кабаеве осталось трое.
— Все, пропала наша вера! — тяжело вздыхает баба Валя. — Теперь к нам никто уже не идет, родные дети осеняют себя крестным знаменем да к иконам на поклон ходят. И подумать-то стыдно. А что с них взять, они теперь православные: замуж повыходили, в церкви повенчались и забыли корни свои.
Креститься и молиться перед образами по канонам этого отечественного варианта протестантизма, возникшего в конце XVIII века, действительно грех. Так же как напиваться и есть свинину. Основателем молоканства считается Семен Уклеин из Тамбовской губернии, первым восставший против официальной церкви. Оттуда молоканство начало “кочевать” по всей России. Да и осело в мордовских лесах.
Как давно “поселилось” необычное ответвление от протестантизма в мордовской глуши, Валентина Сергеевна уже и не помнит. Только знает, что еще при Екатерине ее собратья в этих краях уже псалмы распевали.
— Несколько человек из наших даже ходили на поклон к императрице, просили, чтобы разрешили по всей стране молоканскую веру, — вспоминает Валентина Сергеевна. — Так мне мама рассказывала. А еще рассказывала, как молокан за их убеждения ледяной водой обливали, тогда многие отрекались.
А баба Валя не отреклась, даже когда ее начали зазывать к себе соседние конфессии — пятидесятники и баптисты. Да наговаривать, дескать, и похоронить старушку по всем правилам будет некому. Но не испугалась преданная бабуля и в отместку им начала вымирающую религию возрождать. Достала с чердака рукописные псалмы, переписанные еще матерью, вспомнила мелодичные напевы и пригласила в дом двух своих подруг, тоже потомственных молоканок. Теперь каждое воскресенье, когда ноги позволяют, они собираются в избушке на службу. Старушки твердо решили: “Пока мы есть, и наша вера не пропадет!”
— Вот покушайте хлебушка деревенского, на молоке. Там ведь в городе уже и вкус настоящего хлеба не знают, — угощает баба Валя, протягивая румяный каравай.
— А у вас разве не пост сейчас?
— Что вы, у нас обязательных постов нет. Нас же за то и прозвали в народе “молоканами”, что мы в постные дни молоко пили. Просит душа, любой день бери — и голодай, и не греши. А шестинедельным постом только себя истязать.
Жалеют только старушки-общинницы, что по молодости на родовую религию внимания не обращали, не до того было. Да всех обрядов умирающей веры от старших товарищей не переняли. Теперь исполняют их больше по памяти.
— Раньше нас здесь много было, полдеревни. Собирались в мамином доме, псалмы пели, да всем места не хватало. Сидели чуть ли не на ступеньках. Потом главная запевала умерла, а ничему не научила. Только вот знаем мотивы с детства и поем.
И затягивает трио старушек вполголоса: “Господи, боже наш. Как величественно имя твое по всей земле. Слава твоя простирается превыше небес…” Вдруг неожиданно запинаются: “Сложно на троих соображать — псалмы уж очень длинные. Вдвоем или втроем не осилишь. Вот у баптистов — стихи. Их и понимать, и петь легче”.
“Кем похороните — тем на том свете и буду…”
Воскресным утром глава баптистской общины Тамара Яковлевна наводит глянец в доме: переносит с кухни табуретки и расставляет их по кругу, расстилает плед на диване. Колдует, чтобы все сестры уместились: сегодня они должны собраться полным составом — вдесятером.
— А я уж думала, наш православный священник стучится, — приговаривает баба Тамара, смахивая пыль в гостиной. — Он по воскресеньям ко мне иногда заходит, спрашивает, когда мы свои чудачества бросим. А я ему и говорю: “Бог-то у нас с вами один, а как мы к нему обращаемся — дело каждого”.
К “истинной вере”, как называет баптизм сама Тамара Яковлевна, она продиралась через родственные хитросплетения. И обрела ее только к пятидесяти годам, тогда и приняла крещение по баптистскому обычаю.
— Мой отец был иудей, а мама — молоканка. Я поначалу пошла по маминым стопам, у нас так издревле принято — какой веры мать, такой и дети будут. А к старости поняла, что баптисты живут более праведно.
Правда, дочери самой Тамары Яковлевны оказались не такими покорными. По стопам родительницы не пошли — обе вышли замуж за православных и крестились. Но Тамара Яковлевна на них не обижается: “Пусть хоть так к Господу придут!” — с надеждой в голосе любит повторять она.
Все религии переплелись в этой многоконфессиональной семье. Да так крепко, что уже и самим родственниками легче пустить все на самотек, чем определиться , в какую церковь идти на поклон.
— Муж мой сильно болел после инфаркта и уже перед смертью сказал: “Да хоть как хороните. Похороните баптистом — буду баптистом. Похороните православным — буду православным. Все равно на том свете в одном месте окажемся”, — вспоминает Тамара Яковлевна.
Только перед самой кончиной мятущаяся душа определилась: “Зачем, говорит, лишний разговор. Крестили меня в младенчестве по-православному, так и хороните по-православному”.
Так и положили его в родственную могилу и крест поставили рядом с баптистскими да пятидесятническими “столбиками”. Ведь своего кладбища у каждой конфессии нет, всех хоронят на общем погосте.
Молитва за чашечкой чая
Но все же самая большая община на селе у пятидесятников, или, как сами они себя называют, “христиан веры евангельской”. Им даже помещение под собрания сельская администрация отписала — всем 30 последователям этой конфессии в одном деревенском доме давно уже не уместиться. Теперь по средам и воскресеньям собираются прямо в здании старой школы — в двух бывших классах за партами слушают проповеди да пьют чай с вареньем.
Почти все пятидесятники перешли в эту веру из молокан. Вера Степановна — одна из таких “перебежчиков”. Полжизни бывшая работница колхоза считала себя молоканкой, а под пенсию взяла и изменила религиозным пристрастиям.
— У меня все в семье были молокане: и бабушка, и дедушка. И я до 50 лет этой веры придерживалась. А как шестой десяток стукнул, церковь решила поменять, — признается сама баба Вера.
Переманила ее сплоченность пятидесятнической общины. Теперь все 30 сестер и братьев по вере для нее как вторая семья.
— К нам проповедники с гитарой приезжают и псалмы поют. И такие молодые, у меня аж слезы текут, как они верят в Бога. У нас верующие в мир не выходят замуж и из мира жен не берут — только за церковных братьев и сестер. А на свадьбе вина не пьют — только лимонад, — расписывает баба Вера все прелести пятидесятничества.
Только вот объяснить отличия своих убеждений от религиозных предпочтений подруг сама Вера Степановна не может — говорит, сердцем чувствует. Зато без труда может проповедник Александр, командированный “нести слово Божие” из саранской общины.
— От традиционной церкви мы отличаемся только тем, что их вера основана на преданиях старцев, а наша — на Библии, — нараспев декламирует “учитель”. — На служения мы поем песни Возрождения, прославляем Бога, молимся за власти. Ведь нам завещали, чтобы к властям мы относились с уважением. Все праздники соблюдаем — и Пасху, и Крещение. И всех кабаевцев к себе приглашаем.
Только вот не спешат местные жители из числа “неопределившихся” вступать в ряды протестантов. Судачат, что, мол, деньги они на собрания приносят — “по десять процентов от пенсии”. Правда, потом сразу осекаются, главное, чтобы люди были хорошие, а уж чем они по воскресеньям занимаются — личное дело каждого.
Храм согласия и примирения
Хоть вер в Кабаеве и много, но самая распространенная все же одна — православная. И храм один — Михайло-Архангельский. Деньги на его возведение собирали всем миром — и пятидесятники, и баптисты, и субботники внесли свою лепту. Да так серьезно подошли к вопросу восстановления православной церкви иноверцы, что даже до кровных обид доходило.
— Когда только задумали построить православный храм в Кабаеве взамен разрушенного, пошли бабульки по домам — деньги на восстановление церквушки собирать. А к одной своей соседке — пятидесятнице — не зашли. Та как узнала, что ее обошли вниманием, обиделась страшно, — вспоминает настоятель Михайло-Архангельской церкви отец Виталий. — Сняла с книжки последние гроши и принесла их просителям со словами: “Что же вы думаете, раз я веры другой придерживаюсь, значит, своим односельчанам на благое дело копейки не подброшу?”
Правда, даже несмотря на столь серьезный моральный подвиг, представителей всех остальных вероисповеданий православный священник все же называет “сектантами”. И мечтает обратить заблудших овечек в лоно истинной церкви.
— Запомнился мне один мужчина: он всю жизнь был жидовствующим, но к традиционной вере тянулся. Он еще не принял православия, а уже помогал нам церковь восстанавливать. Говорил: “Мой дед с храма колокола сбрасывал, а я водружать буду!” А потом пришел ко мне под Пасху и говорит: “Крести меня, отец Виталий. Решился!” В тот же вечер я его в виде исключения и окрестил, хоть и нельзя перед великим праздником. От него потом даже отец отказался, предателем веры назвал.
За то время, пока Кабаевский приход возглавляет отец Виталий, в православие крестилось уже человек 17. А еще шесть лет назад и четырех десятков прихожан на воскресной службе не набиралось. Заходили в основном по праздникам свечку поставить.
— Я попал в это уникальное село по распределению. Священники ведь как военные — куда рукоположит владыка, туда и отправимся, — объясняет настоятель. — Прихожу я первый раз на службу, смотрю, а на большое село прихожан раз два и обчелся. Спрашиваю у бабулек: “Что такое?” А они мне и отвечают: “Село-то у нас непростое, здесь еще до революции сектанты поселились”.
Правда, предысторию создания уникального “религиозного заповедника” в мордовской глубинке старики уже не помнят. Не важно им это. А батюшке интересно стало: он покопался в районных архивах, посоветовался с историками… И нашел.
— Раньше Кабаево было богатым селом, сады здесь шикарные цвели. А зимой местным мужикам делать было нечего, вот и уезжали всей артелью на заработки по России. Скорее всего были они сильно недовольны местным православным священником. По крайней мере много раз писали в центр прошения о перемене батюшки. Но на их просьбы так никто и не откликнулся. Вот и начали они привозить из “командировок” каждый свою веру.
Хоть и говорят местные жители, что отроду в Кабаеве не было религиозных склок да обид, не верит в искренность этих слов отец Виталий. У него на этот счет другое мнение.
— Мои прихожанки рассказывали, что, бывало, придешь к жидовствующим воды напиться, они не откажут. А потом кружку эту выбрасывают. Нечистыми мы для них были.
Правда, в будущее настоятель все же смотрит с оптимизмом.
— Вот приедете вы через 10 лет, а здесь уже ни одного иноверца не останется. Все придут к православию — это лишь вопрос времени. Ведь говорится же в Священном Писании: врата адовы да не одолеют церковь.
Вот только какую, там, к сожалению, не сказано.
