11 апреля признан ООН днем освобождения узников фашистских лагерей. “МК” удалось разыскать человека, который провел в одном из самых страшных концлагерей — Бухенвальде — три года. Сегодня он делится воспоминаниями о том, что значит быть узником фашистов.
“О, Бухенвальд, тебя я не забуду, ты стал моей судьбой!” — слова немецкой песни Леонид Майоров помнит и спустя 65 лет. Еще бы — тогда заключенных, перевиравших слова и мелодию “Гимна Бухенвальду”, жестоко били эсэсовцы. В Бухенвальде его звали “заключенный №3258”.
Майоров родился в Петрограде. Когда началась война, солдат служил по призыву в Западной Белоруссии. А уже через четыре дня после начала войны полк был полностью разбит. Леонид Майоров оказался у немцев.
— Я из “коренных” бухенвальдовцев, — говорит о себе 88-летний Леонид Майоров. — Там я провел три года — с мая 1942-го по апрель 1945-го, когда узники лагеря устроили восстание и вырвались на свободу. Поэтому о жизни в концлагере знаю все — проверил на себе.
“Тебя, сволочь, я точно расстреляю!”
Советские военнопленные считались в концлагере одной из самых опасных категорий. Их специально помечали — красный круг и буква “R” на рукаве. Это означало “русский”.
— Нас, заключенных с кругами, называли движущимися мишенями. В таких любой эсэсовец мог стрелять без предупреждения.
“Мишенью” Леонид Майоров стал почти сразу после пленения — после неудачной попытки побега из пересыльного лагеря. В Бухенвальде “беглецы” не выживали.
— Я несколько раз был на волосок от смерти, — рассказывает Майоров. — Из моих друзей по несчастью, которые прибыли в лагерь вместе со мной, большая часть погибла. Из 100 человек до освобождения дожили только 11. Начальники Бухенвальда очень гордились, что у них нет газовых камер, мол, это “гуманный” лагерь. Но люди все равно мерли как мухи.
В концлагере могли изувечить или расстрелять за любую провинность. Например, за выкуренную в неурочный час сигарету.
— Однажды мы подметали дорожки в лагере, — вспоминает Майоров. — Был туман, промозглая погода. Мимо на машине проезжал заместитель коменданта. И вдруг он выкидывает окурок на дорожку и едет дальше. Мы схватили ее, спрятались в брезентовой фуре. Каждый сделал по затяжке. Но, на нашу беду, комендант возвратился и увидел предательский дымок… Он построил нас в ряд, переписал на бумажку наши номера и сказал лично мне: “А тебя, сволочь, я точно расстреляю!” Целую неделю я боялся вздохнуть, а потом отлегло от сердца. То ли комендант потерял бумажку с нашими номерами, то ли решил поиграть на наших нервах, сделав вид, что прикажет нас расстрелять…
Лекарство от тифа опробовали на узниках
Но беда не обошла советского солдата стороной — эсэсовцы сломали Леониду Майорову позвоночник. Когда он работал на каменоломне, охрана устроила соревнование — заключенного прогнали сквозь строй солдат с палками. При этом несчастный должен был держать тяжелый камень, который не имел права уронить. Если обессиленная жертва падала, то эсэсовцы принимались избивать ее ногами. Когда они решили, что бить мертвого уже не имеет смысла, Леонида унесли в госпиталь — к другим покойникам.
— Меня спас госпитальный врач — заключенный чех Франц, — вспоминает Леонид Константинович. — Он заметил, что я еще жив, и целых полтора месяца выхаживал меня.
После перелома позвоночника да и вообще из-за плохого питания ленинградец похудел до 41 килограмма!
— От меня остались кожа да кости, — говорит он. — Если бы меня не перевели на более легкую работу, то я бы просто погиб. Но моя худоба сыграла мне на руку — меня не отправили в 50-й блок, где находился “институт гигиены”.
Там фашистские врачи разрабатывали лекарство от тифа. Они брали для экспериментов более-менее “упитанных” узников, которые походили бы на среднестатистического немца. На заключенного сажали вошь — переносчицу болезни, заражали его, а потом лечили больного. Если человеку удавалось выжить после такого “лечения”, его отвозили в лагерь. Но через пару дней придирались к чему-нибудь и забивали до смерти — пациент мог знать рецепт лекарства от тифа, а ведь это государственная тайна!
Кстати, вши были не только переносчиком заразы, но и пропуском в “райскую” жизнь. За вшу можно было выручить даже пайку хлеба!
— Немцы очень боялись эпидемий и следили за порядком, — говорит Леонид Константинович. — Каждую субботу все заключенные становились в ряд, а специальный дежурный осматривал их волосы на голове и на теле в поисках вшей. Если вошь находили, то заключенного отправляли на неделю в карантинный блок.
Поэтому вшей покупали у новоприбывших заключенных с помощью узников-парикмахеров.
Сидеть и ждать, когда эсэсовцы пристрелят тебя или используют как подопытного кролика, многие заключенные не хотели. Они создали подпольную организацию, которая готовила восстание. Все приготовления велись в строжайшей тайне в течение двух лет — добывалось оружие, продумывался план действий. Среди активистов был и ленинградец Леонид Майоров.
— Когда Вторая мировая война подходила к концу, командование Бухенвальда получило приказ уничтожить концлагерь. Это мероприятие планировалось на 11 апреля 1945 года, на пять часов вечера. Но в три часа дня мы начали восстание. Заключенные бросились к колючей проволоке, которая была под током. Чем могли — матрасами, скамейками, — стали ее разбивать.
В результате ограждение было прорвано в трех местах, и узники вырвались на свободу! Эсэсовцы увидели тысячи человек и предпочли ретироваться.
Путь домой был для него долгим — пешком, через несколько стран. В СССР тогда не очень-то жаловали узников концлагерей — молодому человеку даже не позволили учиться, каждую неделю он должен был отчитываться в пункте милиции о своем пребывании. Заключение в Бухенвальде наложило отпечаток на всю его жизнь.
— Еще не было и года, чтобы я не отмечал 11 апреля, — говорит Леонид Майоров. — ООН назначило этот день днем освобождения узников фашистских лагерей. Раньше нас, бухенвальдовцев, было в Ленинграде много, а теперь остался я один. Но мы дали клятву — бороться с фашизмом, пока на земле есть хоть один нацист.
* * *
