Сергей Павлович Королев объявил: “Первым летит Гагарин, Титов — дублер, а вы, — он показал на Николаева и на Поповича, — чуваш и украинец, полетите в первый групповой полет, продемонстрируете дружбу народов Советского Союза!”
— Павел Романович, когда вы узнали, кто полетит первым?
— За год до пуска мы уже догадывались, кто пойдет первым. Гагарин — русский, Титов — русский, Попович — украинец, Николаев — чуваш, Быковский — русский. Я был старшим группы и секретарем партийной организации, но прекрасно понимал, что нам с Андрияном Николаевым явно не светит. И когда наш командир Евгений Анатольевич Карпов спросил меня: “Паша, как ты думаешь, кто первым полетит?” — я ответил: “Гагарин”. Он как захохочет: “Я думал, ты скажешь: “Я”!” Мы в отряде провели тайное голосование — и все высказались за Гагарина. Не потому, что он лучше всех. Все были подготовлены одинаково. Но Юра отличался коммуникабельностью, любил пошутить, все помнят знаменитую гагаринскую улыбку.
— Было чувство страха?
— Когда ты сидишь в корабле, под тобой ракета почти 50 метров длиной, 20 миллионов лошадиных сил! Шарахнет — от тебя ничего не останется. На “Востоках” не было САС — системы аварийного спасения. Именно это спасло Володю Титова и Гену Стрекалова на старте. Когда ракета рванула, за 2 секунды до взрыва САС увела корабль на высоту 5 километров и в сторону на 3 километра.
Человек с сильной волей любое чувство может зажать. Это качество воспитывается в повседневной жизни. Десять дней до старта мы жили с Юрой в одной комнате, потом я был с ним на связи. За 5 минут до старта он успокоился и попросил: “Дайте музыку!” Я еще пошутил: “Ландыши”?” Юра засмеялся. Мы в этой песне переделали слова: “Ты сегодня мне принес не букет из алых роз, а бутылочку “Столичной”. Заберемся в камыши, надеремся от души! Так зачем нам эти ландыши?”
— У вас хороший голос?
— У меня был драматический тенор. Меня приглашали четыре консерватории: Челябинская, Свердловская, Московская, Киевская. А я сказал: “Буду летать и петь!” До сих пор поддерживаю связь с учительницей по пению, ей 93 года; она давала мне карузовские упражнения для распевки. А голос сорвал в Молдавии. В январе у нас было по 3—4 выступления в день на улице. Подносили холодное вино: “Надо выпить! Люди не поймут”. Через несколько дней я запел — и дал петуха. Хроническое несмыкание голосовых связок. Сейчас могу и басом спеть, и баритоном, но тенор пропал.
— До сих пор не прояснена тайна гибели Гагарина и Серегина. У вас есть своя версия?
— У меня своей версии нет, просто я не согласен с людьми, которые доказывают, что самолет попал в спутную струю истребителя. На высоте 200 метров можно погибнуть. Но у них высота была 4200! Я сотни раз попадал в спутный след на такой высоте. В самолете что-то произошло, и это привело к потере сознания у летчиков. Поэтому они не делали попытки катапультироваться. Все рычаги остались на месте. Но врачи утверждали, что во время удара о землю они были в сознании. Вероятно, они пришли в себя, но было уже поздно.
— Ходили слухи, что летчики были нетрезвые.
— Чушь! Перед полетом летчик проходит медицинский контроль, а у нас вообще был двойной. Как-то я чуть-чуть выпил, а завтра полеты. Врач отряда на меня смотрит и говорит: “Паша, у нас ОРЗ”. А есть еще врач полка, который расписывается в летной таблице. Он ведь приговор себе подписывает, выпуская нетрезвого летчика в полет. Не говоря уже о том, что Серегин вообще не пил, он выпивал два бокала шампанского в год — на Новый год и на День Победы.
— Не все знают, что первые космонавты приземлялись с парашютом. Аварийная посадка?
— Да нет, штатная. Просто когда Гагарин слетал, кто-то из высшего руководства сказал по непониманию, что он приземлился в корабле. С тех пор так и пошло. Если Гагарин сел в корабле, то почему Титов, Николаев, Попович, Быковский и Терешкова воспользовались парашютом?
— Какие сюрпризы преподносила невесомость?
— Для нас невесомость — враг номер один. Еще когда запускали зверюшек, заметили, что они через 4—5 часов полета в невесомости ведут себя неадекватно: теряют аппетит, не пьют воду, становятся пассивными. Перед полетом Германа Титова Сергей Павлович Королев говорил: “Все, на пятом витке сажаем”, а мы просили на сутки. Приняли решение смотреть по самочувствию. Вдруг на третьем витке Герман немного скис, мягко говоря. То чирикал, а тут на все вопросы “да” или “нет”, а потом прямо сказал: “Хреново!” Вестибулярный аппарат в невесомости посылает в мозг противоречивую информацию. Когда Титову дали команду закрыть глаза и не двигаться, ему сразу стало лучше.
— На земле, наверное, вас тренировали на износ?
— Особое внимание обращалось на тренировку вестибулярного аппарата. Крутились, как балерины и акробаты. Издевались над нами. Представьте себе: сажают тебя на стул с одной ножкой посредине, велят закрыть глаза и пропускают электрический ток! Сразу заваливаешься. Но человек — такая система, которую можно натренировать. Второй раз задергался, но удержался, а потом сидишь и хоть бы хны: ток пускают, искры сыплются. Или балансируешь на том же стуле, а вокруг тебя барабан с темными и светлыми полосами вращается — ужас! Членам комиссии становилось плохо, когда они это видели.
— Вы точно знали, что полетите?
— Я должен был стартовать через сутки после Андрияна. Сергей Павлович сказал: “Андрюш, если будешь себя плохо чувствовать, Паша не полетит”. Я прижал Андрияна: “Ты помирай, но говори, что все хорошо!” На орбите между нами было расстояние 4 километра. У него позывной “Сокол”, а у меня “Беркут”. “Беркут, я — Сокол. Как меня слышите? Прием!” А я его не только слышу, но и вижу! Кричу: “Андрюша, ты как маленькая луна!” — “Ты что! Какой Андрюша! Я — Сокол, ругаться будут!” — “Пусть попробуют сначала до нас добраться!” Николаев первый в мире выполнил один эксперимент: отвязался, вышел из кресла и около часа парил в корабле. Сергей Павлович переживал: “Ты отвяжешься, а если обратно не получится? Тебе все равно, потому что погибнешь, а я буду мучиться!”
Я тоже отвязал привязные ремни, а из кресла выйти не смог: скафандр раздуло. “А ты оттолкнись!” — посоветовал Николаев. Оттолкнулся, но невесомость же! — как врезался головой в потолок. И тогда впервые в космосе прозвучала настоящая “русская речь”!
— А если плохое самочувствие? Говорили прямым текстом?
— Я понял, к чему вы клоните. В невесомости может быть и рвота, и тошнота, и сердцебиение. Не будешь же на всю Вселенную кричать об этом! Решили закодироваться. В бортовом журнале на последней странице был словарь. Вместо слова “рвота” надо было говорить “гроза”. Я, конечно, забыл об этом. А у нас были телеграфные ключи — морзянка, чтобы в свободную минуту стучать ключом любой текст. До сих пор никто не знает толком, как проходят длинные волны из космоса. Мой позывной все не проходил. И вот лечу над Мексиканским заливом — внизу гроза, молнии сверкают, я ключом передаю: “Гроза”, и именно это дошло. Над территорией Советского Союза меня начали пытать: “Какую ты грозу видел?” А я не могу понять, чего от меня хотят. Потом уже над экватором прорывается ко мне Хабаровск: “Беркут! Так какая была гроза?” Тут до меня дошло. Кричу: “Метеорологическая! Самочувствие отличное”. Сергей Павлович Королев потом кулак показал: “Я тебе дам грозу!”
— Скажите, Павел Романович, а какие-то задачи разведывательного характера приходилось выполнять?
— При взлете отрабатывался перехват космической цели. А наблюдать можно было только визуально. Американские авианосцы я невооруженным глазом видел, потому что атмосфера работает как линза. Во втором полете, который длился 16 суток, выполнялись задания разведки.
— А если бы вы приземлились не в расчетной точке, а, скажем, на территории другой страны?
— В то время на случай аварийной посадки каждый посол получал совершенно секретный пакет с обращением к правительству страны оказать помощь космонавтам. На пакете было написано: вскрыть в такое-то время. Даже ночью посол должен был немедленно звонить министру иностранных дел.
— Как вам кажется, полеты оказали негативное влияние на ваш организм?
— Оказали. За время полета организм претерпевает два мощных отрицательных стресса: невесомость и приземление. Это не удлиняет жизнь. Полгода летаешь — примерно полгода длится адаптация. В невесомости привыкаешь, что то руки “всплывают”, то ноги, но главное — там происходит перераспределение крови в организме. Кровь, стремясь к кратчайшему пути, в основном начинает циркулировать по малому кругу кровообращения. Лицо набрякшее, голова болит так, что даже об стенку стукаешься, чтобы внешняя боль перебила внутреннюю. Пьешь все меньше жидкости. Когда головная боль проходит, начинаются проблемы с нижней частью тела — иногда даже пульс не прощупывается на ноге. Поэтому на орбите надо делать специальные упражнения, по часу в день минимум.
— Ясно теперь, почему космонавтов после приземления ноги не держат!
— После первого полета я бегал, оказывал помощь медикам, которые были сброшены ко мне с самолета. Ветер дул сильный, их тащило, я парашюты “гасил”, падал на купола. Второй раз, после 16 суток, меня уже вытаскивали. Два “архаровца” стоят, держат под руки. “Чего вы держите? — спрашиваю. — Я сам”. Отпустили — меня как повело! В 74-м мы с бортинженером Юрой Артюхиным приземлились возле Джезказгана. Тогда впервые на весь мир объявили, где точно сядет корабль. Казахи устроили митинг, нам с Юрой пришлось деревья сажать, а к вечеру у нас температура 40, давление в два раза подскочило. Врачи на коленях стояли: “Ребята, только не помирайте!”
— Как страна награждала своих героев?
— Было не то, что сейчас. Американские космонавты — все миллионеры. После первого полета я получил 15 тысяч деньгами, подарили машину “Волга”, дали квартиру четырехкомнатную и мебель. В то время на 15 тысяч можно было три “Волги” купить. А за второй полет — намного меньше, даже говорить не буду.
— Андриян Николаев и Валентина Терешкова вступили в космический брак. Их связывали какие-то чувства?
— Андриян — мой звездный брат. Не в моем характере копаться в чужой судьбе. Они оба были холостыми. Конечно, сыграло большую роль, что Никита Сергеевич был “за”.
— Космонавты были народными героями, казались всемогущими. К вам люди обращались за помощью?
— Письма с просьбами приходили мешками. Даже сейчас мне пишут. Обращались по любому поводу, вплоть до интимных проблем: “Я — импотент, помогите вылечиться!” Был у меня случай в 64-м году. Мы жили тогда на Чкаловской. Звонок в дверь: стоит женщина с девочкой лет 10, рассказывает свою историю. Они с подружкой воспитывались в детдоме и вышли замуж за детдомовцев. Купили на две семьи машину. Мужики поехали, и тот, который за баранкой, накануне 100 грамм водки выпил. Столкнулись с “КамАЗом”, друг погиб, а водитель получил 8 лет. Женщина плачет: “Две семьи остались без кормильцев”. Я поехал к председателю Президиума Верховного Совета РСФСР. А через месяц звонок в дверь: та женщина с девочкой и зэк в фуфайке, остриженный. Встал на колени. Потом вытаскивает бутылку коньяка: “Павел Романович, это вам”. Я на бутылке написал: “Выпейте за мое здоровье” — и расписался… (Мой собеседник умолкает, в глазах слезы.)
— Павел Романович, а почему вас называли космическим хулиганом?
— Была создана “Лунная группа”. Мы — Леонов, Быковский и я — вместе с бортинженерами готовились к облету Луны. Сначала запускали зонды — наши пилотируемые “Союзы”, но без космонавтов. Облет шел нормально, но сесть на Землю было тяжело. Топлива уже не оставалось, и скорость приходилось гасить за счет нырка в атмосферу. Корабль зарывался в атмосферу и падал в Индийский океан с громадными перегрузками, которые человек не выдержит, или проскакивал мимо и становился спутником Солнца. “А если бы я сидел там?” — задал вопрос главному конструктору Василию Павловичу Мишину. “Все было бы нормально, ты сделал бы коррекцию!” Мы даже в ЦК письмо писали. Хотели американцев обогнать. И вот последний зонд идет. Мы попросили между приемником и передатчиком поставить перемычку. Я взял и заговорил с командного пункта в Евпатории. Приемник принял, через передатчик передал обратно на Землю. Через три секунды мы на Земле получили мой голос. В это время у американцев президентом был Никсон, а советником по космосу — космонавт Фрэнк Борман. Через месяц прилетает. Мне поручили его встретить. Фрэнк выходит из самолета и грозит мне кулаком: “Космический хулиган!” Оказывается, кто-то в Америке засек мой голос, который шел с Луны на Землю, — и тут же доложили Никсону: “Попович говорит с Луны!”
— Да, Павел Романович, веселый вы человек. И анекдотов, наверное, много знаете?
— Вот мой любимый. Пришел до кума в гости, а вин, подлюка, дома! На самом-то деле он к куме шел!
СПРАВКА “МК”
Первый интернациональный экипаж
Павел Попович из легендарного первого отряда летчиков-космонавтов. В космосе побывал дважды: в 1962-м провел в невесомости почти трое суток, а в 1974-м — около шестнадцати. Готов еще раз подняться на орбиту, если бы имел 20 миллионов долларов.
