"Солдат Бондарчук при исполнении”
Дочь известного кинорежиссера не в обиде на Безрукова
Ей повезло родиться в семье великого кинорежиссера Сергея Бондарчука и великолепной актрисы Инны Макаровой. Во ВГИКе, где она училась у Сергея Герасимова, она “примерила” на себя больше четырехсот классических ролей — от Катерины из “Грозы” и Катюши Масловой до Коробочки и Гертруды, матери Гамлета. А в результате выбрала кинорежиссуру.
Ей посчастливилось работать с режиссерами, фильмы которых сегодня составляют золотой фонд отечественного кинематографа: с Герасимовым, Тарковским, Шепитько, Мотылем. После этого не станешь размениваться на мелочи. Не с этим ли связано нечастое появление на большом экране фильмов Натальи Сергеевны Бондарчук?..
— В моем актерском багаже пять десятков картин — вполне достаточно, как мне кажется, — призналась Наталья Сергеевна “МК”. — Я благодарна судьбе за фильм Ларисы Шепитько “Ты и я”, участие в котором позволило мне в дальнейшем без проб быть утвержденной на фильм “Солярис” Тарковского. Считаю, что большую роль в моей кинокарьере сыграла работа с Владимиром Мотылем над ролью Марии Волконской в его фильме “Звезда пленительного счастья”. Не могу не вспомнить о “Красном и черном”, “Юности Петра” Сергея Герасимова. Это судьбоносные для меня ленты. Но я очень рано сама стала кинорежиссером — в 21 год. Когда еще снималась у Мотыля, сама уже занималась собственной курсовой работой во ВГИКе. И тогда, и сейчас снимать авторское кино — дело архисложное. А я принадлежу именно к когорте режиссеров, представляющих авторское кино. Сама пишу с 13 лет. Была соавтором сценария Юрия Нагибина, когда создавала детские фильмы “Детство Бемби” и “Юность Бемби”.
“Оказалась без средств к существованию”
— Что заставило вас взяться за детское кино?
— Я родила сына и вдруг поняла, что у нас нет детского кинематографа. Это была моя тема, моя позиция — женская и материнская. До “Бемби” у меня был фильм “Живая радуга” для самых-самых маленьких — такой прообраз моих будущих детских фильмов. На “Бемби” у меня ушло пять лет работы. Я сняла тогда рекордное количество животных — 110 видов. И уже после развала Советского Союза, когда наш кинематограф рухнул вместе со страной, я все-таки успела сделать еще один детский фильм — “Зверь” по прозе Лескова. Это была первая игровая картина в России о православии. Ее один раз показали на Рождество Христово, и все. Сейчас фильм находится в Сергиевой лавре, его смотрят молодые монахи. Потом наступил период, когда в кино никто ничего не делал. Актеры уходили в монастыри от голода. А я стала документалистом. Но сохранила свой детский театр “Бемби”, которому уже 23 года. Сегодня он существует в трех вариантах — в Москве, Одинцове и Апрелевке. И у нас есть мечта экранизировать два спектакля, которые являются визитными карточками нашего театра и в которых играют дети от пяти лет. Это “Красная Шапочка” и “Снежная королева” по пьесам Евгения Шварца, которые мы играем при полных аншлагах. В обоих спектаклях я и сама участвую как актриса. Почему бы не привлечь наших актеров-звезд и не экранизировать ту же “Красную Шапочку” с участием моих юных артистов? Но это позже. Пока главный план для меня — съемки фильма “Гоголь. Ближайший”.
— А что с вашим кинопроектом о Лермонтове?
— Его пока пришлось заморозить. В процессе работы я столкнулась с жульничеством, и этот фильм сильно пострадал. Человек, который пообещал нам денег на этот проект, не только ничего не сделал, но и втравил нас в проблемы с банковскими кредитами, с которыми я разбираюсь до сих пор и нахожусь в тягчайшем материальном положении.
— Говорят, в фильмы о Лермонтове и Гоголе вы вложили все свои личные финансовые сбережения?..
— Причем не только свои, но и все деньги моей мамы, актрисы Инны Макаровой. И сегодня мы оказались практически без средств к существованию. Но мы привыкли жить скромно и продолжаем верить, что все наладится. Главное — не сидеть без дела. В прошлом году, когда у меня был самый сложный и, казалось бы, безвыходный период, мне устроили поездку по тридцати российским городам с фильмом “Пушкин. Последняя дуэль”. И было такое искреннее внимание зрителей к моему фильму, что меня это серьезно поддержало в тот момент.
“Правда не должна зависеть от невежества”
— Кстати, о Пушкине. Вы ведь мечтали, помнится, и о 37-серийном телеварианте своего фильма. Он будет?
— 37 серий мы не потянули, и он будет 10-серийным. Работа уже закончена. Премьера — в мае на одном из центральных телеканалов. Там другая тема, не такая, как в полном метре. Он посвящен юным дням Пушкина и его взаимоотношениям с Марией Николаевной Волконской, в девичестве — Раевской. Самого Пушкина в этом проекте играют три актера — артист моего театра “Бемби” Игорь Днестрянский, Юрий Тарасов, играющий Александра Сергеевича в лицейские годы, и Сергей Безруков.
— Безруков? Но ведь проходила информация о существующем между вами со времен фильма “Пушкин. Последняя дуэль” конфликте. Все обиды забыты?
— Это настолько давнее дело... Все мысли и чаяния Сергея действительно в ту пору были заняты только его собственным проектом — сериалом “Есенин”. А мы из-за этого находились в вынужденном простое. Но потом Сережа вернулся в наш фильм, и в результате у него получилась, на мой взгляд, очень интересная работа.
Другое дело, что наша поверхностная молодежная критика усмотрела нечто смешное в том, что Безруков играет Пушкина, Безруков играет Есенина, Безруков играет Иешуа Га-Ноцри и так далее. В данном случае речь может идти о том, нравится или не нравится. А это, как говорил Сергей Аполлинариевич Герасимов, понятие кулинарное. Как только выясняется, что именно человеку не нравится, — сразу виден размер личности этого “критика”. То ему рыжие усы не по нраву, то голубые глаза. У Пушкина они действительно были голубые, а не карие, как считают многие из критикующих наш фильм. И почему правда должна зависеть от чьего-то невежества? Впрочем, век у нас разнузданный, и обращать внимание на такие вещи нет смысла. Для меня важнее мнение личности, чей масштаб несоизмеримо выше, чем у всех этих доморощенных критиков. Глебу Панфилову, чьим мнением я действительно дорожу, наш фильм понравился. Ни Безруков, ни Аня Снаткина у него вопросов не вызвали.
“Прятала фантастику под обложками учебников”
— Логично предположить, что произведения Пушкина, Лермонтова и Гоголя — ваши настольные книги. А что, кроме классики, вы обычно читаете в свободное время?
— Очень люблю Нагибина. В последнее время меня очень интересует книжная серия “Жизнь замечательных людей” — читаю ее буквально томами. Очень люблю Анри Труайя, который подарил миру замечательные книги о Николае I, о Пушкине, о Достоевском, о Чехове. Когда мой сын увлекся Акуниным, я тоже не без интереса прочла пять его книг. Мне понравился его слог. Это весьма своеобразная литература, но все-таки литература. Она не сбивает меня с моих собственных мыслей о жизни, созвучна им. Вообще у меня с раннего детства тяготение к очень крупным произведениям. Помню, отец приносил маме очередную книжку и говорил: “Инка, посмотри, она ведь 20 копеек стоит, но ведь гений написал!” У него было потрясение перед гениальностью. Мне это передалось по наследству.
— У большинства школьников — и раньше, и сейчас — трудности с восприятием “Войны и мира”, которая входит в школьную программу. Вы лично в школьные годы сумели освоить этот роман Толстого целиком и повлияла ли на ваше восприятие экранизация “Войны и мира” вашего отца?
— Я к классике тоже не сразу подошла. Сначала через сказки, которые очень любила, потом — через мировую фантастику. Помню, как вставляла фантастические книжки в обложки из-под учебников. Все думают, что я математику учу, а я на самом деле читаю Рея Брэдбери, Станислава Лема… Классику взялась осваивать достаточно поздно, но с жадностью необыкновенной. “Войну и мир” одолела два раза и даже при внимательном прочтении обнаружила, что там есть персонаж с нашей фамилией — солдат Бондарчук. С тех пор это стало моим прозвищем. Когда я начинаю какое-то очередное сложное дело, говорю про себя: “Солдат Бондарчук при исполнении”. Недавно я снова взяла в руки этот роман Толстого и с ужасом поняла, что нынешняя молодежь не прочтет и 20 страниц. И не потому, что молодежь у нас такая плохая. Просто Лев Николаевич писал для читателей XIX века. Там много сносок, там сразу идет французский язык. Тогда для многих в России французский был вторым родным языком. “Война и мир” написана для осмысления жизни людей, не отрывающихся на телевизор и Интернет. И каким образом заинтересовать Толстым современного подростка? Не исключаю, что в будущем преподаватели литературы будут читать на уроках лишь отрывки из “Войны и мира”, чтобы хоть как-то заинтересовать учеников этим произведением в качестве задела на будущее. И пусть хотя бы 20 процентов, но прочтут потом Толстого. Это залог того, что общий уровень культуры в стране не будет катастрофически снижаться. Что касается фильма “Война и мир”, то первый раз я прочла роман еще до отцовской экранизации. В чем-то наши видения ситуаций и героев Толстого совпали, в чем-то — не очень. Но поняла, какую неимоверную работу проделал Сергей Федорович. Отец вообще был из породы титанов.
— А вы?
— Знаете, когда молодой Николай Рерих показал Льву Толстому одну из своих первых работ, картину “Гонец”, Лев Николаевич сказал ему: “Пусть ваш гонец выше гребет, течение все равно снесет”. Я тоже считаю, что задачу себе надо ставить как можно труднее. Течение обыденной жизни само поместит ее на тот уровень, который сегодня и сейчас возможен к выполнению. Я иногда даю себе в какой-то степени невыносимо сложные задания. Такие, что складывается ощущение, будто я сейчас надорвусь и интеллектуально, и духовно, и морально, и физически. С другой стороны, вдруг понимаю: мои-то чаяния по сравнению с тем же Гоголем подобны усилиям муравья. Подобный масштаб мышления необходимо нарабатывать. Только тогда любая работа доставляет истинное наслаждение, удовлетворение и начинает наполняться колоссальным смыслом жизни.
“Возомнила себя дочерью молодогвардейцев”
— Юные актеры, с которыми вы сегодня работаете в своем театре, понимают, что перед ними звезда?
— Я для них АтамаМша. Так они прозвали потому, что я играю Атаманшу в “Снежной королеве”, а мои подопечные разбойники — 25 детей. И моя героиня для них как мама. Наверное, как и я для своих маленьких артистов. Мы объездили с ними полмира. Я сделала их детство интереснее. И за это они мне платят благодарностью. И их родители тоже. Родители у нас никогда не остаются за дверями, включены в рабочий процесс. Мы вместе переживаем и радости, и трагические моменты. Например, был случай, когда на одного нашего парня напали скинхеды и нанесли ему восемь ножевых ран, а через две недели он уже снова играл в спектакле, потому что не может без сцены.
— Каким отцом был Сергей Федорович Бондарчук? У него оставалось время на вас?
— К сожалению, мое дочкино счастье длилось лишь восемь лет. Потом родители расстались. И мы с отцом встретились вновь, когда я уже стала актрисой. Но все детство мое прошло буквально на коленях у отца. Меня и бабушка, и мама пестовали. Но отец особенно. Мы с ним рисовали всякие картинки. Тогда еще не было цветной фотографии, и папа вручную раскрашивал красками мои детсадовские образы. У меня остались мои портретики его исполнения. Я никогда не видела его ничем не занятым. Он всегда что-то делал руками, он сам изготавливал столярные приспособления, на которых потом выпиливал всякие интересные штуки. Мог сделать стол, лавки к нему. Самое страшное папино наказание я испытала всего один раз в жизни. Я нагрубила бабушке, и отец первый и единственный раз решил меня проучить, отвесив три шлепка. Я устроила такой крик, подняла такой рев, что он и сам опешил и был уже не рад. Все домашние меня принялись жалеть. Бабушка кинулась меня утешать, обнимать, целовать. “Тебе больно?” — спрашивает. “Нет, не больно”, — отвечаю. “А чего же ты плачешь?” — “Но он же мужик!” То есть в четыре года мою стыдливость, ярость будущей женщины вызвало то, что мужчина, пусть даже родной отец, прикоснулся ко мне на уровне попы.
— Вы были пай-девочкой?
— Напротив, я росла героическим ребенком. Я в детстве посмотрела “Молодую гвардию”, где играли папа с мамой. И решила, что я дочь героев-молодогвардейцев — Валько и Любки Шевцовой. Не разрывая личную судьбу отца и мамы и сыгранных ими персонажей, возомнила, что мои родители боролись с фашистами и сама я должна соответствовать. Носила солдатский ремень со звездой, шапку-ушанку, надвинутую на самые глаза, огромные валенки. Для полноты героического образа мне не хватало, по моему разумению, лишь большой собаки. И тогда я могла бы стать пограничником. Но собаку мне никто дарить не хотел. Тогда я создала тимуровскую команду. Отчаянно дралась с мальчишками, была ужасно задиристой. Потом мечтала быть пожарным, спасать людей.
— А собака у вас потом все-таки появилась?
— Значительно позже, когда меня об этом попросил мой четырехлетний сын Ваня. Он сказал: “Ты же тоже мечтала о собаке…” Я рассудила, что он прав. И в нашем доме появился пес. Сейчас у меня две собаки — голден-ретривер Барон и сын московской сторожевой Бим. Он сын по любви, поэтому на московскую сторожевую практически не похож, белый как снег. Оба уже не мальчики, Бим побывал в переделках, в него стреляли пять лет назад. Но недавно они оба были в бегах. Видимо, по своим мужским делам. Я вообще люблю животных. Хотя после того, как я сняла в кино 110 их видов, у меня нет к ним сентиментальности.
“Тарковский утвердил на роль назло”
— Обычно у детей от разных браков отношения либо не складываются вовсе, либо они становятся друг другу как родные. По какому варианту развивались ваши отношения с детьми отца от брака с Ириной Скобцевой — Аленой и Федором?
— Позвольте мне не вдаваться подробности. Могу сказать лишь, что я их очень люблю, слежу за их творчеством. Позитивно отношусь к тому, что делает в кино Федор. И с нетерпением жду выхода на экраны его новой работы — фильма “Обитаемый остров” по прозе братьев Стругацких.
— Правда, что когда Андрей Тарковский начал снимать вас в “Солярисе”, с ним многие перестали здороваться?
— Он мне однажды сказал об этом. И я даже на него немного обиделась. Все же знали о непростых отношениях Андрея Арсеньевича с отцом и Герасимовым. И он вроде как назло утвердил на роль в “Солярисе” дочь Бондарчука и ученицу Сергея Аполлинариевича. Если же говорить о конфликте Тарковский—Бондарчук, то дело вот в чем. Сам Андрей был непростым человеком и очень внушаемым. Это важно понять и учесть, особенно тем, кто будет читать его дневники, недавно изданные на русском языке сыном Тарковского. Там очень много негативных высказываний и об отце, и о Герасимове, и о многих других известных людях. Все дело в окружавших Тарковского недоброжелателях, которые настраивали его против Бондарчука и Герасимова в том числе. А Андрей Арсеньевич, к сожалению, часто зависел от мнения со стороны. Сергей Бондарчук никогда не высказывался против Тарковского, любил его фильмы, а “Солярис” считал гениальным.
— Андрей Арсеньевич, говорят, обладал огромным чувством юмора?
— О “Солярисе” итальянская пресса писала, что это “чересчур полнометражный фильм, а сам Тарковский — чересчур полнометражный режиссер”. Я стала свидетельницей встречи Андрея и Федерико Феллини, который только что посмотрел “Андрея Рублева”. “Ты гениальный режиссер, — сказал Феллини, пряча улыбку, — но я не смог досмотреть твой фильм до конца”. Тарковский тут же нашелся и пошутил: “Можно подумать, что твой “Амаркорд” — короткометражка”. Вместе с тем здесь налицо и еще одно свойство Андрея: ради красного словца не пожалею молодца.
“Музыка сына помогает расслабиться”
— Вам часто удается выбраться в кино и просто посмотреть фильм?
— Нечасто, но стараюсь. Вот недавно была на фильме моего любимого двоюродного брата Андрея Малюкова “Мы из будущего”. Мы фактически неразлучны с четырех лет. На загородном участке домик Андрюши по соседству с моим. Мы встречаемся каждый день. Я его обожаю, он — один из самых близких мне людей.
— А американский “Солярис” вы видели?
— Да. И рада, что есть и такой “Солярис”. Во-первых, для Америки это подвиг — снять некоммерческое кино. С другой стороны, их “Солярис” ближе к Лему, чем к Тарковскому. И это замечательно. Пусть будет больше хороших экранизаций “Соляриса”. Я бы хотела посмотреть польский, японский варианты “Соляриса”. Потому что в любом случае это о вечности, и о душе, и о любви.
— Над фильмом “Мы из будущего” работал ведь и еще один ваш родственник, причем ближайший…
— Да, мой сын Иван Бурляев написал музыку для всех последних фильмов Андрея. Мы с ним сотрудничаем с 11 лет, когда он написал свое первое произведение для нашего спектакля “Красная Шапочка”. В “Пушкине” тоже звучит его музыка. Мне она нравится и помогает расслабиться.
— Что еще вам необходимо, чтобы после тяжелого дня полноценно расслабиться и чувствовать себя абсолютно счастливой?
— Чтобы мои родные не болели, чтобы это не омрачало мои мысли. Чтобы рядом были Ваня, моя невестка Юля, дочь Маша, которая заканчивает театральный институт и становится актрисой на моих глазах, были рядом. Чтобы рядом были мои очаровательные внуки — Настя, которой почти три года, и десятимесячный Никита. Чтобы рядом были любимая мамочка, муж Игорь и мои собаки. Чтобы была возможность чаще бывать на природе, смотреть на подснежники и крокусы, растущие на моем участке, и ежедневно гулять в лесу. И чтобы как можно дольше не покидала возможность работать.
