В 10 утра Вика родила девочку. А уже после обеда в кабинете главврача она писала: “Я отказываюсь от ребенка, потому что не имею возможности его воспитать. Считаю, что государство вырастит его лучше”. Вика точно знала: детский дом даст ребенку еду, одежду и крышу над головой. В этом она как выпускница детдома была уверена на сто процентов.
И покойная мать Вики — Ирина — тоже провела там 12 лет. Так новорожденная безымянная девочка, лежащая сейчас в детской, стала “детдомовкой” в третьем поколении.
Об этом мало кто знает, но дети воспитанниц детских домов чаще всего в свой черед также оказываются на попечении государства. Этот феномен даже имеет название — “сиротство по наследству”.
Так детдом сам штампует себе воспитанников.
— Мы начали встречаться с Димой, еще когда я в детдоме была, — рассказывает Вика. — Влюбилась в него. Забеременела. И все девять месяцев, что беременная ходила, я как-то не думала, что буду дальше делать. Даже не сразу поняла, что происходит.
А тут в детском доме — выпуск. Я такая приезжаю на свою квартиру... А там полный привет. У меня же кроме отца-алкоголика еще две сестры. И все живут со своими сожителями и маленькими детьми в нашей двухкомнатной квартире. Из посуды — только горелые кастрюли и ложки. Черные подушки без наволочек. Стиральной машины нет. Меня же почему у отца в пять лет забрали? Он все пропил. Они до сих пор все пьют… И мне сестра говорит: “Вот на этой половине дивана можешь спать. Только ты здесь со своим брюхом никому не нужна, учти”.
Я к Диме, он в отказ. Ему родители запретили со мной даже по телефону говорить.
И вот я каждое утро просыпалась — везде пустые бутылки, тряпье, тараканы. И мечтала, чтобы опять вернуться в детдом. И чтобы я не была беременной. Плакала, конечно, все время… Потом родила, написала от ребенка отказ. Я вообще не понимала, что мне с ней делать! Куда мне ее?! И зачем? А потом учиться пошла в профучилище и в общежитие переехала. Ребенок? Нет, не забрала…
…Сколько я знаю историй про выпускниц детдомов, родивших ребенка, все они похожи друг на друга, как будто их писал один и тот же бездарный сценарист. Беременность — ранняя. Ребенок — нежеланный. Деваться с ним некуда. У нас от детей отказываются и при более успешных раскладах.
А самое главное — то, что, проведя в детдоме кто 10, а кто и все 18 лет, дети теряются в понятиях “мама”, “папа”, “ребенок”, “семья”. Как гласит народная мудрость, архитектор, который всю жизнь видел только бараки, вместо дворца сможет построить только большой барак. И девочка станет хорошей мамой, только если она видит перед глазами пример. Хоть какой. Даже если мать плохая — девочка будет стараться делать по-другому. И уж совсем хорошо, если есть еще и папа.
Но воспитанницам детских домов, которых никогда не любили родители, в свою очередь, сложно любить своего ребенка. Они могут покормить его, одеть. Но проявить заботу, ласку они не сумеют, так как никогда не получали их сами. А в детдоме этому не учат.
Надолго ли ее хватит?
Выписка из личного дела выпускницы одного из детских домов Санкт-Петербурга:
“Наталья О., 18 л., с дочерью Дашей зарегистрирована по адресу <…> в отдельной квартире, где проживают и зарегистрированы ее братья, сестры, их жены и мужья (в основном лица асоциального образа жизни). Родители — алкоголики, лишены родительских прав. Отец ребенка помощи Наташе не оказывает. Домой с ребенком ее не пускают. Ночует у подруг по детскому дому, питается в благотворительной столовой. Питание для ребенка покупает по детской карточке…”.
Как вы думаете, надолго ее хватит?
Сотрудникам сиротских учреждений хорошо знаком жестокий процесс — через 3—4—6 лет после выпуска девочек в детдома начинают поступать их дети.
— Как правило, девочка–сирота, становясь мамой, оставляет своего малыша еще в роддоме, — говорит директор санкт-петербургского центра для несовершеннолетних “Малоохтинский Дом трудолюбия” Галина Волкова. — И тем самым она обрекает его на повторение сиротского сценария. Так может продолжаться очень долго. Я встречала детей, которые уже в четвертом (!) поколении воспитываются в детских домах. Этот феномен мы с коллегами назвали “генетическое сиротство”, или “сиротство по наследству”...
Конечно, о чистой генетике тут речь не идет. Это уж так, оборот. Но суть он передает верно. Оказываясь перед выбором — взять на себя ответственность за ребенка или передать его на воспитание государству, — девочки обычно выбирают второе. На них давят в роддомах: “Куда тебе ребенка! Ты ж его прокормить не сможешь!” Отцы детей, как правило, трусливо исчезают. В перспективе — комната в коммуналке и полуголодное существование. Так и отправляется малыш на мамкину койку в детдоме…
Этот процесс можно остановить, если помочь маленькой маме в решении всех ее трудностей. Но сегодня в России существует 4905 детдомов, Домов ребенка и интернатов. И только 1 (одно) учреждение, которое занимается такой кропотливой работой, — крохотный приют “Маленькая мама” в Санкт-Петербурге. За десять лет работы из 143 девушек только три в конце концов ушли из приюта без своего малыша.
— Мы говорим им, что жизнь не прекращается на том, что родился ребенок, — говорит директор “Маленькой мамы” Марина Гречишкина. — Наоборот, это стимул к дальнейшей жизни. Мы делаем все возможное, чтобы от нас мама ушла не одна.
Курсы пеленания и обнимания
Приют на самом деле ну о-очень маленький. Несмотря на то что он занимает здание типового детского садика, в нем единовременно живут всего 7—8 молодых мам и их дети.
— Больше и не надо, — считает директор. — У каждой девочки должна быть своя комната, чтобы она привыкала жить сама...
Жить в приюте маленьким мамам приходится подолгу, иногда до года-двух. Услышав мой первый вопрос: как именно девочки учатся находить контакт со своим ребенком? — директор досадливо отмахивается рукой:
— Это не самая большая проблема, — говорит Марина Гречишкина. — Есть и посложнее. У наших девочек нет никакого образования, кроме школьного. Если она пойдет учиться или работать, куда девать ребенка? Устроить в ясли невозможно — и очереди большие, и просто нет садиков. Хорошо, если семья помогает. А если нет никого? От нас девочка недавно уехала — у нее двойня и ни одной живой души родственников! И мужа нет. Вот как ей жить — сидеть дома на детские пособия? Очень серьезная проблема — жилищная. Мы вкладываем в ребенка силы и старание, на наших глазах этот ребенок пошел, он рос в любви, ласке и заботе. И как его потом отправить в комнату в коммуналке к бабушке, которая с утра никакая?! Но на улицу от нас никто не уходит. Кого-то забирают родственники, кому-то получаем жилье через районную администрацию...
Выписки из личных дел выпускниц детских домов Санкт-Петербурга.
“Алена, 18 лет, сын Данила, 5 мес. Родители Алены в 1993 году продали квартиру и с тех пор постоянного места жительства не имеют, проживают в вагончике, злоупотребляют спиртными напитками, лишены родительских прав в 2000 г.”.
“Марина, 20 лет, по месту регистрации <…> никогда не проживала. Мать Марины не работает, систематически употребляет алкоголь, в комнате помимо нее постоянно проживает ее сожитель (лицо БОМЖ), который также злоупотребляет спиртными напитками. Комната находится в невозможном для проживания состоянии, окно забито фанерой, электропроводка оборвана, комната захламлена, свободного пространства не более 5 кв. м. Сын Марины 2004 г.р. — аллергик. Законного основания для получения отдельной жилой площади нет. Марина с ребенком должна вселиться по месту регистрации”.
— Научить девчонок жить вместе с ребенком — это большой труд, — продолжает директор. — У них же никогда не было ничего — ни семейных выходов на природу, ни домашних праздников, ни зоопарка по выходным. Они не только ухаживать за ребенком не умеют! Они его ласково назвать не могут. И мы учим…
Действительно, в “Маленькой маме” девушек учат очень специфичным вещам. Все свободное время они проводят на тренингах и групповых занятиях, на которых девочки узнают не только, как перепеленать и искупать малыша, но и как его утешить, приласкать, поиграть, просто улыбнуться.
— Они наблюдают, как мы общаемся с малышами, как другие девочки вкладываются, — говорит директор. — От нашего психолога они узнают, например, что с ребенком надо разговаривать. Потому что если не будешь обращаться к нему с первых дней жизни, то и у него не будет развиваться желание разговаривать. Кроме того, учим их готовить еду, украшать дом, деньги считать. Детдом им этих умений не дал. Поэтому мы с ними проводим деловые игры, составляем бюджеты. Они, конечно, расстраиваются… Говорят, плакать хочется от такой информации.
Кроватку — под оголенные провода?
Комнатки приюта выглядят как картинка из журнала для молодых родителей. Колыбельки, современные ванночки, яркие игрушки, красивые коляски. Среди этого великолепия бродят годовалые карапузы и блаженно улыбающиеся юные девочки — их мамы. Раз в день они важно готовят сами: наморщив лобик, по поваренной книге учатся варить, допустим, гречневую кашу. А в остальное время кухней заведует прекрасный повар Маша. Талант к кулинарии у нее открылся в “Маленькой маме”.
— Маша сменила восемь детских домов, — вполголоса рассказывает Марина Анатольевна, пока Маша переворачивает котлеты. — Трудный характер. Родила в 16 лет. Ребенок родился непростой, очень много болел. Постоянные бронхиты, угроза развития бронхиальной астмы. А Маша была… Как бы это сказать?.. Очень несдержанна в выражениях.
— Разговаривала матом.
— Да, и говорила окружающим все, что о них думает. Но, пожив у нас с ребенком, Маша поняла, что она должна стать для него примером. И следовать не своим интересам, а его. Маша изменилась. Она смогла стать сдержанней, что-то в себе поменять. В приюте Маша прожила два года, мы никак не могли решить ее жилищный вопрос. У нее мать вышла из тюрьмы и прописалась в ее комнату. Как это допустили, уже трудно сказать. Но, когда мы пришли в то место, куда Маша должна была въехать, там не только жить негде было. Стоять негде. Выломано все, под потолком оголенные провода. И вот туда — больного ребенка? Год шла переписка со всеми комитетами, и мы смогли через губернатора найти им комнату...
В подвешенном состоянии и Вера. Ее дом сгорел, и, пока она жила в “Маленькой маме”, сотрудники приюта помогли ей получить комнату в общежитии, устроили ребенка в садик. Поначалу Верой занимались и родственники. А потом они предложили продать землю, на которой стоял дом, и купить ей на эти деньги жилье. Вера согласилась, и родня приобрела девушке комнату в жутком бараке. И что теперь делать, неизвестно. Юрист “Маленькой мамы” говорит о необходимости возбуждения уголовного дела.
А Лиду, которая сейчас умиротворенно покачивает колыбельку с новорожденным мальчиком, в приют выжили соседи по коммуналке.
— Одна соседка еще ничего, — с философскими интонациями рассказывает пятнадцатилетняя Лида, сама еще, по большому счету, настоящий ребенок. — А вторая — ей 60 лет, — вот она и обзывала по-всякому, и угрожала. За ребенка страшно было…
— Мальчик подрастет, и ей придется туда вернуться, — говорит директор. — Но соседки по-прежнему смогут сказать ей все что угодно. Наших девочек все могут осудить. Но я верю, что у Лиды все будет хорошо. А вот будет ли все хорошо у отца Лидиного ребенка, которому родители сказали: “Ты себе получше найдешь!” — и он тут же бросил беременную девочку?
Эпилог
И снова — из личного дела:
“Валя Л., 17 лет, дочь Юля, 2 г. Мать умерла. Отец состоит в новом браке. Валя в 14 лет оказалась на улице. Проживала в заброшенном доме, где ее нашла агент по недвижимости, когда надо было продать квартиру. На тот момент Валя уже была беременна. Ее отец написал заявление с просьбой лишить его родительских прав, после чего девочка попала в “Маленькую маму”.
После продажи 3-комнатной квартиры ей досталась комната, не приспособленная для проживания маленького ребенка. Требуется ремонт. Несовершеннолетняя Валя получает только пенсию по утере кормильца (матери) в размере 1200 р. Имеет образование, соответствующее 6 классам общеобразовательной школы. В связи с этим подбор профессиональных обучающих курсов для Вали осложнен…”.
Вале очень трудно. Но ребенка она не бросит.
