В пятидневной войне, по официальным сообщениям Тбилиси, погибли 170 грузинских военнослужащих и полицейских. Независимые эксперты говорят о 700 погибших. Кто они — солдаты Саакашвили? И где находятся их могилы?
“МК” удалось узнать об одном из них — Георгии Гвиниашвили, который написал жене прощальное письмо... за 4 месяца до начала боевых действий.
Могилы грузинских солдат в большинстве своем безымянные. На кладбище Мухатгверди около Тбилиси покоятся 46 неизвестных грузинских солдат. Из всех погребенных установлены личности только двоих: военного врача Лери Лагвилашвили и командира 41-го батальона 4-й бригады Шалвы Долидзе. Опознать остальных погибших не удалось: трупы были сильно повреждены. На черных металлических табличках указаны специальные номера, которые соответствуют ДНК каждого из захороненных.
Неприкаянные матери молят об одном: найти хоть один фрагмент тела своего сына. В то время как сорок солдат и офицеров армии Саакашвили похоронены на окраине городского кладбища Цхинвала. Их предали земле осетины, которых они пришли убивать. Похоронили грузинских воинов без почестей, но по-христиански.
Жительница Цхинвала Нелля показывала мне медальон сгоревшего в танке грузинского солдата. Она подобрала его около бронемашины, когда стихли бои. На металлической пластинке выбито: Берика Капанадзе. 38001008616. Знают ли его родные, что от солдата остался один прах?
“Давайте поклянемся, что отдадим жизнь за Родину!”
“Нам повезло хотя бы в том, что мы не потеряли тело брата”, — говорит сестра погибшего Георгия Гвиниашвили София.
Жена Гиви — Лика — ничего не говорит. Уже третьи сутки она не спускает с рук трехмесячного сына Бачо, который так похож на погибшего мужа.
…Поженились Лика и Георгий три года назад. Жили бедно, но дружно. “Что материальные проблемы против огромной любви?” — восклицает тетка Гиви — Манана.
Георгий рано потерял мать. Сироту забрала к себе в дом материна родня. Как только парень подрос, он решил, что учебу пока придется отложить: надо зарабатывать на жизнь. “Он так хотел быть самостоятельным! — говорит Манана. — А когда женился, стал и вовсе работать как проклятый”.
На работу в отдаленный район Тбилиси — Дигоми — Георгий ходил полтора часа пешком, чтобы сэкономить деньги на транспорте. И все равно молодая семья перебивалась с копейки на копейку.
Узнав, что Лика беременна, Георгий решил пойти на военную службу. Родным он говорил: “Я — мужчина. Я должен обеспечить семью. В армии — стабильная зарплата”.
Гиви, выделяющийся и статью, и физическими данными, легко прошел жесткий отбор. Когда впервые пришел домой в военной экипировке — у Лики заныло сердце, пришлось на ночь выпить валерианки.
Георгий как мог успокаивал жену. Служба в пехотной бригаде захватила его с головой. Гиви без устали восхищался, какая дисциплина и чистота царит на военной базе.
“Дома Георгий все время говорил об армии, — рассказывает его тетка Манана. — Его жена Лика нередко высказывала Гиви: “Ты хоть дома отдохни от армейских дел”.
Георгий был все время в приподнятом настроении, потому что приносил жене большую зарплату — 1300 лари (около 21 тысячи рублей). Подхватывая на руки Лику, он говорил: “Не отказывай себе в хорошем питании, ты — будущая мать. В ближайшее время мне обещают прибавку к жалованью”.
Но прошло полгода, и Гиви изменился, стал очень задумчивым. Все больше отмалчивался. Однажды рассказывал, как в часть приезжал президент Саакашвили, восклицал: “Моя жизнь и ваша жизнь подчинены Грузии! Давайте поклянемся, что отдадим жизнь за Родину!”
В один из воскресных дней Гиви передал жене тетрадку с конспектами и сказал: “Пожалуйста, сохрани ее, положи подальше в шкаф”.
А через месяц в семье Гвиниашвили родился сын, которого назвали Бачо. Георгий боготворил малыша. “Муж не спускал Бачо с рук, — наконец–то начинает говорить Лика. — Весь вечер после работы он возился с мальчиком. Не давал ему спать, пел песни, ласкал, как будто хотел передать ему как можно больше любви”.
“Думал, что молитва защитит его лучше танковой брони”
О начале боевых действий молодая мама узнала по телевизору. Тут же кинулась звонить мужу.
“О том, что Георгий к тому времени был уже на передовой, он мне не сказал, успокоил: “Все хорошо!” — рассказывает Лика. — Еще добавил: “Чувствую себя замечательно, через три дня приеду. Присмотри за моим маленьким мужичком”. Он говорил таким уверенным голосом, будто хотел, чтобы я запомнила его сильным и смелым. Он чувствовал, что это был наш последний разговор”.
Георгий еще успел позвонить тете Манане и сказать: “Здесь происходят такие ужасы, что, возможно, когда я вернусь, я буду не в себе”.
В последующие дни никто уже не мог дозвониться до Гиви, его телефон был отключен.
А потом в деревню, где Лика отдыхала с малышом у матери, приехали люди в военной форме. Посадив молодую женщину с ребенком в машину, до самого Тбилиси они ехали не проронив ни слова. Во дворе Лика увидела родственников во всем черном и поняла: “Георгия нет в живых. Жизнь закончилась, крошка-сын лишился отца”.
От сослуживцев мужа она узнала, что Гиви на машине “скорой помощи” вывозил из Цхинвала раненых. Шедший следом за их машиной бронетранспортер с оружием взорвался. Гиви выскочил из “скорой”, стараясь вытащить из подорванной машины бойцов, и в это время прогремел второй взрыв. Георгий погиб на месте, рядом осколками порезало медсестру. Тяжелораненый врач, не веря в смерть Гиви, просил солдат: “Вытащите сначала вот этого молодого парня, его дома ждет трехмесячный сын”.
На второй день после похорон, перебирая вещи мужа, Лика нашла тетрадь, о которой не единожды упоминал Георгий. Листая конспект, написанный аккуратным почерком, она обнаружила письмо от 20 апреля, написанное на свое имя: “Лика, дорогая! Моя жизнь наполнена радостью, только благодаря тебе и нашему ребенку, который сейчас шевелится у тебя в животе! Если меня заберут, прошу тебя об одном: береги себя и нашего малыша.
Надеюсь, что вернусь невредимым. Если со мной что–нибудь случится, вырасти ребенка так, как подобает настоящему грузину. Если это будет мальчик, сделай так, чтобы он стал настоящим Мужчиной и Героем. Если будет девочка, вырасти ее нежной, терпеливой и преданной, как ты сама. Безумно тебя люблю! Ты никогда не сможешь узнать, как я тебя люблю, потому что выразить до конца эту любовь я не смогу. В моем сердце всегда будет забота и печаль. Если я погибну, расскажи малышу, какой у него был отец.
Знай, что если я погибну — то только геройской смертью. Куда бы я ни ушел, моя любовь всегда будет с тобой. Я и оттуда буду думать и молиться о вас! Люблю!”
“Он еще в апреле знал, что будет война. Часто молился. Думал, что молитва защитит его лучше танковой брони”, — говорит Лика.
“Георгий чувствовал, что погибнет, — вторит его сестра София. — Теперь я понимаю, почему в последнее время он так изменился: был с нами очень ласковым, его невозможно было разозлить. Этой нежностью и любовью он с нами прощался”.
* * *
Говорят, когда погибает солдат, вместе с ним хоронят сердце матери. Наверное, именно о чужой матери подумала пожилая грузинка, когда обнаружила лежащего в беспамятстве российского солдата.
Парень получил тяжелое ранение во время уничтожения грузинской военной базы. От взрыва на солдате разорвало одежду, он лежал на земле практически голым, только крест остался на груди. Подложив покрывало, женщина перетащила солдата в подвал своего полуразрушенного дома. Придя на миг в сознание, он произнес свое имя: “Максим Дружинин, миротворец”. Грузинка, не понимавшая ни слова по–русски, повторила: “Максим”. Женщина кормила солдата фруктами и орехами из своего сада. С большим трудом ей удалось раздобыть кувшин воды и марганцовку. Разведя лекарство, она промыла Максиму раны.
Через два дня, увидев колонну российских войск, миротворец, собрав последние силы, крикнул: “Братцы!..” И его услышали, подхватили, перенесли в БТР, где Максим потерял сознание. На вертушке его перевезли в ростовский госпиталь. Только через несколько дней он смог позвонить в Оренбургскую область маме и рассказать о своей спасительнице. Вот только имени пожилой грузинской женщины он так и не узнал.
