Из всех улиц, расходящихся от Кремля и Китай-города, лучше всех сохранились две, что тянутся от Ильинских ворот. Ощущаю себя здесь в XIX веке. На соседних улицах многое менялось: исчезали особняки, построенные после 1812 года. Вырубались сады. Дворы заполняли доходные дома. Маросейка и Покровка выглядят законсервированными. О чем тогда печалиться, если улицам так повезло. Можно и впредь капитально ремонтировать старые дома, красить свежей краской фасады. Но если мы хотим превратить столицу в Мекку для желанных гостей, если власть заявляет, что у Москвы нет будущего без туризма, то надо предпринимать особого рода усилия, пока не проявленные здесь.
Подойдем к двухэтажному дому на Покровке, 38. Доска на фасаде гласит, что это памятник, бывший дом И.И.Шувалова, которого ошибочно называют графом. Прожив весело сорок лет, красавица Елизавета Петровна, дочь Петра, случайно его увидела в Москве. 22–летний Иван был двоюродным братом графов Петра и Александра Шуваловых, служивших при дворе. Императрица влюбилась. Придворные думали, что недолго быть красавцу в фаворе. Но ошиблись.
Привязанность императрицы длилась до гроба. Абсолютно неподкупный Иван Шувалов все делал “бескорыстно, мягко и со всеми ровно и добродушно” и доказал, что и в положении фаворита можно вписать свое имя золотыми буквами в анналы истории.
На его руках Елизавета Петровна умерла. При пролетарской власти имя фаворита императрицы предали забвению из-за близости к государыне. Шувалова не дали забыть первые поэты России XVIII века.
Чертоги светлые, блистание металлов
Оставив, на поля спешит Елизавет.
Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов,
Туда, где ей Цейлон и в севере цветет...
Это — Михаил Ломоносов.
Ивану Шувалову обязан не один Ломоносов. Увидев истопника, вырезавшего поделки из полена, вельможа превратил слугу в великого скульптора Шубина. Слова Ивана Дмитриева, посвященные меценату, не выглядят преувеличением:
С цветущей младости до сребряных власов
Шувалов бедным был полезен.
Таланту каждого покров,
Почтен, доступен и любезен.
Шувалова часто называют графом. Преподнесенный ему титул и десять тысяч крепостных он не принял. “Ни честь, ни богатства веселить меня не могут”, — признавался сестре. Что веселило? С Михаилом Ломоносовым Иван Шувалов основал Московский университет и две гимназии. Был первым куратором университета, открыл при нем типографию и газету “Московские ведомости”.
Ему Россия обязана Академией художеств, собранием картин, купленным в Европе, ставшим основой Эрмитажа.
Императорскую академию советская власть разогнала, но, опомнившись, воссоздала. В минувшем году она отпраздновала четверть тысячелетия со дня основания. Не меньше возраст дома на Покровке, 38, его купил отец И.И.Шувалова. Но почувствовать возраст, величие дома, увидеть, каким он был в XVIII веке, нельзя не только из-за рекламной нагрузки.
В “Альбомы партикулярных зданий” Матвея Казакова попал в числе лучших этот дом с такой надписью: “Фасад. Дом князя Федора Николаева Голицына в Яузской части на Покровке”. В 1801 году, когда появился альбом, Иван Шувалов давно умер. Его бывший дворец принадлежал князю Федору Николаевичу Голицыну и его жене Прасковье Ивановне Шуваловой, родной сестре основателя университета и Санкт-Петербургской Императорской академии художеств. Их дочь Варвара воспитывалась в доме Шувалова, под его влиянием выросла, стала художницей, писала портреты, сочиняла романсы, написала мемуары, которые считаются “драгоценным историческим материалом”. Похоронена племянница Шувалова в Париже на кладбище Сен-Жермен де Пре.
Во времена Пушкина дворец принадлежал княгине Наталье Петровне Голицыной, ставшей прообразом “Пиковой дамы”. При пяти императорах “она властвовала в свете всеми признанная”. Прожила около ста лет, выросла в Англии, где отец служил послом, детей воспитывала за границей, в старости за усы на лице в свете ее называли по-французски “la princesse Moustache” — “Усатой княгиней”. Умела не только играть в карты, но и управлять имениями по всей России. Ее сын, Дмитрий Владимирович Голицын, которого мать до его старости публично называла “Митенька”, почти четверть века служил генерал-губернатором Москвы. Похоронена Наталья Петровна в Донском монастыре. Наверное, эти и другие подробности было бы интересно услышать иностранцам, если бы их подвели к бывшему дому Ивана Шувалова.
Но кто же к этой недвижимости поведет, не рискуя потерять лицо? Искусствоведы в “Памятниках архитектуры Москвы” отнесли дом Шувалова к самым значительным московским строениям эпохи раннего классицизма. Пишут знатоки: “Горизонтальные членения подчеркивают тяжеловесную монолитность простого крупного объема. Масштаб фасада укрупнен вертикальными оконными нишами, центр отмечен усложненными наличниками”. Дом украшал бельведер, световой фонарь над круглым парадным залом.
Что сегодня на Покровке, 38? Ресторан восточной кухни, магазины. Ничего особенного. В заурядное безликое строение превратился бывший дворец “любезного Шувалова”. Нет ни “горизонтальных членений”, ни вертикальных ниш, ни светового фонаря и зала. Все упрощено сменявшими друг друга владельцами и государством, “охранявшим” памятник.
Главное здание и флигель былой усадьбы на месте, проемы окон не заложены кирпичом. Но дом утратил силу притяжения. Магнитом для приезжих он будет, если ему вернуть утраты, заполнить пространство внутри стен искусством, в котором знал толк “любезный Шувалов”. Сохранился на улице другой осколок XVIII века, связанный преданием с именем императрицы Елизаветы Петровны. Храм Вознесения в Барашах в стиле барокко радовал барашей, ставивших в походах царские шатры. Опустошена и изуродована эта большая церковь после закрытия в 1930 года. С ее купола сбросили золоченую царскую корону и колокола, от звонницы остался обрубок.
Построена церковь была взамен древней молодым генерал–фельдмаршалом Александром Шуваловым, умершим в 31 год. Это двоюродный брат Ивана Шувалова. Первоначально престолы посвящались: один — Захарию и Елизавете, отцу и матери Иоанна Крестителя, другой — мученику Севастиану. Так совпало или это случилось преднамеренно, но оба престола связывались с императрицей, первый — с ее именем, второй — с днем рождения, который пришелся на день памяти Севастиана.
Золоченая корона, сиявшая над куполом вместо креста, и названия престолов породили легенду, что именно в Воскресении в Барашах Елизавета Петровна обвенчалась с Алексеем Розумом. Бедняк, в детстве пастушок, обладатель чудного голоса, попал в Петербург волею “слепого случая”, когда подбирали певчих для придворной капеллы.
Спустя несколько лет юного красавца услышала и увидела молодая царевна до провозглашения императрицей. Презрев законы, Елизавета приблизила к себе малограмотного сына казака, певчего и бандуриста. Он заслужил звание “друга нелицемерного”, стал графом Разумовским.
Но и после того, как место в сердце императрицы занял Иван Шувалов, Алексей Разумовский остался “ее другом, которого она продолжала любить, и желания и вкусы которого по-прежнему угадывались и исполнялись”.
Как поведать эту историю, стоя перед изуродованным храмом, над куполом которого торчит некая антенна, а за входной дверью, заменившей врата, встречают вывески отдела “К” и методического центра милиции Московской области? До них здесь находились подразделение ГУЛАГа, управление пожарной охраны МВД СССР, пенсионный отдел городской милиции. Из церкви подземный ход вел во дворец, известный всей Москве, напоминающий и дворцы, и мебель времен Елизаветы Петровны, за что его называли “дом-комод”. Такими словами его представил замечательный путеводитель по Москве 1831 года. Легенда связывает дворец с именем Алексея Разумовского, которому якобы подарила его щедрая Елизавета Петровна.
“Зимний дворец” на Покровке, 22, принадлежал другим знатным фамилиям. В нем жил князь Дмитрий Юрьевич Трубецкой. Его дочь Екатерина в браке с князем Николаем Волконским стала матерью Марии. В этом доме девушка дала согласие выйти замуж за графа Николая Ильича Толстого. В их союзе родился Лев Толстой.
Трубецкие состояли в родстве с Пушкиными. На “уроки танцевания” в “дом-комод” привозили детей — брата и сестру Александра и Ольгу Пушкиных, братьев Федю и Николая Тютчевых. Однажды траектории жизни детей пересеклись в этом дворце, но больше никогда Пушкин и Тютчев не встречались. Во дворце зиму 1848/49 года пережил племянник управляющего делами Трубецких Дмитрий Менделеев, отсюда отправившийся поступать в Санкт-Петербургский университет. До революции здание занимала Четвертая гимназия, где учились Константин Алексеев, основатель Художественного театра, Николай Жуковский, “отец русской авиации”, философ Владимир Соловьев и другие мальчики, ставшие великими учеными и артистами. При советской власти “дом-комод” занимал институт геофизики. Кто сегодня обитает — тайна, вывесок, как теперь водится, нет, охрана справок не дает. С улицы сюда не войдешь. А должен быть дворец, заполненный музыкой, картинами, книгами.
Сохранилась частично на Покровке, 13, церковь Троицы, что на Грязях, сооруженная в XIX веке на месте древнего храма архитектором Михаилом Быковским. Его колокольни возвышались над Никитским монастырем у Московского университета, Страстным монастырем на Тверской. Троицу оставили без колокольни и купола. Так она и стоит обезглавленная, с доской, гласящей, что “охраняется государством”. На улице у Потаповского переулка зияет между домами пустырь, декорированный сквером. Под ним скрыты останки самой красивой церкви Москвы — Успения на Покровке. Ее наличники и портал вживили в северную стену Донского монастыря. Восемнадцать куполов безжалостно срубили в 1936 году.
Это кровоточащая рана на теле Москвы. Но до сквера на Покровке руки не доходят, как и до других в центре, образовавшихся после чудовищного уничтожения шедевров русского зодчества до и после войны. К пустырям давно привыкли и власть, и прохожие, не замечая провалов на Арбате, Знаменке, Мясницкой. За редким исключением они наличествуют на всех магистральных улицах в пределах Садового кольца, которых не так и много, всего двадцать. Восполнить важнейшие утраты — сегодня по силам. Были бы воля и желание.
Для чего в который раз в “МК” обращаю внимание на хронические раны города. Чтобы сказать, пока дворцы XVIII века используются под нужды анонимных арендаторов, пока из храмов не уходят служащие, пока пустыри мозолят глаза на лучших улицах, столица России останется на обочине мирового туризма. Толпы и впредь будут устремляться в Париж, Вену, Рим, Лондон, минуя Третий Рим.
