Павел Карабанов создавал свою «Оружейную палату». Основание ей положили семейные реликвии: золотая табакерка деда по отцовской линии и портрет Петра Великого от деда по материнской линии. Собирал он медали, монеты, гравюры, литографии, рукописи, книги, домашнюю и церковную утварь. В его коллекции содержались старинные сосуды, украшавшие царские столы. Братина принадлежала великому князю Ивану III, серебряная тарелка — царевне Софье. Подписную серебряную чарку сделал своей рукой Петр I.
Поражали ювелирные изделия, усеянные финифтью, сканью, жемчугом, драгоценными камнями. Карабанову удалось пополнить собрание браслетом Екатерины II с миниатюрным портретом Петра I и ручкой с золотым пером, которым императрица подписывала только помилования. Библиотека постоянно пополнялась книгами на русском и церковнославянском языках, рукописями — их насчитывалось шестьсот.
С таким же рвением Карабанов собирал воспоминания о «делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой», записывал анекдоты, истории, связанные с фигурами исторического масштаба. Живя 30 лет в XVIII веке и 50 — в XIX, пережив пожар 1812 года, Карабанов сумел сохранить реликвии (в отличие от Мусина-Пушкина, в доме которого сгорела рукопись «Слова о полку Игореве»).
«Глазам своим не верил я, — писал в журнале «Москвитянин» посетитель музея, — видя перед собою многочисленные сокровища, собранные с таким знанием дела и в такой полноте, сохраняемые в таком порядке…
Взоры мои перебегали от одних предметов к другим, и я не знал, на чем остановиться: так все любопытно, важно, ново. Между тем достопочтенный хозяин, который лично знал Боткина, князя Щербатова, Елагина, Миллера, Панина, Потемкина, слыхал о Бибикове, Суворове, был дружен с Мусиным-Пушкиным, рассказывал любопытные подробности обо всех этих незабвенных для русской истории лицах: слушать его доставляло такое же удовольствие, как и рассматривать его редкости… Три часа употребил я, чтобы только обежать все глазами».
При жизни основателя музея, в 1849 году, вышло «Описание памятников древности церковного и гражданского быта русского музея П.Ф.Карабанова». Посмертно изданы «Русские исторические анекдоты, преимущественно с XVIII в.», «Статс-дамы и фрейлины русского двора в XVIII и XIX веках», «Списки замечательных лиц русских», дополненные князем П.В.Долгоруковым.
Музей Карабанов завещал Николаю I. Император не оставил его в Москве, распределил между Оружейной палатой, Эрмитажем, Публичной библиотекой в Петербурге, Московским университетом и Архивом Министерства юстиции.
На облезлом фасаде с двумя входами в метро (а именно так выглядит бывший дом с мезонином на Страстном бульваре, 6), под гнетом трех этажей надо, конечно, поместить мемориальную доску со словами, что здесь находились салон Ивана Бенкендорфа и Английский клуб. Что в этом особняке жил Павел Карабанов, основатель Русского народного музея.
На соседнем доме 8 непременно надо напоминать прохожим, что в бывшем особняке, принадлежавшем гвардии поручику Н.А.Загряжскому, находился литературный салон Д.Н.Свербеева, где познакомились Гоголь и Лермонтов.
Родился этот богатый помещик в доме родителей на Арбате, 37, в сохранившемся особняке, где жила балерина Екатерина Семенова, танцем которой восхищался Пушкин. В наши дни тут судят военных, для которых вместо «заповедной улицы» давно не могут подобрать другое судилище. Жил Дмитрий Свербеев долгое время по разным адресам, снимая просторные здания. В одном из них, на Никитском бульваре, мы с ним встречались: там впервые после свадьбы Пушкин вывел в свет красавицу жену Наталью Гончарову, которая через несколько лет, увы-увы, при всех своих достоинствах свела его на дуэли с Дантесом…
Дмитрия Свербеева сближала с Пушкиным школа: оба они учились в Царскосельском лицее. После юридического факультета Московского университета бывший лицеист получил должность атташе в русского посольстве в Женеве. Но карьеру дипломата делать не рвался. Он получает отпуск и возвращается в Москву после того, как Николай I повесил пятерых вождей декабристов. По-видимому, служить этому императору не желал. В Москве его поразило состояние общества, о чем сказано в его «Записке»: «Тогдашнее высшее и среднее наше общество, забыв о суде, ссылках и казнях, жертвами коих были члены многих из семейств ему принадлежащих, готовилось к празднествам (коронации Николая I), и по приезде моем в Москву начались уже небольшие балы, представления итальянской оперы.
Такое быстрое забвение о судьбе несчастных, следовавших в оковах в ссылку, на вечное изгнанье, меня возмущало, и тем более, что между веселившимися были им близкие знакомые и даже родные. Некоторые из последних не постыдились принимать из рук карающей власти знаки отличия и почести».
Уйдя в отставку, в скромном чине надворного советника, поселился Свербеев в родной Москве и зажил «открытым домом», принимая по пятницам, в отличие от других салонов, и западников, и славянофилов. «Всякий сколько-нибудь значительный человек приглашался к Свербеевым на вечера», — вспоминал историк С.М.Соловьев. А вот и перечень, правда, далеко не полный, гостей салона: Пушкин и Лермонтов, Гоголь, Аксаковы, Герцен и Огарев, А.И.Тургенев, Баратынский, Языков, Полевой, Щепкин, Жуковский, Крылов, П.Я.Чаадаев». Как писал другой очевидец, начиная «с 1840-х годов свербеевский дом сделался одним из очагов… умственной жизни страны».
Душой общества была очаровательная жена хозяина — Екатерина Щербатова, родившая и выходившая девятерых детей. Одна из них, Софья, не хотела выходить замуж, жила с родителями, и благодаря ее настойчивости отец в старости, будучи больным, надиктовал «Записки», доведя их до 1829 года. После встреч со своими собеседниками Свербеев не спешил к дневнику, не делал записи. Обладая изумительной памятью, вспоминал о событиях полувековой давности в деталях, а в них, как известно, и Бог, и дьявол.
Подобные бесхитростные «записки» сочиняли многие русские люди — они это делали ради детей, потомков. Четверть века рукопись Свербеева хранилась в семейном архиве. Она вышла в 1899 году двумя томами, и с тех пор, как пишут, ни одно серьезное исследование об этом периоде жизни Москвы не обходилось без ссылок на эти воспоминания. «История Москвы» в 6 томах пестрит ссылками на них. Более того, в марте 2012 года «Записки» воспроизведены в оригинальной авторской орфографии издания 1899 года.
Что меня поражает, «записки» не считались критиками беллетристикой, не в пример романам и поэмам. Владимир Гиляровский писал стихи, сочинил поэму о Степане Разине. Но издают все кому не лень не стихи, а «записки», написанные в старости, под названием «Москва и москвичи». Ими «дядя Гиляй» застолбил свое место в русской литературе.
В списке жильцов многоэтажного дома 6 на Страстном бульваре, составленном Д.И.Бондаренко, имя Юрия Желябужского соотносится с историей отечественного кино, где он неоднократно выступал пионером, будучи режиссером и оператором. И с именем его матери, Марии Андреевой, заслужившей у Ленина партийную кличку Феномен, связанной тайными узами с историей партии, взявшей власть в октябре 1917 года.
Мария родилась в Санкт-Петербурге в 1866 году, в известной театральной семье. Ее отец, Андрей Федоров-Юрковский, служил главным режиссером императорского Александринского театра. Все, кто видел его дочь, единодушны были в одном: то была девочка необыкновенной красоты. Илья Репин создавал ее портреты — 8, 9, 12 лет. В 15 лет писал с нее «Донну Анну», иллюстрируя «Каменного гостя» Пушкина.
После гимназии и драматической школы она вышла на сцены не столицы, как можно было предполагать, а Казани и Тифлиса, где имела феноменальный успех. Актриса вышла замуж за высокопоставленного чиновника Желябужского, старше ее на 18 лет, любившего театр. Оба они на сцене выступали под одним псевдонимом — Андреевы. За актрисой ходили толпы поклонников. Один восторженный почитатель, молодой грузин, осушив в честь Марии бокал вина, съел его, чтобы он никому после него не достался…
Уехав от греха подальше с Кавказа, Желябужский снял в Москве квартиру из девяти комнат. Мария родила сына Юрия и дочь Ирину.
На московской сцене она не осталась незамеченной. Известный театральный критик Сергей Глаголь восторгался ею: «Г-жа Андреева — чудесная златокудрая фея, то злая, как пойманный в клетку зверек, то поэтичная и воздушная, как сказочная греза…» Когда Станиславский и Немирович-Данченко объявили о создании Художественного общедоступного театра, Мария Андреева стала примой труппы.
Она очаровала Савву Морозова, не жалевшего на становление театра в Камергерском переулке сотни тысяч рублей — и на возлюбленную, игравшую главные роли в театре. Но Чехов женится на Ольге Книппер, ученице Немировича, и Мария Андреева, не желая быть второй, уходит из театра, связывая судьбу с Максимом Горьким, другом Саввы. Оставшись без театра и возлюбленной, Морозов кончает жизнь самоубийством в мае 1905 года. В том году Илья Репин пишет лучший портрет Андреевой, которая позировала рядом с Максимом Горьким, гордая его любовью…
Исследователи видят ее образ в героинях Алексея Толстого — Мальвине и Даше Телегиной из «Хождений по мукам», с ее проклятой красотой. Ее черты — в героинях Максима Горького. Андрееву рисовали Иван Крамской и Илья Репин; поэт Саша Черный посвятил ей «Почтительную акварель»:
Из взбитых сливок нежный шарф…
Движенья сонно-благосклонны,
Глаза насмешливой мадонны
И голос мягче эха арф.
Лев Толстой говорил, что Мария Федоровна «не только актриса чудесная, но и человек превосходный».
Любовь к Горькому слилась с желанием посвятить себя грядущей революции. Она передавала деньги Саввы Мамонтова большевикам на оружие и издание газет, выполняла тайные поручения Ленина, давшего ей кличку Товарищ Феномен. В апартаментах московской гостиницы «Петергоф» ее с Горьким охраняли кавказские боевики, в комнатах хранились бомбы.
Спасаясь от суда и ареста, невенчанная пара едет за границу. В Америке добывают деньги на русскую революцию. А после ее поражения живут на Капри, встречаются с Лениным и членами ЦК партии. С ними живет Юрий Желябужский, ставший пасынком Горького.
Вернувшейся с сыном по амнистии 1913 года в Россию, Марии Андреевой выступать в Москве полиция не разрешила. Юрий поступил на кораблестроительное отделение Петроградского политехнического института, Окончил Высшую техническую школу, увлекся не театром, а кино. В 1917 году стал оператором, сценаристом и режиссером киностудии «Межрабпом-Русь». Советское правительство, зная, чей он сын, доверяет ему вести киносъемку Ленина. Юрию поручено сделать документальный фильм о механической добыче торфа, в котором тогда, лишенная угля и нефти, крайне нуждалась Россия. В Митрофаньевском зале Кремля состоялась демонстрация картины, на которую приехали Максим Горький, Мария Андреева. Быстрой походкой, почти бегом, вошел Ленин, сказал, обратившись ко всем: «Здравствуйте, товарищи!»
— Картина, товарищи, не совсем готова, — громко, взволнованно проговорил Желябужский. — Надписей пока нет. Я буду пояснять...
Ленин напомнил Желябужскому, как в давние времена, когда Юрий был совсем маленьким, они встречались на острове Капри.
— Владимир Ильич остался очень доволен выступлением Юрия, — вспоминала позже Андреева. — Проходя мимо меня, весело мне шепнул: «А? Юрий-то наш — каково?!»
«Ильич, весело поблескивая глазами, как бы стравливал защитников и противников гидроторфа, внимательно взвешивая и оценивая каждый довод», — рассказывал в 1933 году Ю.Желябужский в газете «Кино».
К тому времени сын Марии Андреевой создал первые отечественные мультфильмы, снимал и режиссировал многие ленты немого кино, ставшие классикой.
В 20-е годы Мария Федоровна, живя с Горьким за границей, назначалась уполномоченным Наркомата внешней торговли по делам кинематографии. С ее помощью обновилось советское кинопроизводство. Юрий Желябужский стал известным оператором и кинорежиссером.
Мария Андреева, вернувшаяся в СССР, ведала Домом ученых на бывшей Пречистенке. Помогала играть на его сцене начинающим артистам. Но сама больше нигде не выступала. Она пережила Сталина и умерла в декабре 1953 года. Спустя два года умер ее сын — профессор Всесоюзного института кинематографии, где он преподавал операторское искусство.
Перестройка дала право за деньги селиться в некогда престижных домах, где жили известные актеры, ученые, военные, гражданам сомнительных занятий. Так, на Страстном бульваре, 4, купил пятикомнатную квартиру недавний официант вагона-ресторана поезда Москва—Тында Юрий Головко, выступавший под псевдонимом Юрий Лонго. Как писала свободная от цензуры пресса, сей маг «оживлял труп, ходил по воде аки посуху, парил над землей, исцелял толпы страждущих» — как Иисус Христос. На его выступления собирались тысячи людей в самых больших государственных и ведомственных залах и стадионах. Кто на этих небескорыстных сеансах кроме самого колдуна нагревал руки?
Как журналист, первый в Москве писавший о феномене Кулагиной в 1968 году и о Джуне — в 1980-м, знаю: до меня они годами изучались на кафедрах крупнейших институтов СССР. Джуна, например, три года работала старшим научным сотрудником (без защиты диссертации) ИРЭ АН СССР, получила отзывы известных физиков и врачей, прежде чем президент АН СССР разрешил мне написать заметку о ней в «Комсомольской правде». Кто изучал фокусы «белого мага», прежде чем открыть кассы, торговавшие билетами на его представления?..
Уверенности, что завтра не объявится подобный «белый маг», нет никакой. Но гарантия, что свои заявления он не растиражирует в СМИ, должна непременно быть.
