Рисунчатый фасад, узорчатый карниз, зеркальная мозаика перед входом… Ступаешь на порог — и замираешь: витражные двери, лепные потолки, расписные стены, деревянные скульптуры, лоскутные коврики, подушки, прихватки...
А под ногами — расшитые половички, вязаные дорожки, «богатый», цветочного орнамента пол, шагнуть на который и радостно, и неловко. Но Валентина Петровна радушно зовет за собой, спеша показать званым гостям и украшенную рисунками утварь, и «позолоченные» фольгой часы, и самодельные гипсовые рамы, и резную деревянную скамью, подаренную сыном.
Валентина Петровна Светлова ремеслу не училась: трудилась учетчицей, бухгалтером, кассиром — «деньги считала». А без малого в тридцать… взяла в руки кисти и краски. И неспроста. Вспоминает, как сызмальства заглядывалась на рисунки знакомых девчонок, дивилась расписанным стенам городского ДК, а позже восхищалась полотнами живописца Трофимова, с которым близко породнилась сестра.
— Яков Дмитриевич писал, а я любовалась. И захотелось самой, — так просто и честно объясняет свой интерес моя героиня.
Масляные краски покорились не сразу, и розы, признается, «не получались». Зато вышла сирень, и дом, и речка… Не на «классическом» холсте — на простом оргалите, не за мольбертом художника — за кухонном столом.
— Еще был жив отец, — рассказывает Валентина Петровна. — А мне захотелось потолок разрисовать. «Что ты, Валюшка, — говорит, — это так сложно!» И отговорил меня…
И улыбается, помолчав:
— А потолок я все-таки украсила!
И двухцветную, под березу, этажерку, и подзоры, и коврики-аппликации, и табуретку, и выуженную из сарая шкатулку, и «ожившую» под кистью садовую жестянку… И подобранную на пыльной дороге вазу:
— По улице шла, в канаве нашла, — рифмует Валентина Петровна. — Она уж позеленела вся. Отмыла, покрасила…
Для кого всё? Для дома да для домашних — дочки, сыновей, внуков, внучки, правнука…
— Я еще попишу! — и смеется задорно. — Мне ведь только восемьдесят седьмой пошел…
